Иван Белов - Ненависть
– Впечатляет?– поинтересовался Стрелок. – Домишки местной элиты, сколотившей несметные состояния на продаже всего что возможно: металла, леса, наркотиков, алкоголя, людей. Девать деньги некуда, вот с жиру и бесятся. Закатывают ублюдочные балы, рядят прислугу в шелка, заводят псарни по сто голов, жрут только с золота. Уехать не могут, иначе давно бы дернули на запад и пафосно расхаживали по Берлину и Ницце, демонстрируя продажные, жалкие души. Сидят в кирпичных ящиках и ненавидят все вокруг: людей, землю, себя, медленно догнивая в компании жен похожих на жаб, многочисленных шлюх, строящих из себя светских львиц, и детей по уровню интеллекта равных дегенератам. Зато денег полные закрома.
– А благотворительность? – удивился Рудольф. В этом городишке непаханое поле для деятельности. В Германии просто немыслимо быть преуспевающим человеком и не жертвовать огромные суммы нуждающимся.
– Не тот случай. Скорей удавятся, чем дадут другому ломаный пфенинг. Все для себя любимого, остальные пусть подыхают.
– Зато больница какая! – воскликнул Рудольф, при виде опрятного двухэтажного дома, из стекла и белого пластика, с огромным, красным крестом над входом. Объект совершенно инородный посреди серого, нищего города.
– Немцы построили, – едва слышно буркнул Стрелок.
– Вот как? А говоришь, хуже немцев и нет никого. Неувязочка.
– Больничка первоклассная, – на лице бандита заиграла подленькая усмешка. – Вот только оказывает узкоспецефический услуги, уготованные немецкой администрацией в рамках развития здравоохранения для неграждан. В этих стенах занимаются извлечением донорских органов. Не веришь, зайди, ознакомься со списком процедур и прейскурантом. Это центр трансплантологии, работающий с выдумкой и размахом. Первоуральск, рядом Ревда, плюс вся округа. От клиентов отбоя нет. Матери приводят детей, потому что их надо на что-то кормить.
У Руди запершило в горле. Унтерменш упоминал про продажу почек, когда к городу подходили, но тогда значения этому не придал. Думал черный юмор.
– Ты парень откуда? – возница воззрился с явным недоумением. – Простых вещей не сечешь. С гор уральских спустился? А по-немецки складно шпрехаешь. В центре этом, людишек по запчастям разбирают, и за Камень самолетом вывозят. У меня сосед Санька-душегуб с братом, неплохую деньгу зашибают. Пришлых опаивают водкой с наркотой, и тепленькими в центр сдают, по оптовой цене. Дом подновили, коровенок купили, взяли три гектара земли, жены в золоте ходят. С мужиками нашими пить не садитесь, особенно коли угощать будут. Вас упреждаю, потому как люди вы хорошие, не рвань подзаборная, какую не жалко. Да и малец у вас совсем желторотый, жизни не видел. Пропадет ни за грош.
– Спасибо за науку, отец, – подмигнул Стрелок. – А мальчонка у нас и правда блажной.
– Вижу. Куды править? – повозка замедлила бег, проплывая мимо белокаменной церкви с высоченной колокольней и золочеными куполами.
– На следующем перекрестке направо, – Стрелок огляделся по сторонам. – В начале Нового переулка останови.
– Сделаем, – кивнул извозчик, и ткнул кнутом в воздух. – Вона наша больничка, полюбуйтесь.
За церковью притулился обычный, рассохшийся, отсыревший барак, кое-как покрашенный грязно-голубой краской, которой хватило только на лицевой фасад, бока остались уныло темнеть прогнившими досками.
– Рядом с храмом Божием, – пояснил возница без тени улыбки. – Что бы, значит, молитвой лечится, ибо иных лекарствов у нас отродясь не водилось. А как помрет болезный, зараз отпеть можно, и на погост.
– Плохо с медикаментами? – осведомился Стрелок.
– В аптеке третьего дня был. На полках анальгин, бинты, зеленка, шприцы, да порошок от поноса. Ну еще презервативы в ассортименте, этого добра завсегда навалом, хошь с усами, хошь с ароматом клубники, чаек можно заваривать. И привоза, сказали, не предвидится, омериканцы дороги перекрыли, курва мать!
– А как могут американцы перекрыть дороги, если они на другом континенте? – удивился Стрелок.
– Не знаю, аптекарь сказал, значит так оно и есть, он человек ученый, нам не чета, – отмахнулся извозчик, как от назойливого комара, натянул вожжи и возвестил. – Приехали!
Утлая повозка качнулась и замерла в тени бревенчатой развалюхи.
Глава 8
Рудольф спрыгнул на мостовую, и нехотя закинул на плечи тяжеленный рюкзак. Чего туда интересно набили, камней? Стрелок сунул вознице деньги и поблагодарил:
– Спасибо, отец. Бывай.
