Майкл Джонстон - Сердце льда
Он явно намекал на камень! Она не сказала ни слова, но напряглась. Уэс – не Даран, но уверенности у нее нет и быть не может. Он и впрямь хочет ей помочь? Или просто жаждет заполучить тайную карту?
Глава 26
Путешествие по мутной воде напоминало попытку пробиться через деготь, липкий и грязный. В воздухе витали запахи гниющих отбросов. Дни казались долгими неделями. Каждый новый день был точно таким же, как предыдущий: серые небеса, темная вода, ритмичный шелест волн, лижущих борта «Альби».
Раздраженные члены команды убивали время за играми в наладонниках и пытались избавиться от скуки с помощью самогона и оглушительного металл-регги. Нат обходила братьев стороной, а те тоже держались особняком, убегая на пустующие участки корабля и перешептываясь друг с другом. Иногда Нат слышала, как они издают ликующий вопль, и недоумевала, чем именно они могут заниматься. Кроме того, она заметила, что Зедрик бросает на нее извиняющиеся взгляды, тогда как Даран стал неуловимым призраком. Какие бы слова Уэс ни сказал солдату, они явно оказались действенными. Даран даже смотреть в ее сторону был не в состоянии. Она с удовольствием отмечала, что руки у него до сих пор забинтованы. Похоже, ожог был нешуточный.
Нат решила, что Уэс рассказал про нее и Трясуну с Фаруком, поскольку те не задавали ей лишних вопросов. Или, возможно, их, как и Уэса, совершенно не волновало то, что она меченая. По крайней мере, Нат так хотелось думать. Насколько она поняла, они были целиком поглощены ремонтом корабля и вообще ни на что не отвлекались. Уэс даже не упоминал о камне, который Нат уже не снимала, а сама она об этом и не заговаривала. Парни сердито латали корпус, наваривая новые слои стальной обшивки, которую Уэс хранил в трюме как раз для таких случаев.
Нат почти не знала покоя: когда она спускалась в трюм, от качки ей становилось дурно, а когда она выходила на палубу, вонь только усиливалась. Парни привычно закрывали свои лица банданами, словно бандиты. Нат радовалась тому, что не забыла захватить из дома шелковый шарф. Он еще сохранял аромат духов, которые она оставила на туалетном столике, однако Нат сомневалась в том, что ей следует ликовать – сладкий аромат жасмина прочно ассоциировался у нее с гнилостным запахом ветхих вещей.
Настроение у команды после адреналинового всплеска, связанного со спасением корабля и их собственных шкур, резко испортилось. Все были ворчливыми и вспыльчивыми, а Даран и Зедрик, похоже, затаили обиду. Да и Трясун, который производил впечатление человека жизнерадостного, часто реагировал нервно и срывался. Поскольку путь удлинился вдвое по сравнению с первоначальным планом, их рацион стал еще более скудным, чем они рассчитывали. Вдобавок они страдали от морской болезни и голода, но спустя пару дней Нат смирилась с постоянной головной болью и головокружением.
Однажды утром она обнаружила Трясуна на камбузе жующим кусок коры.
– А мне можно попробовать? – попросила она.
Трясун кивнул и протянул ей ветку.
– Умеряет чувство голода, – сказал он.
Утром Уэс выдал каждому члену экипажа по четверти упаковки завтрака: блин со стейком и яйцом. Он разрезал еду на части и положил на полчаса греться на кожух мотора, а затем раздал всем по порции. Пока они уплетали снедь, Нат рассказала парням, что в прошлом – еще до потопов – ожирение было признаком бедности, а богачи демонстрировали свой высокий статус, придерживаясь строгих диет, проводя «очистки» с помощью соков и отдыхая на курортах, где они платили кучу денег за возможность не есть.
Ей никто не поверил.
Нат пожевала кору и тотчас ее выплюнула.
– Как ты можешь есть такое?
Она закашлялась.
Трясун улыбнулся:
– Захочешь выжить – пойдешь на все.
И он незамедлительно забрал у нее ветку.
Нат открыла банку «Нутри». В трюме запасов этого напитка хватило бы на несколько столетий. Она сделала глоток пресной тепловатой жидкости и принялась смотреть на то, как дергается рука Трясуна: нервно трепещет, будто крылья колибри.
– Ты ничего не принимаешь? – спросила она. – Я слышала, есть новое лекарство, которое помогает от трясучки зимней хвори.
– Ты про это? – уточнил Трясун, поднимая свою руку и вертя ею из стороны в сторону. – В отличие от босса, я не обмораживался. Это у меня с младенчества.
– Погоди… У Уэса зимняя хворь? – изумилась она.
– Угу. А ты не замечала? У него иногда проблемы с глазами, – подтвердил Трясун.
– Надо же, – протянула Нат.
