Бен Бова - Орион и завоеватель
Я не мог более тратить на них время и, поднырнув под острие копья, прокатился по земле и ударил снизу в живот воина, державшего копье. Тот рухнул на собственный щит, я вскочил на ноги и ударил плечом в щит второго фиванца. Он отлетел назад на несколько шагов, а я бросился к тем двоим, которые уже были готовы убить Александра.
Я опаздывал. А поэтому словно копье метнул свой меч и завопил:
– Сзади!
Мой меч пробил плечо ближайшего ко мне фиванца. С криком он выронил копье. Тем временем товарищ его нанес удар. Но, услышав мой крик, молодой царевич уже повернулся, и наконечник копья только скользнул по доспехам; Александр же коротким взмахом обрушил свой меч на шею фиванца, едва не снеся ему голову с плеч. Фонтаном брызнула кровь, воин забился в агонии. Но я уже был возле первого фиванца. Тот свалился под копыта Буцефала. Вырвав свой меч из его плеча, я пронзил им глотку упавшего. Смерть не смогла стереть удивления с его лица.
Тут к нам подошли фаланги Филиппа, чтобы в боевом порядке раздавить остатки Священного отряда. Царь был позади фаланг, он направился прямо к Александру и устало улыбнулся сыну.
– Ни единой царапины! – Царь казался довольным. – Ни на тебе, ни на Буцефале. Богам пришлось поработать, чтобы защитить вас.
Александр отвечал улыбкой, принимая похвалу как должное: если он и понял, что я спас ему жизнь, то промолчал. Охваченный внезапной усталостью, пытаясь отдышаться, я стоял на скользкой от крови траве. Поле боя было завалено трупами, повсюду стонали раненые. Битва закончилась. И кое-кто уже ходил по полю, милосердно избавляя раненых от мучений кинжалом. Другие же избавляли мертвых – от оружия и панцирей.
Не обращая внимания на людей, я побрел между мертвыми, разыскивая Грома. Замысел Филиппа удался почти идеально: полководцы врага понимали, что конница не пойдет против копий. Поэтому Филипп заставил афинских горожан увлечься и таким образом сломать строй. И конница наша сокрушила пехоту. Однако битва стоила мне превосходного коня.
Гром был уже мертв, когда я обнаружил его; копье все еще торчало в его боку. Я решил, что животное не слишком мучилось, а потом подумал, что некрасиво больше скорбеть о коне, чем о погибших людях.
И я начал смеяться: над самим собой, над людьми, из-за пустяков убивавшими друг друга, над так называемыми богами, которых почитают все смертные. Что бы они сказали, узнав, что их боги – простые эгоисты, люди, подобные им же самим, всего лишь прошедшие в эволюции более долгий путь… Что тогда стали бы делать? Сумели бы они изменить свою жизнь, отвергнув ложных богов?
Я шел и шел неторопливо и устало, поднимаясь по крутому склону подножия Акрополя Херонеи. Солнце садилось за далекими горами, со ступеней храма видно было все поле битвы. Длинные тени, брошенные заходившим солнцем, ложились на тысячи трупов, которые, как поломанные куклы, устилали землю.
– Довольны ли вы? – бормотал я. – Неужели человеческие жертвоприношения по-прежнему радуют вас?
Повернувшись к храму, я поднялся по ступеням и вошел в сумрачное помещение. Статуи богов возвышались надо мной: Зевс, Арес, Аполлон, Посейдон.
– Вы сделали меня частью этого мира, – гневно бросил я, обратив к ним лицо. – Вы создали меня, чтобы убивать таких же, как я, людей. Я ненавижу вас! Я ненавижу вас всех! За то, что вы сотворили меня убийцей. За то, что вы так долго пользовались мной как марионеткой… игрушкой, инструментом. А теперь я хочу выбраться отсюда… оставить колесо жизни, найти место вечного забвения.
И я пожалел, что не успел спросить у Кету, где отыскать подлинную и окончательную смерть.
Статуи оставались безмолвными и холодными. Солнце опустилось за горы, и в храме сделалось совершенно темно. И все же, когда мои глаза привыкли к тьме, я начал различать очертания статуй, их спокойные лица, невидящие глаза. Передо мной была Гера, гордая и жестокая, за ней Афродита, воплощенная чувственность.
И Афина в шлеме воина и с копьем в руке. Тоже безжизненная, как мрамор, из которого ее изваяли. И такая же далекая от меня, словно бледная холодная луна. И все же я припомнил ее слова: "Будь отважен, Орион. Терпи боль".
"Нет, – подумал я. – Не могу больше, даже ради тебя. Я не могу больше терпеть такие муки. И если есть способ оставить эту жизнь, я хочу отыскать его".
16
Уже совсем стемнело, когда я добрался до лагеря, который Филипп устроил прямо на поле боя. Воины все еще носили тела убитых к похоронным кострам, усеивавшим равнину. Другие собирали панцири и оружие.
