Михаил Белозеров - Дорога мертвецов
Вдруг он краем глаза заметил шевеление в котловане, и волосы у него встали дыбом: по дну его бродил голый по пояс гигант. Горы мышц облепляли его торс. А руки походили на витые канаты. 'Дантай', догадался Костя и понял, что против такой силы ему не продержаться и минуты. Стал он пятиться, как рак. А 'дантаю' вроде бы это так и надо было. Только Костя шевельнулся – он навострил эльфовские уши и повернулся в его сторону. Замер Костя – замер и 'дантай'. Зато поперли те двое, которых Костя не прищучил. Только он в их сторону повернул ствол, как 'дантай' определился с направлением и пошел прямо к Косте. Лицо у него было огромное, с гипертрофированно развитыми чертами: огромный нос, развитые надбровные дуги, глубокие, резкие складки вокруг рта. Все, понял Костя, мне капец и стал пятиться быстрее. Только у него ничего не вышло. Не мог он оттолкнуться от земли. Не получалось, потому что тело сделалось невесомым, как в полете во сне. Каким-то чудом ему удалось зацепиться за край железобетонного блока, подтянуться и спрятаться за него. Только после этого он снова обрел вес и сразу вспомнил слова грузина о 'куни-кори' – антигравитаторе. Получалось, что 'дантай' владеет этим самым антигравитатором и пользуется им, чтобы не дать противнику убежать.
В запасе у Кости было всего-то секунд пять-десять. Поэтому он высунулся с другой стороны железобетонного блока и влепил в 'дантая' почти в упор сорокамиллиметровую гранату из подствольника. Только зря он это сделал – с 'дантаем' ничего не произошло. Граната не взорвалась, а просто пролетела сквозь него и 'пыхнула' в котловане. А 'дантай' уже перешел середину дороги и осталось ему-то пройти всего метров десять. Но он их не прошел – не получилось у него, не вышло. Вдруг гигант стал бледнеть, фигура его потеряла прежние очертания, и в тот момент, когда он почти дошел и Костя вновь ощутил действие антигравитатора, 'дантай' вдруг сделался совсем прозрачным и растворился в воздухе, будто его и не было, а Костя шлепнулся на землю.
Собственно, после этого все и закончилось: те двое на гребне куда-то исчезли, а те, которые перлись вдоль дороги, видать, предпочли ретироваться, ибо кое-что сообразили раньше, чем Костя. Рядом же беззвучно, как дух, возник Бараско.
– Фу-у-у… – вытер он мокрый лоб, – едва успел.
– Е… твою мать! – выругался Костя. – Я здесь воюю…
– Ладно, ладно… – примирительно сказал Бараско, пряча глаза.
– Я говорю, что я воюю…
– Отлично! – сдержанно похвалил Бараско.
– Я говорю…
И тут до него дошло. А ведь меня использовали, как живца, понял он, тем более, что Бараско без утайки вышел на дорогу и вернулся, держа в руках хабар – 'куни-кори', антигравитатор, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор.
– Так ты из-за этого?.. меня?.. – Костя едва не впал в истерику.
Он был готов к чему угодно, но только не к такому предательству. Не укладывалось у него это в голове. Он все еще думал, что все люди братья. Даже на телевидение его так не подставляли, хотя бывало, конечно, всякое. 'Чем интеллигентней народ, тем умнее он пакостит', – учила его мама.
– Спелись, гады! – сообщил Бараско, будто ничего не случилось. – У нас в Зоне такого отродясь не бывало.
– Это что, местные жители? – расстроено спросил Костя.
– Да какие местные?! Сталкеры, которые промышляют грабежом. Район держат. А местным все равно. Для них хабар, что трава на обочине. Ты же местного видел?
– Видел. А кто же это все понастроил? – удивился Костя.
– Братская помощь.
– Какая еще, на фиг, помощь?
– Да наша, наша. Еще до Чернобыльской катастрофы.
– Подожди, подожди, ты хочешь сказать, что Дыра была открыта еще до Выброса?
– Конечно. Дыра – это аномалия в пространстве. Ее потихоньку и без огласки осваивали. Дыра – это, быть может, самая большая тайна СССР. Если бы Чернобыль не пыхнул, СССР не распался бы, потому что резервы непознанного здесь неисчерпаемые. Ну а потом когда пыхнуло и СССР развалился, не до Дыры стало. Да и Дыра закрылась и вообще, она стала непредсказуемой. Катастрофа ее изменила. Так что, считай, нам крупно повезло, что Дыра открылась.
***
Между тем, капитан Егор Чепухалин все еще находился во власти 'камбуна' Гайсин. С одной стороны, это было очень и очень плохо, с другой стороны, Гайсин провел Чепухалина по такие дорогам и тропам, о которых не знал даже черный сталкер.