– Да я чего, я завсегда, гостям рады, – мужичок аккуратно ссыпал монетки в кошель, по размерам способный вместить половину золотого запаса небольшой европейской страны. Достал сигарету из мятой пачки и щелкнул одноразовой зажигалкой.
Они прошли три дома, и услышали за спиной приглушенный цокот копыт. Руди резко повернулся и обнаружил, что повозка, окутанная табачным дымом, медленно едет за ними. Бородатый отвел глазенки, остановил лошадей, слез и принялся возиться с упряжью, чертыхаясь в полголоса.
– Вам помочь, уважаемый? – насмешливо прокричал Стрелок.
– Перекур у меня, – буркнул ушлый возница. Вот сволочь, хочет вызнать куда идем.
– Любопытство не порок, о наследник несчастной Варвары, лишившийся носа? – прищурился Стрелок.
Возница от комментариев воздержался, тихонечко ругаясь и пиная колесо.
– Не отвяжется теперь, падла, – развеселился Стрелок,– Вот народ, все вызнать надо, детективы доморощенные. Ничего, не на тех напал.
Бандит помахал извозчику ручкой, и легким кивком головы направил подопечных в ближайший проулок. Снова застучали копыта. Ага, теперь недостанешь, повозка тут не пройдет. Если только частями. За домами, извилистой, захламленной канавой, пролег неглубокий овражек, заросший кустарником и жухлой травой. По дну нехотя бежал мутный поток, выплескиваясь из огромной, насквозь проржавевшей трубы. От мутной воды, в белесых разводах, противно воняло химией и грязным бельем. На берегу раскорячился старый диван, с выпущенными наружу кишками, рядом кострище, закопченные бутылки, одноразовые шприцы. Романтический уголок. В таких местах, убивают людей. Своим вторжением спугнули мирно отдыхающего аборигена. Предпочитающий остаться инкогнито парень в яркой, красной рубахе, рванул через канал и с треском скрылся в зарослях сухой крапивы.
Пошли вдоль оврага, по едва заметной, виляющей тропке. Комья земли отвалиливались от края и падали в мутную жижу. На поверхности надувались и лопались зеленые пузыри. Опусти лопату на пару минут, и в руках останется кусок черенка, капая как огромная, оплывшая свечка. Речка-вонючка свернула направо, теряясь под нависшими, горбатыми ивами, ветками метущими землю. Тропа побежала наверх, мимо глубоких, выложенных крошащимся кирпичом ям непонятного назначения, неухоженных яблонь, и привела на задворки большого, деревянного дома с заколоченными наглухо окнами. Дверь изрублена топором в щепки, словно щит древнего викинга, и аккуратно отставлена в сторону. Крепость, недавно пережившая штурм. Руди поперхнулся, увидев у стены труп. Мужик в грязнющей одежде неестественно скрючился, цепляясь за траву окоченевшими пальцами. Стрелок предупреждал о разгуле преступности.
– Вином сражен сей славный воин, – Стрелок шумно потянул носом.
– Сейчас моя, мала–мала, расколдовать принца! – Зуля подошел, и наградил павшего героя хорошим пинком. Мертвец мгновенно ожил, перевернулся на спину, неразборчиво замычал и принялся орать дурным голосом. Нажрался урод до беспамятства.
За развалюхой открылась на удивление опрятная улочка с мостовой из растрескавшегося, сотню раз латанного асфальта, застроенная аккуратными, двухэтажными домиками. Первые этажи переделаны под витрины, блестя неряшливыми, но с выдумкой намалеванными вывесками на немецком: «Булочная», «Продуктовая лавка», «Чайная», «Модная одежда». Для тупых и неграмотных каждая вывеска продублирована рисунком товара. Народу ощутимо больше и совсем уж оборванных, и опустившихся вроде не видно.
Стрелок пересек улицу и уверенно пошел к одному из домов, с магазином часов на первом этаже, и рисунком древнего фотоаппарата на растяжке. По скрипучей лестнице, с облупившимися, голубыми перилами поднялись наверх и вошли в узкую дверь. Над головой слабо звякнул колокольчик. Руди удивленно присвистнул. Стены маленькой, слабоосвещенной комнаты увешаны сотнями фотографий. Большинство черно-белые, цветные на отдельном стенде. Суровые, бородатые мужики, женщины в неизменных платках, семьи с множеством детей, солдаты в форме добровольческих батальонов с оружием и медалями, старики и старухи в древних нарядах, школьные классы, где часть детей неизменно спит, а у остальных получаются глупые рожи. Сцены из повседневной жизни: красавица несущая воду улыбается в камеру, дед вырезает фигурку из дерева, гордые охотники завалившие огромного кабана, безногий нищий просит подаяние, мужики косят траву, алкаши с пропитыми харями кружатся в искрометной пляске. У фотографа явный талант, каждая карточка чья-то застывшая жизнь, время пойманное в силок. Люди, возможно, умерли, а фотографии будут висеть на стене, пока этот мрачный город не провалится в ад.
