Андрей Прудковский - Дхана и иные миры
Через год мы с Любой приехали в отпуск в наш дом, к маме Вале. Я опять увидел Петруху — уже без ног работал сторожем на складе. Он сильно изменился: ни шуток, ни лишних разговоров. Сразу вытащил свой заветный свёрток с ружьём, но я не взял. Сказал:
— Пусть побудет пока у тебя, в городе ведь его не спрячешь!
Он согласился и убрал свёрток.
— Как Роза? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он, — мы теперь не встречаемся. — Потом помолчал немного и сказал:
— Знаешь, все мои ребята погибли! А я жив! Никому, кроме тебя, я об этом не рассказывал.
— Таково уж военное счастье.
— Ты был нашим талисманом. Не стало тебя, — вернулась смерть и забрала всех, кого щадила последние годы.
Он опять замолк. Я понял, что это надолго. Молча посидел с ним минут десять, выпил чаю и ушёл.
Всё лето мы провели дома. Уходили с Любой в дальние поля и продолжали наши эксперименты. Скоро мы уже уверенно превращались в двух грифов и опробовали простейший полёт, планируя с горки в низину.
Петруху я больше не видел, уж больно тяжело мне далась последняя встреча. Я слышал, что он уже не охраняет склад, а работает в слесарной мастерской при госпитале.
В конце августа мы с Любой вернулись в город. И тут — неожиданная телеграмма: Петруха и Роза решили пожениться. Мы с Любой так и не поехали на свадьбу. Я всё ещё ощущал некое противление такому развитию событий, не мог представить эту свадьбу, как мне казалось, со слезами на глазах, с безногим инвалидом. А Любочка просто не могла отлучиться, на неё повесили заведование всей секцией хищных птиц.
Думали выбраться на недельку в октябре, но в октябре уже была война. Из города никого не выпускали. Странная это была война. Никакой мобилизации, зато охрана и колючая проволока вокруг города. Всех в город пускают и никого без разрешения не выпускают.
Теперь я передаю перо Любе, так как только она может написать об этом, самом трагическом этапе жизни нашей семьи.
8 — 7 лет дкс (начало войны)
Люба — о нашей предвоенной жизни.
Студенческая жизнь моя была небогата событиями. Учёба, учёба, практика в зоопарке… В свободное время — друзья, в основном мужского пола, которые быстро становились моими любовниками и ещё быстрее сменялись новыми увлечениями. Я не могла долго выносить их глупость и предсказуемость. Казалось, каждый следующий — будет не такой! Но через пару недель я убеждалась, что ошиблась, что всё это одно и то же. Тем временем, пришло известие о возвращении брата из армии. На встречу я не поехала, дел было много перед защитой диплома, да и не слишком-то привлекал меня его образ щуплого мальчишки, оставшийся со школьных лет. Радек нашёл меня сам как раз перед защитой. Я была приятно поражена его возмужалым видом так, что не захотела сразу его отпускать, пока не расспрошу как следует о его военной жизни. Так он остался на ночь в моей общежитской комнатёнке.
— Почему бы и нет? — подумала я, забыв, что Радек прекрасно читает мои мысли.
— Почему бы и нет? — ответил он мне мысленно. И тела наши сплелись во взаимном экстазе, сопровождаемом полным мысленным единением. Ничего подобного я не испытывала ранее, а Радек — тем более. Так мы нашли свою судьбу! Но приличия заставляли нас таиться от окружающих, ведь официально мы считались братом и сестрой.
Защита моя прошла прекрасно, а Радек, вот удивительно, не уехал из города. Его командование потребовало, чтобы он никуда не уезжал. И он остался, к нашей общей радости, в моей маленькой комнатёнке. Всё это было очень странно, временами я замечала чьё-то ненавязчивое внимание к нашим незначительным персонам. Иногда обнаруживала топтуна у порога нашего дома, просвечивала примитивные его мысли и убеждалась, что тому приказано только наблюдать и докладать, а кому — не известно. Впрочем, к этим странностям работы секретной службы я была привычна ещё со времён моего детства. Моя мама тоже всегда была под наблюдением и никогда этого не боялась.
А потом — началась война. Как уже написал Радек, — это была очень странная война. Никакой мобилизации и никакой информации. Все газеты закрыты, почта, телеграф, телефон — не работают. По радио — только восхваления наших доблестных военных сил, сдерживающих коварного врага.
Но я-то знала, как всё обстоит на самом деле. Благодаря моим талантам, я могла часто связываться мысленно с мамой и Розой (до войны я почему-то избегала мысленных контактов с Розой, так как при этом я болезненно чувствовала всю чуждость её мыслей, а потому и с мамой старалась говорить только по телефону, после начала войны — всё изменилось). А Роза… — она могла мысленно облететь всю Землю и много более того! Она знала всё, но мало что понимала.
