Лев Вершинин - Сельва умеет ждать
На искаженных хрипом губах — белая пена.
Наконец затих. Присел. Глухо забормотал, раскачиваясь из стороны в сторону.
Прислужник в маске подал чашу, и дгаанга пошел по кругу.
Остро отточен нож. Боли нет.
Крест-накрест рассекает жрец запястья воинов, подставляя чашу под темные капли, и кровь тотчас запекается.
— Оэ… Оэ…
Обойдя всех, дгаанга возвращается на прежнее место. Спиной к костру, а лицом к сельве стоит он, подняв обеими руками полную чашу, и ворчащая тьма стихает.
— Хэйо, Незримые! — рвется к белой луне крик. — Примите в дар нашу кровь! Пришлите в подарок удачу!
Бережно неся перед собой чашу, дгаанга уходит во мглу.
Воины склоняются к земле, скрестив руки над головами.
В гулкой тишине рождаются и умирают мгновения.
Затем тьма разражается звонким криком петуха.
Хой!
Напряженные лица расслабились, спины выпрямились, вздох облегчения обежал поляну.
Духи сельвы приняли жертву.
Темная жидкость, которой смазали ранку на запястье, на сутки приковала Дмитрия к ложу. Тело то пылало огнем, то обрушивалось в ледяную бездну, руки и ноги выламывало судорогами, и ни на миг не приходило милосердное забытье. Ничего не поделаешь. Зато теперь ни змеиный яд, ни паучья слизь не причинят вреда, хоть днями напролет броди по кишащей гадами чаще…
Вот как это было.
А нынче в ослепительном зареве встающего солнца рождалось новое утро, пятое от начала похода.
Гулко зевая, пробуждалась ото сна земля, и дыхание ее было теплым и чистым. Огромные гологоловые г'о-г'ии, усевшись рядком на ветвях одинокого бумиана, расправляли для просушки широченные, в рост женщины, крылья — ночью был дождь. Птицы отрывисто каркали, перекликаясь. Они хотели есть, остальное не заслуживало внимания — ни розово-багряная прелесть рассвета, ни мириады росяных капель, источающих искрящийся парок, ни длинная цепочка вооруженных людей, проскользнувшая по бурому склону горы и сгинувшая в подлеске…
Свет угас, сделался мягким, расплывчатым.
Над головами — плотный шатер листвы.
В густой зелени яркими заплатами сверкают причудливые мохнатые цветы: белые, оранжевые, нежно-лиловые. Паутина изящных лиан обвивает кряжистые мангары, увешанные гирляндами мхов, похожих на брови дряхлого старца.
Это — АтТтао, Громкая Сельва, царство крика и визга.
В гуще крон мечутся, надсадно переругиваясь с пятнистыми белками, крохотные длиннохвостые обезьянки. Пронзительно вопят хохластые ппугайи, перелетая с ветки на ветку, их яркое оперение вспыхивает и переливается всеми цветами радуги в тонких сплетениях солнечных лучиков, иголками пронзающих ветвяной навес. С мясистых, низко нависших над тропой листьев равномерно и тяжко падают крупные капли, разбиваясь мириадами брызг…
Прелестна и шаловлива АтТтао.
Но она — всего лишь коврик у порога Ттао'Мту, Истинной Сельвы, где царит вечный полумрак, воздух неподвижен и мертв, и только хруст гнилых сучков под ногами да шорох палых листьев нарушают вековечную тишину…
…Шли цепочкой, как заведено издревле, а откуда-то спереди и с флангов покрикивали птичьими голосами разведчики, покинувшие ночлег задолго до рассвета.
Тропа капризничала, петляла, подчас вообще исчезая в гнили, и тогда следопыты, идущие во главе колонны, замедляли шаг, отыскивая едва заметные метки, оставленные парнями М'куто.
Даже охотнику дгаа нелегко в Истинной Сельве, где пути прокладывает зверье…
Временами тропа, расширяясь, оборачивалась крохотной полянкой или спотыкалась, уткнувшись в истлевающие развалины лесного исполина, рухнувшего, оставив светлое, медленно зарастающее оконце в темно-зеленой крыше над головами. Тогда до самой Выси вырастали прямые, сотканные из солнечных лучей стволы, и люди невольно замедляли шаг, подставляя плечи теплым потокам яркого света. А порой лес ненадолго редел, солнце, проникая сквозь листву, рассеивало сумерки, и в перепутьях кустарника мелькали, плыли пятна, замыливая самый искушенный глаз. На таком фоне леопарда или змею не заметишь и в двух шагах…
Тропы паутиной покрывают сельву.
