Антон Антонов - Время войны
Но если ее не применять, то велика вероятность, что доблестные легионеры перебьют вообще всю технику. А если дать им боевые снаряды и патроны при включенной автоматике, то недобитые машины попадут под свой же огонь, и этому не помешает никакая защита против стрельбы по своим.
Умудрился же один герой на опорной планете так навести управляемую учебную ракету, что она ударила прямо в его же танк. Его потом пороли, привязав за руки к пушке этого самого танка, но что толку, если он все равно не понял, что сотворил. А когда такой кульбит устроит боевая ракета, пороть за это будет некого.
Игорь Иванов — мальчик вдумчивый и благоразумный — лучше многих других понимал, что овладеть боевой техникой в совершенстве — это наиболее эффективный способ уберечься от смерти по глупости.
Умирать ему совсем не хотелось — ни по глупости, ни по-умному. Между тем, пропагандисты из особой службы уверяли, что по-умному и не понадобится. Дескать, целинцы вывели все свои войска из западных районов на восток, так что операция на Закатном полуострове будет увеселительной прогулкой, а самая сложная задача состоит в том, чтобы сгонять в гурты голых баб и, не позволяя им разбежаться, доставлять их к месту погрузки на корабли.
Но Игорь Иванов не верил пропаганде. К тому же и командир центурии капитан Саблин повторял ежедневно:
— Не расслабляться! Сколько войск будет против нас, еще вопрос, а если хлопать ушами, то и одного толкового солдата хватит, чтобы перестрелять всех, как куропаток.
И вот сейчас Игорь сидел в машине один на месте помощника командира в башне перед большим панорамным экраном, похожим на широкоформатный телевизор и заменяющим ветровое стекло. Он пытался вести машину по прямой через «летное поле» — пространство под крышей челнока, откуда будут взлетать самолеты воздушных центурий фаланги, когда начнется высадка.
Сейчас это поле размером с два футбольных — 100 на 200 метров — было пустынно. Лишь две машины каталась по нему из конца в конец. Обычно бывало больше, но сейчас уже наступила корабельная ночь, и Игорь Иванов остался здесь только благодаря принципу, согласно которому отбой не может служить помехой для добровольной боевой подготовки.
А не так уж далеко от него, на расстоянии меньше километра, поскольку весь звездолет имел около километра в длину, точно так же не спал полковник Шубин. Он в который уже раз напряженно рассматривал компьютерную карту города Чайкина то в упор, то издали. Но как ни смотри, а все равно получалось, что у его фаланги для контроля над этим городом, есть ровно полторы машины на квадратный километр и один легионер на полторы тысячи жителей.
Правда, на карте были отмечены объекты особой важности, которые следовало взять под контроль в первую очередь, игнорируя до поры все остальное. Вокзалы, аэродромы, узлы связи, военные училища и академии, электростанции, подстанции, очистные сооружения, оборонные заводы, органы власти, пункты охраны порядка и бог знает что еще. Одних только категорий по списку больше десятка, а сколько самих объектов — и не сосчитать.
А у Шубина всего сотня боевых центурий — 48 линейных, 24 тяжелых и штурмовых, по восемь воздушных и десантных и 12 специальных. Получается по несколько объектов на каждую, а объекты между прочим, такие, что не со всяким и целая центурия справится.
Одна площадь Чайкина с тремя зданиями — окружным комиссариатом, управлением Органов и гробницей отца Майской революции — потребует никак не меньше десяти центурий — и то если, как обещано, помогут спецназ и десант.
День простоять и ночь продержаться… Интересно, а эти стратеги Закатное окружное управление Органов видели когда-нибудь хотя бы на фотографии? Один дом как два квартала, и по виду — чистая крепость с башнями. Попробуй-ка его взять.
А если его не взять, то какой же это контроль над городом…
33
Когда в камере, которая выходила окнами на юг, туда, где за домами пряталось море, стало совершенно нечем дышать от обилия людей, всех ее обитательниц вывели в коридор и построили шеренгами у стены.
Лана Казарина вышла из камеры одной из последних. Когда она попала в тюрьму, на всех сидящих в ней еще хватало спальных мест — но прошло всего несколько дней, и в камере стало негде даже стоять. И Лана радовалась, что на правах старожила сумела отвоевать себе место у окна, похожего на высокую крепостную бойницу без стекол и решеток.