Ей стало больно за Уэса. Он не боялся меченых и не отверг Нат, а сам страдал от зимней хвори.
– Извини, что подумала так про тебя.
Нат почувствовала себя неловко.
– Ладно тебе. Вполне понятная ошибка, – улыбнулся Трясун.
– А что случилось? Уэс утверждал, что твоя история – нечто особенное!
– Он говорил, что у меня есть брат?
– Нет.
– А у меня есть. Старший. Патрик. Наши родители были люди хорошие. Законопослушные граждане, в отличие от нас, – задумчиво продолжил Трясун. – Они получили разрешение на обоих детей. Дорогая штука, но они могли себе это позволить. Они мечтали, чтобы Патрик обзавелся настоящим другом – братом или сестрой. Как-то раз нам в дверь постучали. Оказалось, что мама неправильно заполнила заявку на разрешение. Во втором ребенке родителям отказали. Я был незаконным, негражданином. Ну, так часто бывает: в стране кончаются квоты и начинается поиск предлогов для сбора детей. Никто не знает, действительно ли мама сделала ошибку в заявке. Но это не имело значения: контроль народонаселения завел дело. Мне исполнилось месяца три или четыре… Понятия не имею. Короче, дядька из отдела изымания сграбастал меня и двинулся к выходу, а мама схватила меня за ногу, и они начали меня перетягивать – прямо на балконе. Они тянули и тащили, и в конце концов дядька меня выронил, и я треснулся головой о бетон. Бум!
Нат в ужасе прижала ладони ко рту, а Трясун широко ухмыльнулся: его история явно доставляла ему удовольствие.
– У меня сразу же начались судороги, и изыматель сдулся. Младенцев можно продавать на черном рынке за хорошие деньги, и это просто очередной способ обеспечивать работу военной машины, но дефективный ребенок никому не нужен. Маме с папой сказали, что во мне уже не заинтересованы. Даже не извинились и в довершение всего выставили им счет за лечение.
– Ох!
– Мои родители нисколько не расстроились: ведь я остался с ними, – проговорил Трясун. – Естественно, они позже обанкротились, и я был вынужден стать добровольцем.
– Ужасно! – выдохнула Нат.
– Это просто жизнь, – отмахнулся Трясун. – К тому же у меня бывают отключки и судорожные припадки, но народ считает, что это обычные симптомы зимней хвори – не больше, не меньше. В общем, я схожу за нормального.
– Не уверена, что слово «нормальный» здесь уместно, – улыбнулась Нат.
Он рассмеялся:
– С тобой многие согласятся.
– Твои родители еще живы? – спросила Нат.
– Только папа, – ответил Трясун.
– Вы с ним близки? – не унималась Нат.
Она понимала, что слишком любопытна, но ее всегда интересовали люди, у которых были живы родители.
– Не особо, – Трясун поморщился и швырнул обглоданный прутик в мусорный бак. – И никогда не были, наверное, – он ведь не простил маму.
– За то, что она тебя уронила?
– За то, что она меня родила, – поправил ее Трясун. – Он – неплохой человек, но ты же знаешь, как оно бывает.
Нат не знала, но сочувствующе кивнула.
– Значит, тебя пытались забрать… как и сестру Уэса.
– Сестру Уэса?
– Ага. Дело в тому, что его родители не подали заявки на второго ребенка.
– Это он тебе рассказал про Элизу?
– Верно.
Трясун помолчал. Вид у него был недоумевающий.
– Но я считал…
– Что?
– Ну, что она им была не нужна. Закон-то в таком случае делает исключение! Элиза и Уэс… они же двойняшки.
– О!.. – воскликнула Нат и обомлела.
– Он всегда говорил мне…
– Что именно?
Трясун отбросил ветку, которую взял взамен обглоданной.
– Ничего. Забудь, ладно? – попросил он, занервничав.
Она заметила его смущение и сменила тему.
– А что вы собираетесь делать потом?
– После того, как тебя высадим? Полагаю, опять устроимся в охрану казино. Может, старину Уэса к тому моменту простят.
Нат улыбнулась:
– Спасибо за кору.
– Всегда пожалуйста, – отозвался Трясун, вскинув руку в приветственном жесте.
Глава 27
Даран пытался отобрать у нее камень, а она отбивалась, но на сей раз у нее ничего не получалось. Он издевался над ней и хохотал, а ей было так холодно, и она ничего не могла поделать: огонь не загорался, крохотная белая птичка погибла, и никто не пришел ей на помощь, некому было выбить дверь. Нат совершенно одинока… и он вот-вот отнимет у нее камень, а потом выбросит ее за борт умирать. Она разозлилась, но не могла ничего – она плакала от бессилия – слабая и беспомощная, разъяренная и испуганная одновременно. Она отчаянно закричала… и вдруг раздался ужасающий звук, вопль…