Есть среди них Старшие, существующие изначально, есть Средние, протоптанные животными, есть и Младшие, нахоженные человеком. Эти — капризнее всех, как и пристало младенцам. Если о них забывают хоть на неделю-другую, они обижаются, зарастают травой и пропадают бесследно. Но вместо них рождаются новые тропинки. В таком лабиринте легко заблудиться чужеземцу. Да и охотник дгаа, связанный с сельвой незримыми нитями, хоть и умеет читать мудреную книгу лесных и горных троп, но без крайней нужды не станет далеко уходить от обжитых мест. Только отважные тта-о'кти, братья-лесовики, рискуют бродить по непролазным чащобам, ища поживы, но их дни не бывают долгими, и дети лесовиков зачастую вырастают, не помня отцовских лиц…
Мерно, в точном соответствии с советами Мкиету вдыхая и выдыхая волглый воздух, Дмитрий готов был петь от счастья. Больше всего боялся он повторения позора первой вылазки, когда сержант и ефрейтор нянчились с ним, как с больным ребенком, а обожающие взгляды урюков казались насмешкой.
Нет. На сей раз не было этого.
Ни выбоины, до краев заполненные гнилью, ни цепкие силки лиан, ни корни-капканы, притаившиеся в пружинистой влажноватой трухе, теперь не мешали ему, не лезли под ноги, напротив — уважительно уступали дорогу.
Он шел наравне со всеми. И даже лучше многих.
Он был на своем месте.
Дгаа среди дгаа.
Нгуаби.
На пятые сутки похода пришло долгожданное донесение от М'куто.
Молоденький двали, востроглазый и юркий, как ящерица, вынырнул из колючих кустов совсем бесшумно, дыхание его было ровным, на жилистом теле — ни одной царапины.
Посланец пытался говорить, сохраняя на лице спокойное достоинство, но получалось плохо: то и дело губы растягивались в улыбке, а глаза вспыхивали двумя счастливыми звездами.
Новости того стоили.
Перехвачен обоз врага. Потерь нет. Охрана из трех воинов нгандва перебита. Если великий нгуаби изволит приказать, он, Барамба б'Ярамаури, укажет путь к месту славной битвы!
Нгуаби изволил.
А спустя час и убедился: юнец не преувеличил.
На месте стычки все было спокойно.
Два короткогривых нуула мирно пощипывали травку, победители, присев на корточки, тихо беседовали с пленными, М'куто с новеньким карабином в руках расхаживал около горки трофеев: мешков с рисом, ящиков и тюков, попинывая время от времени лежащие навзничь трупы в пятнистых камуфляжках.
Доклад Следопыта был краток:
— …одного, вон того, крайнего, взяли живым. Вырвался. Пытался удрать. Пришлось прикончить.
Он ждал похвалы. И дождался бы, не вмешайся Мкиету.
— Не хвали их, нгуаби. Они действовали храбро, но они разведчики, а не бойцы. Все мы оглохли бы и ослепли, случись с ними беда…
— Их следует высечь, — подтвердил Убийца Леопардов, играя бичом. — Но позже. А вообще-то, — гигант фыркнул и подмигнул оробевшим дозорным, — вы молодцы. Не так ли, мудрый мвамби?
— Не спорю, — все еще хмурясь, согласился Мкиету. И усмехнулся.
— Ладно, живите…
Дмитрий сгреб всех пятерых в охапку, и юноши молча прижались к нему, не пытаясь оправдываться.
Быстро допросили пленных.
Как и следовало ожидать, троица носильщиков, молоденьких дгаа из Межземья, хоть и глядела на великого нгуаби с откровенным восторгом, не сообщила ничего полезного.
Старики велели им идти, они повиновались.
Вот и все.
Махнув рукой, Мкиету велел мальчишкам умолкнуть и повернулся к бритоголовому хозяину нуулов.
Этот смотрел почтительно, но без робости.
Он — ттао'кти. Он знает: ни лесные люди, ни народ гор не причиняют вреда вездесущим пронырам, разносящим по глухим селениям серую соль и бруски желтой бронзы. Если великому нгуаби нужны новости — очень хорошо; нет ничего проще! У-Мбоу готов к честному обмену…
Брат-лесовик — не здешний. Он уроженец далеких равнин окраинного юго-запада, и речь его, похожая на птичий клекот, в полной мере доступна одному лишь многомудрому Мкиету. Старейшина слушает долго, сосредоточенно, время от времени переспрашивая. Затем, удовлетворенно кивнув, развязывает кожаный кисет. Три озерные жемчужины падают в подставленную ладонь, и У-Мбоу почтительно склоняет голову.
— Пусть мое жалкое знание пойдет тебе на пользу.
— Пусть пойдет тебе на пользу некрупный жемчуг дгаа, — степенно отвечает мвамби.
Оба на миг застывают. Затем ттао'кти, не спрашивая дозволения, уходит к нуулам. Ему больше нечего сказать.
Спустя миг Дмитрий узнает купленные вести.
Им удалось перерезать караванный путь врага. Совсем скоро здесь же пройдет еще один обоз из Макка-каури. Это будет большой, богатый обоз! Одних нуулов, если верить У-Мбоу, собрано почти три десятка, а есть еще и семь оольих упряжек. Охраны немного. Равнинные люди спокойны и беспечны.
