Денис Бурмистров - Религер. Последний довод
В какой-то день, после тяжелейших переговоров, завершившихся как обычно, Егор пришел домой посреди ночи в сильном подпитии. Вел себя как свинья, соображая плохо. Вновь ругань, детский плач. Волков пьяно взъярился, разломал шкаф. Сообщил, что пойдет за бутылкой водки. Алина ответила, что если он уйдет, то они с Ксенией уедут к маме. Навсегда. Егор пьяно хмыкнул и пошел в магазин, шатаясь и спотыкаясь о ступени.
Когда вернулся, квартира была пуста. Две бутылки весело позвякивали в кармане, и он продолжил начатое. Хватило лишь на одну бутылку – вырубился на полу кухни.
Утром не сразу понял, почему часто и много звонят телефоны, почему кто-то настойчиво стучит в дверь.
О гибели дочери и жены в автокатастрофе ему сообщила голосом, от которого крошится сталь, теща. Сказала, чтобы он никогда больше не показывался возле ее дома. Говорила еще много чего, но Егор уже не слушал. Он впал в ступор.
Что было потом он помнил плохо. Туман, тьма, отчаяние, боль. Бессонница, потеря чувства реальности и времени. Лютая, оглушающая ненависть к самому себе. Желание искупить хоть как-то, хоть чем-то.
Зашел в первый же храм, начал молиться. Пьяно, глупо, фальшиво. На крайней стадии отчаяния вогнал нож себе в грудь.
Умер.
И воскрес религером. Обрел веру в искупление. Не сразу, после курса реабилитации в психоневрологической клинике. Первое осознание того, что с Алиной и дочкой все действительно кончено, пришло именно там. Таблетки помогли выбраться из черной депрессии, куда норовил скатиться пациент Волков, но вот смысл к жизни дали беседы с навещающими братьями-мистирианами, которые взяли под свое крыло новую Искру. Они подарили Отца, надежду и войну.
Ради этого Егор остался жить. Верить. Надеяться. Драться и убивать.
Только вот эйфория имеет свойство проходить. Фальшивые идеалы рано или поздно покажут неокрашенный задник.
С тех самых пор его последней преградой пути к полному падению стоит так и не открытая вторая бутылка водки. Стоит на пороге детской, куда он не заглядывал уже очень давно. Как напоминание, как веха, как открытая могила.
Если дело дойдет до нее, то это будет конец…
Фигура религера появилась в конце улицы, заметно загребая еле передвигающимися ногами холодные лужи. Грязное пальто, черный росчерк повязки на глазу, заострившееся лицо с впалыми щеками. Мор, сошедший с картины Дюрера. Уже не воин, но все еще смерть.
Только вот сразу видно, что мыслями он где-то не здесь, далеко. Не заметит нападения из темноты, не успеет избежать выстрела.
Промокший человек в дождевике приподнялся на носках, стараясь разглядеть затаившегося напротив подъезда товарища. Тот должен был стоять в глубине беседки, на подстраховке.
Человек близоруко сощурился, но никого не смог разглядеть.
Что ж, скорее всего тоже заметил приближающегося религера, приготовился. С этими воинами веры ошибиться нельзя!
Человек сунул руку в карман и с внутренней дрожью обхватил рифленую рукоять пистолета. Поиграл предохранителем, тихо щелкая узким флажком.
Он не мог видеть выросшую сзади тень человека в низко надвинутом капюшоне. Вжикнула стальная струна, и человек в дождевике засипел, задергал ногами, пытаясь скрюченными пальцами оттянуть в сторону впившуюся в шею удавку. Недолгие секунды тихой борьбы – и еще теплый труп недавнего киллера присоединился к бездыханному телу своего товарища.
Волков прошел мимо кустов, в котором миг назад все и произошло, даже не повернув головы. Поднялся по ступенькам, открыл дверь подъезда и скрылся в полумраке.
Бритоголовый быстро помолился за него, огляделся, в поисках возможных ночных гуляк, и направился убирать за собой мертвецов.
Феникс не любил, когда Феликс оставлял следы возле его дома.
Глава 16
«– Истинная вера не знает компромиссов…»
Ведун сварты СелезеньУтром события минувшие казались далекими и нереальными, особенно, если детали подернуты алкогольной дымкой. Из памяти всплывали лишь отголоски переживаний и притупленные ноты эмоций, они уже не имели того значения, которое им присваивалось накануне.
И это было еще одной причиной, по которой Егор вновь начал пить – каждый новый день приносил лишь разочарования, о которых хотелось поскорее забыть. Особенно если причиной этих разочарований являлся он сам.
