Александр Мазин - Время перемен
Все началось с того, что умники из НАСА, реализуя программу «Человечество во Вселенной», приступили к реализации проекта «Роды в космосе». Первая его часть, «зачатие в космосе», реализованная стараниями нескольких одержимых пар из профессоров-психологов, неприятностей не вызвала. Если не считать эмоциональных и психологических проблем совокуплявшихся. Возможно, проявления были, но они остались вне зоны внимания мировой общественности. А может, все обошлось, ведь это только зачатие производили в космосе, сами же роды — уже на Земле.
А вот во второй части программы, собственно родов в космосе, «ифрит», он же «феномен спонтанной деструкции», вылез во весь свой мерзкий рост. Во-первых, в виде ребеночка, от вида которого его ученая мамаша тут же тронулась умом, во-вторых, в облике атмосферного феномена, возникшего вроде бы из ничего, но смывшего в океан треть Нью-Йорка. И очень хорошо, что Нью-Йорка, а не какого-нибудь африканского городишки, который господа высокомудрые ученые и не заметили бы.
Следующие роды происходили на орбитальной станции с искусственной силой тяжести и значительно ближе к матушке-Земле. Родившаяся девочка на первый взгляд показалась обычным ребенком (это потом, через три недели, в станцию всадили шесть ракет класса «трезубец»). Зато в день родов, в славном городе Бремене объявился вирус «синего гриппа», скосивший не меньше десяти тысяч человек в одной только Запад-Европе.
Третьи «космические» роды… Не хочется даже вспоминать. Хорошо хоть они были последними. Американские умники наконец сопоставили факты, и американские власти прикрыли проект. Попробовали бы не прикрыть! Их бы собственные избиратели на куски порвали. Свернуть-то программу свернули, однако «ифрит» уже вылез и простер свои щупальца над всеми континентами.
Четырнадцать лет понадобилось, чтобы жестко увязать феномен спонтанной деструкции с новыми достижениями современной науки и породить охапку гипотез, лопавшихся как дождевые грибы. В самом деле, почему усовершенствование металлокерамического щупа для геотермалок никаких катаклизмов не вызвало, а создание светопластика привело к разрушению озонового экрана над Манагуа? Впрочем, сказать, что за все эти годы мы совсем ничего не узнали, нельзя. Выяснилось, например, что, помимо всякого рода проектов, связанных с адаптацией человека в космическом пространстве, «ифрит» регулярно отмечает своим вниманием два из трех достижений в области клонирования и генной инженерии на базе человеческого материала. Индийцы, китайцы и французы, продвинувшиеся в этих отраслях дальше прочих, с огромной неохотой (особенно китайцы) вынуждены были свернуть работы. Но обидно было всем, поскольку на этих направлениях, в дальней, правда, перспективе, высвечивалось бессмертие. Личное. Каждому. Не стану врать: сам был огорчен. То есть я, как добропорядочный православный, верю в бессмертие души. Но и мое бренное тело мне тоже нравится!
В общем, «ифрит» всех нас взял за горлышко. Единственная положительная сторона: разногласия (обозначившиеся внутри Антитеррористического совета после того, как тридцать лет назад были установлены и разом уничтожены последние лидеры ИРА и НН 6, и грозившие распадом самого мощного мирового сообщества) сразу прекратились. А большая часть персонала Антитерростического бюро (более ста тысяч превосходно обученных специалистов) была передана в распоряжение только-только сформированного Международного координационного Центра по исследованию проявлений феномена спонтанной деструкции. Уже через три года численность одного только входящего в Центр Всемирного комитета по выявлению и пресечению несанкционированных научных исследований, позже окрещенного «Алладином», перевалила за миллион.
Выслеживать ученых оказалось потрудней, чем террористов.
Глава шестнадцатая
БАТЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
— Значит, как у леммингов, — проговорил батя, вертя в пальцах деревянные палочки для еды. — Раз-два-три — и все дружно идут топиться.
— Не все, — возразил я. — Но уже очевидно, что штука эта — заразная.
— Заразный психоз… Разве такое бывает?
— Бывает, — подтвердил я. — Ученые говорят: естественный механизм. Если количество контактов с себе подобными превышает определенный предел, существо начинает нервничать: страх, агрессия и тому подобные прелести. Биологическая защита вида в ограниченной экологической нише, чтобы эту самую нишу не уничтожить. Пауки в банке, крысы в коробке… В общем, как только жизненное пространство становится ограниченным, особи начинают друг друга жрать. Или топиться.
