Юрий Никитин - Бригантины поднимают паруса
– В смысле?
– Он не остановится, – пояснил я. – Потому такого быка остановить придется нам. Это рационально.
Она вздохнула.
– Мне тоже кажется рациональным, когда останемся живы мы, а враги сдохнут.
– Вот видишь, – сказал я поощряюще, – ты уже почти готова к сингулярности. Нужно только кое-где пройтись напильничком… В основном, по зубам, там нервы чувствительнее.
Она передернула плечами.
– Заткнись!
– Ага, – сказал я злорадно, – чувствительная. А прикидывалась таким обледенелым бревном!
Она переспросила:
– Когда это я им прикидывалась?
– В постели, – напомнил я.
– Свинья, – сказала она с чувством. – Совсем зажрался.
Металлическая дверь распахнулась с лязгом, я впихнул Эсфирь, услышал, как застучали ее каблучки по металлическим ступеням.
Позади послышался быстрый стук шагов погони, так что пистолет я взял в обе ладони и приготовился стрелять как можно быстрее.
Выскочили трое, автоматы в руках, все готовы к стрельбе. Я трижды нажал на курок и шмыгнул за дверь. Очереди из двух автоматов успели простучать пулями по металлу двери, а потом ушли в потолок.
Здесь нет камер, но тех данных, что получил мой мозг, достаточно для ясной и четкой картинки, которую составляет сам мозг из хаотичных вроде бы данных.
Это для меня они хаотичные, но я же помню, совсем недавно суперкомпьютер ценой в сорок миллиардов долларов моделировал секунду мозговой деятельности человека, на что ушло сорок минут. Это важное занятие сожрало океан киловатт-часов, чего хватило бы на обслуживание ста тысяч домов, так вот в моем черепе сейчас работает именно этот компьютер.
Правда, такой же в черепе у каждого, но у тех всякой хренью занимаются, а вот у меня действительно работает. Если бы еще и тело с такой же мощью, я бы перепрыгивал небоскребы и швырялся «КамАЗами».
Картинка получается не просто четкая, а, главное, вижу в самом деле, что меня ждет за углом или за дверью. А уж из чего складывается: запахов, шороха, движения воздуха, повышения температуры на сотые доли градуса – не так важно, я практик, мне важнее результат.
– Не отставай, – велел я и сам ощутил, что голос у меня изменился.
Два выстрела, один боевик покатился по ступенькам, второй просто опустился на бетонный пол и почти растекся там, как ком мокрой глины.
Она крикнула раздраженно:
– Ты сам не отставай!
Я крикнул бодро:
– Шнель, шнель!.. Щас догоню!
Дверь подпер трупом, а когда прогрохотал вниз за Эсфирью, услышал, как там наверху кто-то, сопя и ругаясь, с трудом протискивается в щель.
Узкая лестница привела в подвал, пахнет сыростью и несвежим воздухом, чего не люблю, хоть и не эстет, но уровнем цивилизации с детства приучен к чистоте и опрятности.
Она спросила с недоверием:
– Неужели здесь не перекроют?
– Даже не догадываются, – ответил я и пояснил: – об этом не таком уж и тайном ходе. Здание проектировали европейские инженеры, строили рабочие из Йемена, с теми и другими по окончании работ расплатились и отправили взад. А подвальные помещения сперва использовали как склад всякой рухляди, а потом и вовсе забросили.
– Дикари, – бросила она с отвращением.
– Богатые дикари, – сказал я. – И, к нашему счастью, расточительные. Так что не ворчи. Мужчины не должны быть мелочными.
Она огрызнулась:
– Я не мужчина!
– Правда? – спросил я с сомнением. – Тогда иди следом, Фатима, и сопи в две дырочки, даже если у тебя их и больше.
Она ответить не успела, я ускорил шаг, где перепрыгивая, где огибая на бегу, ухитряясь не задеть неустойчивые конструкции, где купленные в запас роскошные кресла нагромоздили поверх дорогой аппаратуры под самый потолок.
Еще пара дверей, навстречу пахнуло спертым несвежим воздухом. Помещение совсем заброшенное, я быстро просмотрел в инете строительные планы, если что-то изменилось, нам каюк, но здешние хозяева живут на широкую ногу, доход зашкаливает, так что сюда сунутся не раньше чем бедность подступит с ножом к горлу.
Пахнет отвратительно, это наверху сухой прокаленный воздух, а здесь как в болотах Амазонки, влажно и сыро, каменные стены блестят, будто покрытые слизью.
Эсфирь бежит следом молча, я убедил, что у нее самый опасный участок, за нами могут послать погоню, а от выстрелов в спину защищаться нужно на бегу…
По системе туннелей под городом пробрались в южную часть города, когда-то промышленную, сейчас почти заброшенную. Я поднялся по вертикальной шахте, у самой крышки сигнал со спутника уже не прерывается, передача чистая и без помех, с минуту следил по четкой картинке за передвижениями на поверхности.
Снизу, ловко цепляясь за скобы, быстро поднялась Эсфирь, ткнулась головой в мои подошвы.
– Спрячь пистолет, – велел я. – Винтовку оставь здесь. И все гранаты…
– У меня нет гранат!
– Все равно оставь, – сказал я строго.
Тяжелый канализационный люк сдвинулся со скрипом, я осторожно выбрался в жаркий, залитый раскаленным солнцем мир, подал руку Эсфири.
Она легко выпрыгнула сама, настороженно огляделась.
– Это… что за район?
– Индустриализация, – пояснил я, – прошлого века. Берут пример со Штатов, там целые города бросают, как Детройт, а тут масштабы поменьше.
– Здесь был промышленный район?
– Да, – ответил я. – А когда все переместилось в нефтянку, то эти жилые дома опустели.
Она буркнула:
– Совсем оборзели. У нас ничего не пропадает!
– Пойдем, – велел я, – спокойно, внимания не привлекай, сиськи спрячь, здесь не гнилой Запад. Могут встретиться банды. Сама понимаешь, такие районы для них самое лакомое. Не поверишь, но сюда все еще подают газ и воду!..
– Значит, кто-то живет?
– Дармовая нефть делает людей расточительными, – сообщил я. – А когда заканчивается или резко дешевеет, люди начинают и сами работать.
– Хоть и спустя рукава, – сказала она враждебно. – Недаром Моисей сорок лет водил наш народ по пустыне, искал место без нефти… Чего свернул?
– Так короче, – объяснил я.
Она недоверчиво фыркнула, но послушно пошла рядом. Мы обогнули длинный высокий дом, прошли через заброшенный сквер, где все еще работают поливочные машины, и вышли почти на то же самое место, но Эсфирь смолчала, вовремя услышав шум грузовика и далекие гортанные голоса мужчин.
Сейчас можно ломать голову только над одной загадкой: как я узнал, что в нашу сторону едут то ли хулиганящие подростки, то ли мародеры в поисках чего-нить полезного в брошенных квартирах.
– Надо выбираться, – сказал я. – Здесь и поесть не найдем.
– Ну да, – сказала она. – Самое важное для мужчин! Поесть.
– Поесть и поразмножаться, – уточнил я. – Так Господь велел. А ты что, против Бога?.. Как насчет поразмножаться?
