Елена Звёздная - Любовь и магия (сборник)
– Жаль, – огорчился тролль. – Зато осколочек есть. Моя прелесть! – Он снова подошел к Гаю, наклонился над ним, положил ему руку на грудь. Я присмотрелась к нему и заметила, что пальцев на его руке было четыре. На темном лице, вполне человеческом, выделялся длинный нос с горбинкой. Одет он был в вязаную шапочку с норвежским орнаментом снежинками, брезентовую куртку типа плащ-палатки и высокие сапоги-дутики.
– Удивляешься, откуда прикид? Да все оттуда. Туристы снабжают. Чего забудут сами, чего утащу. Так и живем. Т-а-ак, вот он, осколочек, родименький. Колется, жжет холодом. Девонька, ты с этим хахалем живешь давно? И не замечала ничего?
– Чего не замечала? – удивилась я.
– Осколка. Ну того самого. Тролльского зеркала. Сказка у вас еще есть. Сказочник, правда, все переврал, как всегда. Но про осколки – чистая правда.
«Снежная королева»? Кривое зеркало, что разбилось и разлетелось по свету? Это же сказка детская…
– Сказка, сказка. А осколочки-то есть.
Так. Приехали. Злой тролль собирает осколки сказочного зеркала. Сейчас появится Снежная королева.
– Не. Королевы никакой нету. Придумал ваш сказочник. А вот зеркало было. Сам я его и сделал.
Сам? Всплыли в памяти строчки сказки Андерсена: «Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол».
– Вот лишь бы напраслину возвести. Зеркало-то было не для забавы. Зло, что оно отражало, в нем и оставалось. А как разбилось – разлетелось по свету. Теперь пока все осколки не соберу, толку не будет. Но вот еще один нашелся. Хорошо это.
Тролль уже держал в руке блестящий осколок. Разглядывая его и любовно поглаживая, он подошел к стене, и она вдруг засияла жидким серебром. Теперь это было зеркало. Огромное, только не целое, а словно мозаика, составленное из отдельных кусочков. Правда, меньше чем наполовину. Там же, где кусочков не было, – зияла пустота.
Тролль приложил осколок к зеркалу, и он с тихим звоном встал на место. Тут же зеркало скрылось, снова став осклизлым камнем.
– Вот и ладненько. Теперь верну вас наверх, и идите с Богом.
Я подползла к Гаю. Он спокойно спал, свернувшись калачиком и обхватив себя руками.
– А как же его нога?
– Не беспокойся, девонька. Полечил уже. Не будет болеть. Ну, пора. Не поминай лихом.
Удивляться я уже давно перестала, мечтая поскорее проснуться.
Тролль подошел вплотную и резко хлопнул меня по лбу.
Перед глазами помутилось, закружилось в цветной карусели, потом резко погасло, будто меня ударили по голове чем-то тяжелым.
* * *– Ева! Ты будешь кофе, любовь моя?
Приоткрыла один глаз. Восемь пятнадцать. Вот что ему не спится?
– Нет! Спать хочу.
– А я уже несу завтрак!
Перевернулась на живот, обхватила подушку.
– Отстань от меня. Чего тебя подняло в такую рань?
– Хотел полюбоваться с тобой рассветом. А потом подать тебе кофе в постель.
Простонала в подушку. Опять. Сколько можно?
После возвращения из Норвегии Гай стал просто невыносимым. Все-таки что-то с нами случилось в этом ущелье. Норвежские медики ничего странного не нашли. Списали все на разреженный горный воздух и отсутствие адаптации. Но Гай… Куда делись его ледяное спокойствие, решительность, жесткость? Он стал непомерно чувствительным нытиком, мягкотелым романтиком. За те три года, что мы вместе, я ни разу не слышала от него ласкового слова. А теперь он целыми днями готов смотреть мне преданно в глаза и говорить всякие глупости. Чего я только не наслушалась! Богиня, нимфа, муза…
Подняла голову от подушки. Он стоял в дверях в атласном халате, с подносом, заискивающе улыбался своей улыбкой Чеширского Кота. В зубах – роза. Боже мой!
Со вздохом села в постели. Все равно не отвяжется.
Гай поставил поднос мне на колени, заботливо подложил под спину подушку.
– Богиня моя, все как ты любишь. Кофе по-турецки. С холодной водой. Блинчики с клубникой.
Взяла чашку с кофе, пригубила. Поморщилась. Сделала глоток воды.
– Гай! Сколько можно повторять?! Кофе должен быть горячим! Обжигающим! А вода холодной! Ледяной! Неужели трудно запомнить?!
Юлия Данцева
Молчаливая Служанка
Синьорина Кьяра Бьерджо всей душой ненавидела туристов. Всех без исключения. И улыбающихся китайцев, стайками щебечущих на своем птичьем языке, и хамоватых американцев, уверенных в том, что весь мир им должен, и чопорных англичан со скучающим взглядом, и бравых немцев с квадратными бульдожьими челюстями, и надменных арабов в белых балахонах, и суетливых бестолковых русских.
По сути, Кьяре было наплевать на национальность. Туристы раздражали ее как особый вид людей. Жизнь в самом дорогом городе Италии и так была не сахар. А эта толпа, галдящая, бесцельно слоняющаяся, оставляющая после себя горы мусора, заполняющая и без этого узкие улицы и создающая давку в речных трамвайчиках – вапоретто, делала эту жизнь в разгар сезона просто невыносимой.
Звон старинных напольных часов раскатился по дому, загудел в висках гулко и бронзово. Вздрогнув, Кьяра едва не пролила себе на колени горячий кофе. Она так и не смогла привыкнуть к курантам, отбивающим свое унылое «бом-бом» с незапамятных времен.
Глухо стукнула о дно мойки чашка. Кран с горячей водой зашипел, выдав только воздух. Кьяра вспомнила – вчера сломался нагреватель. Мастера вызвать она, конечно же, забыла. Возиться с посудой в холодной воде не было никакого желания. Хмуро взглянув на свое отражение в натертом до блеска стальном боку холодильника, вышла из кухни. С тех пор как матушка Бьерджо переехала в Местре, брюзжать насчет непомытой посуды стало некому. В одиночестве были свои плюсы. Правда, немного.
В пустой, выстывшей за ночь гостиной Кьяра посмотрела на тусклый медный циферблат тех самых часов, огромных, в человеческий рост, в потемневшем от времени деревянном корпусе с резным орнаментом из листьев плюща. Тяжко вздохнула. Нужно было спускаться вниз, в лавку.
Опять придется до самой сиесты торчать за вытертой до глянца стойкой, мило улыбаться всем подряд и выдавать поделки ее знакомого художника Франко Фабризи за антикварные вещицы. Хотя откуда знать всем этим туристам, как должны выглядеть настоящие старинные венецианские маски?
Осторожно спускаясь по скрипучим, кое-где подгнившим ступеням, Кьяра пошарила рукой по чуть влажной стене, отыскивая выключатель. Щелчок, легкий треск… Проскочившая искра заставила ее отдернуть руку. Зима. Проводка сыреет. И ничего с этим не поделаешь.
Мигнув, словно раздумывая, включаться или нет, зажглась люстра. Энергосберегающие лампочки в лапах бронзовых венецианских львов, позеленевших от времени, смотрелись странно. Когда-то в плафонах горели свечи, и дедушка брюзжал насчет их дороговизны. Теперь нет свечей, нет и дедушки, но есть счета за электричество.