Чепухалин, который никогда не был в Зоне, с большим интересом знакомился с ней, тем более, что пока в нем сидел Гайсин, ему не грозила никакая опасность. Даже 'Дровосек' не посмел раскинуть на их пути свои сети в виде тропинок и лужаек в английском стиле. А 'ведьмин студень' или, положим, 'аттракт' уползали в сторону, как побитые собаки, а 'рок судьбы' менял свою траекторию. Видать, Гайсин большая шишка, думал капитан Чепухалин, гордо расправляя плечи. Гайсин же после того, как вселился в Чепухалина, вообще молчал, как рыба об лед – то ли язык потерял, то ли не было тем для разговоров.
Самостоятельно 'камбун' Гайсин ни за что не вернулся бы в Зону. Без Чепухалина он бы хирел, терял силы и наконец распался бы на элементарные частицы. Поэтому он многим был обязан Чепухалину, но как только надобность в нем отпала, дух или существо по имени Гайсин без всякого сожаления рассталось с Чепухалиным. И не потому что было неблагодарно, а потому что логика таких существ, как Гайсин, сильно отличается от человеческой.
В общем, как бы там ни было, а Егор Чепухалин вдруг очнулся на автобусной остановке. Кто он такой и что он здесь делает, Чепухалин абсолютно не помнил. Он даже не помнил, как его зовут. На языке вертелась только одна фраза, которая связывала его с прошлым: 'Ебическая сила'.
Вечерело, накрапывал мелкий дождь. С той стороны, где заходило солнце Чепухалин увидел петляющую реку, какие-то сельскохозяйственные строения. Даже разглядел эстакаду железнодорожного моста. И ему почудилось, что там ходят люди в черном.
Наверное, он пошел бы туда и погиб, как погибают все новички, незнакомые с правилами Зоны, но Чепухалина остановил лай собак. Почему-то именно собачий лай показался ему опасным. Он вспомнил, что у него в детстве была собака породы немецкая овчарка, которая была агрессивной и могла покусать даже своего хозяина, то есть Чепухалина. Эти детские воспоминания и спасли его от неверного шага.
Потом он услышал бренчание гитары и пошел на звук. Ему пришлось спуститься с дорожного откоса, и только тогда он увидел туннель под дорогой, свет костра и людей. Какая-то незамысловатая мелодия из трех аккордов скрадывала их вечер. С другой стороны костра вход в туннель загораживал 'уазик', и Чепухалин опытным взглядом определил, что его расколошматили из пулемета РПК.
– О, вояка! – воскликнул кто-то, – садись.
Ему уступили место и сунули банку пива.
– Где воевал-то?
– Не знаю, – пробормотал он. – Ничего не помню. Устал, как собака…
– О, да ты, видать, в болоте плавал, – сказал худой парень напротив, показывая на тину и ряску, которой был облеплен с ног до головы Чепухалин.
– Ничего не помню, – признался он, – ни где плавал, ни с кем.
Чепухалин почувствовал, как он устал, словно вместе с Гайсином из него ушла половина силы. Он попробовал было почиститься, но силы окончательно оставили его, и он уснул, не допив свое пиво. Ему ничего не снилось. Он спал мертвецким сном, как человек много и долго физически работавший.
Проснулся он оттого, что его кто-то теребил за рукав. Перед ним маячило загорелое девичье лицо.
– Товарищ капитан… товарищ капитан… да проснись ты, окаянный.
– А? Что? – подхватился он и выронил банку с пивом.
– Товарищ капитан, мы здесь поспорили… Это же вы?..
Под нос Чепухалину сунули книгу, на обороте которой действительно красовалась его фото с золотым 'кадуцеем' в руках. Что за ерунда? – удивился Чепухалин. 'Кадуцея' я еще не получал. Да и на фото старше выгляжу. Но, видно, в этой Дыре все перепуталось: и время, и события, и то, что было позже, стало раньше, и наоборот. В общем, то, чего не было, сделалось явью. Ебическая сила, решил Чепухалин и уснул. За то время, пока его снова не дернули за рукав, он увидел себя известным писателем, окруженным восторженными почитательницами.
– Вот вы, а вот ваша книга, – улыбнулась еще шире девушка и дернула его за рукав.
Пришлось открыть глаза и снова таращиться, страшась погрузиться в океан ее глаз.
– Моя… – согласился он через силу.
– Об 'экипаже'?
– Ну да… – зевнул он.
– А 'лунный вариант'?
– Мой 'лунный вариант'.
– А 'скалистые горы'?
– Тоже… – Чепухалин устал объяснять.
– А 'частная жизнь'?..
– Она еще не вышла…
У нее были серые-серые глаза, которые в полумраке туннеля показались Чепухалину бездонными озерами. Что-то в нем такое шевельнулось. Любопытство, что ли? Даже с любимой Варенькой у него так не шевелилось, а здесь – он даже не нашел сравнения. Чепуха, подумал он, так не бывает, девушки меня не любят. Но сероглазая не отставала.