Павсаний встретил меня укоризненным взглядом, стоя возле костра перед своим шатром.
– Где тебя носит, Орион? Царь велел тебе охранять молодого Александра, и ты не можешь бродить где захочешь.
– Я общался с богами, – сухо отвечал я.
– Забудь про них, – отрезал он. – Твое место возле Александра. Найди царевича и оставайся с ним.
– Да, господин.
Он несколько смягчился:
– Говорят, ты отлично проявил себя сегодня. Поешь чего-нибудь, прежде чем приступать к службе.
Я не был голоден, но поблагодарил его и сел возле огня. Появились женщины – из тех, что всегда сопровождают войска. Такая же готовила и для нас; немолодая, без нескольких зубов, однако кое-кто из телохранителей уже оказывал ей знаки внимания. Еще две-три чаши вина сделают из нее красотку.
Я объел козью ногу, выпил чашу вина, а потом отправился к реке – смыть с тела кровь и грязь. Примерно через час я привел себя в порядок и отправился разыскивать Александра.
Мне сказали, что все полководцы собрались в шатре Филиппа наслаждаться плодами победы. Александра считали уже военачальником. Ведь именно его конница нанесла победный удар.
В шатре Филиппа вино текло рекой. И разливали его женщины, молодые, стройные и улыбчивые. Александр забился в угол шатра, чаша с вином стояла нетронутой на земле возле его кресла. Парменион уже приударял за одной из юных девиц, Антипатр громко храпел в кресле, откинув голову назад и свесив руки почти до земли.
Филипп обменивался шутками с Антигоном и несколькими молодыми полководцами. Соратников Александра нигде не было видно.
Я подошел к царевичу.
– Готов приступить к обязанностям, господин.
Он отвечал мне с блуждающей улыбкой:
– Сегодня ночью мне не нужен телохранитель, Орион. Мне грозит только скука, и ничто более.
– Тогда я побуду снаружи шатра.
Он кивнул.
– А не хочешь ли ты возвратиться к себе? – спросил я.
– Царь велел мне оставаться здесь. Я теперь полководец, – сказал Александр, – и должен участвовать во всех сборищах, подобающих этому чину.
Я окинул взглядом шатер. Филипп уже тискал груди какой-то служанки и второй рукой подзывал к себе еще одну.
– Похоже, что о военных делах сегодня речи не будет, – сказал я.
Александр молчал. Филипп сделал несколько шагов в нашу сторону, опираясь на плечи обеих служанок.
– Мы победили! – бросил он пьяным голосом своему сыну. – Почему ты не празднуешь с нами?
– Я праздную, господин, – отвечал Александр. – Я рядом с тобой.
– Тебе, должно быть, хочется веселиться со своими Соратниками, так? – буркнул Филипп. – Ну, Птолемей уже уволок куда-то пару девиц!
– Это меня не удивляет, – проговорил Александр.
– Но Гефестион не таков. Он будет дожидаться тебя!
– Да, конечно.
Филипп прижал к себе обеих красоток и, глубоко вздохнув, спросил:
– А ты знаешь, сын, что мы выиграли сегодня?
– Великую битву.
– Нет, не просто битву. – Филипп покачал головой. – Мы выиграли мир, мой мальчик. Мир! Теперь в Греции нет силы, способной противиться нам. Теперь Македония в безопасности. Мы будем диктовать свои условия афинянам и запретим этим сутягам пользоваться нашими прибрежными городами. Северные племена и все балканские дикари притихнут, потому что поймут, что в любое время могут попасть под наш удар. Мы добились мира, Александр… впервые с тех пор, как я оказался на троне.
Брови Александра сошлись.
– А как насчет персов?
– Они примут наше главенство в Европе, мы же согласимся, что они первые в Азии. На этом и поладим.
– Но…
– Знаю, знаю. В Ионии есть греческие города. Дарий не станет облагать их тяжелым налогом… увидишь. У него и без того достаточно хлопот в своем царстве, незачем понапрасну волновать ионийцев.
Царевич поднялся. Оказалось, что он одного роста с отцом. Почему-то хромой Филипп мне всегда казался выше сына.
– Мы должны покорить Персидское царство. Ты или я, – сказал Александр.
– Быть может, ты это и сделаешь, молодой отпрыск богов. – Филипп криво усмехнулся. – А моя судьба – править сильной и уверенной в себе Македонией. Вот станешь царем – если тебя возведут на престол после моей смерти, – и можешь отправляться куда угодно и покорять целый мир. Если армия пойдет за тобой.
Я заметил, как Александр сжал кулаки. Лицо юноши побагровело. Не доверяя своему самообладанию, не вымолвив слова, он метнулся мимо отца, опиравшегося на женщин, и выскочил из шатра. Я последовал за ним.