Вот и сейчас, Волков нагло игнорировал указание Исполняющего о запрете на «оперативную» работу. Что, в общем-то, было серьезным нарушением – ячейка не несла ответственности за действия такого религера, а значит, не обеспечивала прикрытием и защитой. Убранный в резерв, пусть и временно, он не имел права вызывать на Поединок, а все последствия своих действий расхлебывал лично.
Естественно, так полагалось. Но повсеместно эти правила попирались и нарушались – никто в здравом уме не откажется от своей Искры и не скажет слова против прошедшего в свою пользу Поединка. Хотя потом, приватно, сделает такое вливание, что мало не покажется – в боевых отрядах никогда не терпели неподчинения и демонстративного вольнодумства. Бывали случаи, когда религеры в наказание за ослушание на год-два уходили в монастыри и скиты, отмаливая прощение.
Но также Волков знал и то, что сильным, опытным религерам многое прощалось – кто же уберет, пусть и на короткий срок, одну из весомых фигур с игрового поля? Потому считал, что слова Иванова можно «не расслышать».
Тем более, что он просто физически не мог сидеть в резиденции, ему было душно под опекой Исполняющего.
Сокол чах без полета.
Одноглазый прильнул губами к пластиковому горлышку бутылки с кефиром, кадык туго заходил вверх-вниз, сопровождая кислую, густую жидкость. Сделав несколько длинных, смачных глотков, Волков оторвался от прохладного напитка, вытер рот тыльной стороной ладони. Сытно рыгнул.
Спешащий мимо прохожий сделал вид, что ничего не заметил. Впрочем, как обычно делают все при виде плохо одетого, несвеже выглядящего человека, курящего в кулак и пьющего из горлышка кефир, сидя на железном ограждении у дороги.
Ради дела Егор решил сегодня изображать хамло, тем более, что внутреннее состояние вполне соответствовало внешнему образу.
Напротив, по другую сторону широкого тротуара, за стеной из зевак преимущественно молодежного возраста, в кругу для уличных проповедников вещал эксцентрично одетый мужчина. В черном блестящем цилиндре, во фраке с длинными до самой земли фалдами, но вместе с тем в рваных джинсах, растянутой футболке галлюциногенного цвета, в высоких ботинках на толстой подошве и беспалых перчатках. С правильными чертами лица – такие нравятся девушкам, с целеустремленным взглядом разноцветных – серым и голубым – глаз, с сильным голосом, заставляющим слушать и ловить каждое слово. Это мог быть и рок-музыкант, и кинозвезда, но ни тем, ни другим не являлся – перед Волковым стоял, экспрессивно размахивая руками, религер тифонитов Язва.
Несмотря на яркую и даже аляповатую внешность, говорил тифонит красиво, душевно. Он обличал безликую Систему, говорил о личной свободе и о светлом духе бунтарства, об анархии и срывании покровов, о самопознании и саморазвитии. Вворачивал крылатые фразы модных авторов и слоганы, типа: «Не позволяйте им делать с собой это!». Он, словно актер на сцене в виде очерченного белой краской круга, устраивал представление для все больше и больше увязающих в его речах парней и девушек. Не забывая, впрочем, раздавать стильные черные с серебряным флаеры-приглашения в темпл – храм тифонитов. Видимо, там должен состояться концерт какой-то альтернативной группы.
Если ордалиане и исилиты являлись традициями и классикой, то тифониты были рок-н-роллом. По крайней мере, внешне.
Егор почти допил литровую бутылку кефира, когда Язва, наконец, сделал перерыв, подарил каждому из слушателей по скидочной карте на услуги темпла, и вышел из круга, закуривая длинную тонкую сигариллу. Заметил Егора, который ухмыляясь, пялился на эксцентричную фигуру.
– Здорово, Феникс, – Язва приблизился к нему, широко улыбнулся улыбкой телеведущего. От него донесся запах дорогого парфюма и аромат ванили, источаемый тлеющими листьями табака. – По мою черную душу?
– Здорово, Язва, – откликнулся Егор. – К тебе, но не за душой.
– А и верно, нет у меня ее, если верить ордалианам, – тифонит элегантно коснулся пальцами полы цилиндра, подмигивая проходящей мимо девушке. – Ух, горячая какая! Приходи на мою службу, милая, я покажу тебе небо в алмазах!
Девушка кокетливо засмеялась, активнее закачала бедрами, удаляясь.
– Ты подметки прямо на ходу режешь, – восхитился Егор.
– Ну а что ты хотел, Феникс, – Язва подпрыгнул и взгромоздился рядом с мистирианином на трубе ограждения. – С человечками общаться надо, а не как ваши крикуны, только пугать или нагонять скуку. Религия, батенька, это шоу-бизнес.
– Ой, вот только не начинай!