Глядя на эту часть здания снаружи никто бы и не догадался, что перед ними тюремный блок. Окна-бойницы располагались рядом друг с другом, разделенные кирпичной кладкой, и снаружи казалось, что несколько бойниц составляют одно большое окно, навевающее ассоциации с земной готикой. Но каждая из бойниц сама по себе была настолько узкой и глубокой, что в нее нельзя было даже высунуть голову, а не то что вылезти наружу.
Кричать через окна запрещалось, а кидать на улицу какие-нибудь предметы вроде записок было бесполезно. Первый и второй этажи были шире, чем вышестоящие, и по свободному пространству, огороженному стеной с зубцами и башенками, ходили часовые.
Многие в городе знали, что в здании управления расположена тюрьма, однако думали почему-то, что она находится в подвале.
На самом же деле в подвале управления размещались только технические объекты — такие, как узел связи, подземный гараж, тюремная кухня и котельная, совмещенная с «печью для уничтожения вещественных доказательств».
Среди «вещественных доказательств», которые уничтожались в этой печи, львиную долю составляли трупы казненных и умерших на допросах, поэтому подвальное помещение рядом с гаражом часто называли еще «крематорием» или «утилизатором».
Крематорию разрешалось дымить лишь в темное время суток, поэтому смертные приговоры исполнялись только ночью. Раньше было принято с 21 часа до трех, но теперь уже несколько дней работала вторая смена, и режим поменялся. Вечерняя смена трудилась с восемнадцати и до полуночи, а утренняя — с полуночи и до шести утра.
Становясь в строй в коридоре четвертого этажа, Лана Казарина ничего еще об этом не знала. В ее камере было две женщины, приговоренных к смерти. Одна — жена офицера, которая без конца твердила, что власти во всем разберутся и ее отпустят, а вторая — девушка, которая хвасталась, что три года провела в банде и получила «вышку» по общему списку. Она лелеяла надежду, что ее пошлют на химзавод.
Среди целинцев постоянно ходили очень устойчивые слухи о том, что смертников в самой гуманной стране во Вселенной будто бы не расстреливают, а отправляют на особо вредное производство, где люди, конечно, быстро умирают — но все-таки не сразу и не от пули.
В Чайкине этот слух был еще более конкретным. Все знали, что при топливно-химическом комбинате на западной окраине города есть лагерь особого режима. И очень многие были уверены, что это и есть лагерь смертников.
Правда, этот лагерь был мужской, а в строю сейчас стояли одни женщины, которые провели в тюрьме от одного до пяти дней. Некоторых даже ни разу не допрашивали.
— Внимание! — объявил дежурный офицер тюрьмы. — В соответствии с решением Верховного суда Целинской Народной Республики об ускоренном судопроизводстве по делам об измене некоторые из вас сегодня, 25 апреля 666 года Майской революции заочно осуждены народным судом за соответствующие преступления. Сейчас народный судья зачитает ваши приговоры. Та, чья фамилия названа, должна выйти из строя, заслушать приговор и встать в другой строй напротив.
Низенький и лысый судья прокашлялся и невыразительным голосом прочитал по бумажке первую фамилию:
— Казарина Швитлана…
Не чувствуя под собою ног, Лана сделала два шага вперед. В отличие от многих других она знала, что ее ожидает. Ее допрашивали несколько раз и на каждом допросе без конца твердили: «Тебя расстреляют».
Она только не ожидала, что приговор будет вынесен так скоро.
— … За государственную измену в форме шпионажа и пособничество государственной измене в форме недонесения об особо опасном государственном преступлении, террористический акт против представителя власти и покушение на убийство приговаривается к высшей мере наказания — расстрелу, — после небольшой паузы закончил судья.
Строй ахнул.
Некоторые девушки во все глаза рассматривали настоящую террористку и шпионку, босую, с разбитой губой, в рваной ночной рубашке, и думали, наверное, что ее захватили врасплох во сне, а она оказала вооруженное сопротивление — оттого и кровоподтеки на лице.
Но тут одной из этих изумленных девушек пришлось ахнуть вторично.
— Раманава Мария, — произнес судья, и эта девушка стала лихорадочно оглядываться по сторонам, ища, нет ли здесь ее тезки.
— Кто, я? — переспросила она, увидев, что никто другой из строя не выходит.
— Ты, ты, — подтвердил дежурный офицер. — Выйти из строя.