Итак, в первые часы войны правительства большинства стран были уничтожены. Власть перешла к неким неизвестным «отцам», чьей эмблемой было число 13 внутри тринадцатиконечной звезды. Командный состав во всех действующих армиях также был уничтожен, но армии не распались, а продолжали действовать согласованно, хотя и весьма загадочно. Не вступая в столкновения друг с другом, армии вторглись на территорию противника и двинулись вглубь её, уничтожая по пути мелкие селения и крупные города.
Пока все эти военные действия были очень далеки от нашего города, и мы с Радеком продолжали прежнюю жизнь, тренируясь по ночам на дорожках зоопарка или в пустующих вольерах взлетать с ровного места, превратившись в грифов, но прогресс в этом отношении был у нас нулевым. Скажу заранее, мы и впоследствии не научились этого делать, и взлетали, только спрыгивая с возвышенного места.
Пока мы так развлекались, беда подобралась к нам совсем с неожиданного направления.
Надо сказать, что стараниями Розы и отца Иоанна во многих сёлах и монастырях тайно работали четвёрки воспитанников Розы и отца Иоанна по мысленной борьбе со злом. Каждое утро Роза начинала с мысленной связи со всеми своими подопечными. И вот однажды одна из отдалённых деревень не ответила на её зов. Роза обеспокоилась, но ничего не предприняла. Затем замолкла другая деревня, потом ещё одна… Потом, вдруг до Розы донёсся отчаянный зов отца Иоанна.
— Монастырь атакован солдатами в мыслезащитных шлемах. Мы ничего не можем с ними сделать! Они врываются в храм! О Господи!..
И далее полная тишина, мысли отца Иоанна исчезли полностью!
Надо было что-то предпринимать. Роза по привычке обратилась к Радогасту, но тот сказал, что в этом случае он не может вмешаться, так как данная акция находится под контролем самого Упыга. Роза совсем растерялась. Она всё рассказала маме Вале. А тем временем, опасность приближалась к нашему лесному госпиталю…
Мама Валя села на свой старенький велосипед и отправилась навстречу солдатам. Мы с Розой находились в непрерывном мысленном контакте с нею и видели всё, что с ней происходило, её глазами.
За двадцать километров до госпиталя она их встретила: два бронетранспортёра, набитые солдатами в чёрных шлемах со щитками, закрывающими лица. Она остановила свой велосипед поперёк дороги. Это было глупо, но, тем не менее, сработало. Бронетранспортёры остановились и два человека подошли к ней.
— А Валентина Семёновна! — сказал один из них и откинул щиток шлема от лица.
Валентина узнала Семёна Андреевича.
— Как давно я Вас не видел. Всё дела, дела… Ничего, теперь будем встречаться чаще.
— Семён Андреевич, зачем Вы направляетесь к моему госпиталю?
— Что делать, Валечка, госпиталь твой в связи с войной придётся ликвидировать. Вообще-то приходится ликвидировать не только твой госпиталь, но и все поселения вокруг города, чтобы они не достались наступающему врагу.
— А куда денутся мои больные.
— Всех отвезут в город.
— Но в городе в больницах для них не хватит мест.
— Что делать, Валечка, другого выхода у нас нет.
— Я не согласна с вашим решением и, пока жива, не позволю закрывать госпиталь!
— Эх, Валечка, Валечка, — глупая ты баба! Ну уж по старой дружбе объясню тебе, какова ситуация на самом деле. Пойдём-ка на соседнюю полянку, поговорим, а мои солдаты пусть отдохнут. Вот взялась ты нас останавливать, а сил то у тебя для этого нет! — говорил Семён Андреевич, взяв маму под руку, второй солдат с пистолетом в руке молча шагал за ними.
— Вот, посмотри на этого солдата, — он под полным моим контролем. Вот, на груди у меня пульт управления. Надо, сделаю так, чтобы все солдаты озверели и разорвали противника на куски, а надо — они будут любить всех вас, как родные матери. Надо — солдат слышит, что я сейчас говорю, а повернёшь рычажок в другую сторону — так он хоть и слышит, но не поймёт ни слова. Сейчас именно такой случай, так как то, что я тебе расскажу, ему знать не положено. А на случай дурости твоей — знай, что уровень агрессивности я у него поднял почти до максимума, при первом твоём подозрительном движении он и выстрелить может, так что веди себя спокойно. Солдаты мои почти полностью защищены, как от ментального воздействия, так и от физического. Никакая пуля, кроме, может, специальной, бронебойной не пробьёт их доспехи. Теперь ты понимаешь, насколько глупой будет твоя попытка остановить нас.