Батя потер пальцем переносицу.
— Чушь, — сказал он уверенно. — Полная и абсолютная.
— Поясни!
— Да тут и объяснять нечего! Это у кого, интересно, жизненное пространство ограничено? Какой у нас нынче гарантированный жилищный минимум?
— Не помню. Метров двадцать?
— Пятнадцать с половиной! — сказал батя.
— Не может быть! — удивился я. — Так мало?
— Мало? — Батя хмыкнул. — Когда я на свет появился, на таком пространстве люди втроем-вчетвером жили. Не все, конечно. А островные японцы до сих пор так живут — на ограниченной территории. На то человеку и дан разум, чтобы всякие, извини, инстинкты сдерживать. А как историк я тебе могу сказать: люди способны мирно уживаться на таких ограниченных «территориях», что никаким крысам не снились. Представь себе полсотни взрослых мужиков, которые на площади в несколько десятков квадратных метров проводят даже не дни, а месяцы. А ведь примерно так выглядели все морские путешествия еще пять-шесть веков назад. Без женщин, с однообразной пищей и тухлой водой… И заметь, за борт не бросались и глотки друг другу не рвали.
— Не думаю, что это подходящий пример, — возразил я. — У твоих древних мореходов традиции были другие и стимулы. А у нас…
— Стоп! — Батя поднял палец. — Ты говорил не о традициях, а о биологическом виде хомо сапиенс. А вид этот за последние сорок тысяч лет изменился весьма незначительно. Именно как вид. Следовательно…
— Пап, подожди минутку… — В моем сознании смутно зашевелилась какая-то идея… — А почему ты решил, что человек как вид не изменился?
— Я не сказал: человек, — заметил батя. — Я сказал: хомо сапиенс сапиенс. То есть наш с тобой биологический вид. Даже не вид, а подвид, поскольку наши с тобой отдаленные предки успешно скрещивались с другими представителями вида хомо сапиенс и давали вполне жизнеспособное потомство.
У меня ёкнуло внутри. Перед глазами встал чудовищный облик трехглазого «пессимиста» с американской базы. Нет, не может быть! Или — может? И наш трехглазый «брат по разуму» давно известен кучке продвинутых ученых археологов-палеоантропологов. Я тут же представил, как в каком-нибудь «Вестнике археологии Томского филиала АН» уже лет десять идет строго научная и абсолютно непонятная для непосвященных полемика о том, как именно крепились челюстные мышцы к костному фрагменту № 56, извлеченному из слоя такого-то, при том, что сами челюсти обнаружены не были, а факт наличия в частично восстановленном черепе третьей глазницы обсуждался в седьмом и двенадцатом номерах прошлогоднего «Вестника» и для научной общественности более интереса не представляет.
— Пап, — осторожно спросил я. — Кого ты имеешь в виду под другими представителями хомо сапиенс?
— Неандертальцев, конечно, — батя был удивлен. — Или вашему «Алладину» удалось обнаружить еще кого-то? — Доктор исторических наук, действительный член дюжины Академий Алексей Андреевич Грива одарил своего сына покровительственной улыбкой, не подозревая, насколько близок к истине.
Батины слова меня и успокоили, и огорчили одновременно. Успокоили потому, что вернули веру в то, что не существует неких «отстойников информации», недоступных нашим аналитикам. А огорчили потому, что любая информация по «пессимисту» была бы необычайно полезна.
И тут мысль, которая шевелилась у меня в мозгу, перед тем как батя сказал о «других разумных», оформилась, и я спросил:
— Пап, а с чего ты взял, что наш биологический вид, или подвид, все равно, не мог измениться прямо сейчас?
— Ты имеешь в виду — в последнее столетие?
— Да хоть в последнее десятилетие! Или ты станешь утверждать, что это невозможно?
— Утверждать не стану, — батя усмехнулся. — Я историк, Темка. Я не оперирую понятиями «прямо сейчас». Даже сто лет — это ничтожный срок для каких-то определенных выводов. Дай мне хотя бы триста-четыреста — и при наличии необходимых документальных и материальных свидетельств я попробую сделать обоснованный прогноз. А делать выводы для «прямо сейчас» — это не ко мне, это к деду. Или в Государственную Думу. Там тебе на любой вопрос прямо сейчас и ответят, только ответы почему-то все разные окажутся! — Батя нахмурился и залпом опрокинул бокал коллекционного калифорнийского. — Р-разогнать дар-рмоедов к чертовой матери!..
