Бен Бова - Орион и завоеватель
– Ну вот, теперь ему можно доверять, – пробормотал царевич. – Правда, ненадолго.
Остановившись возле синего щита с надписью по ободу, Александр посмотрел на беспомощного Демосфена, распростертого на голой земле.
– "С удачей", – прочитал он вслух. – Что ж, поищу тебя завтра на поле боя.
Забрав индуса, мы направились к своим.
Имя индуса было Свертакету.
– Зовите меня просто Кету, – негромко сказал он, остановившись в предрассветных сумерках по дороге в лагерь македонцев. – Слова моей родной речи трудны для вашего языка.
И пока мы шли, Александр все время расспрашивал Кету о его родных краях.
– Скажи мне, какие земли лежат за Персидским царством? – интересовался молодой царевич, торопливо шагая по травянистому пологому склону, на котором завтра должна состояться битва.
– Они велики и носят разные имена, – с пылом проговорил Кету. – Индра, Хинд, Куш…[5] Много названий, много и государств. Наша земля очень большая, она очень далеко. В наших великих городах стоят огромные дворцы и храмы из чистого золота. Дальше лежат другие земли. А еще дальше Китай, империя еще более огромная, она лежит далеко на востоке… у самого Великого восточного океана.
– Выходит, мир много больше, чем я полагал. Об этом следует сказать Аристотелю.
Мне хотелось бы понять, что творилось в голове царевича. Александр видел в себе покорителя мира. Неужели будущего государя остудила весть о его истинной величине? Или же царевича взволновала мысль о новых землях, которые он, быть может, увидит, о новых империях, которые ему придется покорить? Впрочем, он был скорее обрадован, чем разочарован.
Мы шли так, чтобы охрана нашего стана сразу же увидела нас, и, услышав оклик, Александр мгновенно стянул темную шапку и выкрикнул свое имя. Мы торопливо прошли через лагерь – небо уже приобрело молочный оттенок, обещая близкий рассвет, – и отправились прямо в шатер Филиппа. Верный своему слову Кету рассказал Филиппу и его полководцам все, что знал о военных планах противника.
– Но кто может подтвердить, что этот человек говорит правду? – бурчал Парменион. – И потом, разве не смогут Демосфен и афинские полководцы изменить свои планы?
Филипп сухо ответил:
– Неужели ты думаешь, что у них хватит времени перестроить фиванцев и изменить общий план битвы? По утверждениям моих лазутчиков, чтобы выработать приемлемый для всех план, они всякий раз тратят не меньше недели.
Почесав бороду, Парменион согласился.
– Что ж, возможно, им потребуется целая неделя споров, чтобы внести необходимые изменения.
Филипп кивнул и отослал Кету, жестом велев нам сопровождать его. Взгляд здорового глаза царя красноречиво говорил, что в душе его боролись гнев и восхищение сыном. Мне же предназначался чистый гнев, хотя Филипп прекрасно понимал, что ни мне, ни кому-то другому не удалось бы удержать Александра от этой выходки. Царь не мог винить меня в том, что я не предотвратил рискованное предприятие. Или я ошибался?
Александр остался в шатре с Парменионом и прочими полководцами обдумывать сведения, которые предоставил им Кету, вносить изменения в свои планы на грядущую битву.
Мы с Кету уже вышли под светлевшее небо, но я слышал, как Парменион в шатре по-прежнему тупо настаивал:
– А откуда нам знать, говорит ли он правду? Что, если ему специально велели дать нам ложные сведения?
Александр немедленно принялся возражать. Я указал Кету в сторону шатра, который делил с другими телохранителями.
– Они не доверяют мне, – сказал индус, пока мы подходили к нашему временному обиталищу.
– Какая удача, – проговорил я, – что нам помогает столь сведущий человек, как ты.
Кету пожал узкими плечами:
– Всех нас направляет судьба. К чему привело бы мое упрямство?
– А что скажет твой господин, Царь Царей?
Он снова пожал плечами:
– Я служил ему, потому что так приказал мне мой государь. Он подарил меня властелину персов и велел разделять его удачу. Я вечный посланник и никогда не увижу своего дома.
– Итак, тебе безразлично, кто выиграет эту битву?
– Какая разница?.. Мы, люди, привязаны к колесу жизни. И все, кто завтра умрет, будут возвращаться к жизни снова и снова. Счастлив тот, кто навек ушел с колеса, слился с предельным "ничто".
Я остановил его прикосновением.
– Ты веришь в то, что люди проживают более одной жизни?
– О да. Мы воплощаемся в мире, полном страданий и боли, пока не обретем достаточной чистоты, позволяющей достигнуть нирваны.
– Нирваны? Что это такое?
– Ничто. Конец всех ощущений. Конец желаний и боли.
– Ты прав, я живу не первую жизнь.
– Как и все мы.
– Но я помню некоторые из них.
– Ты помнишь свои прошлые жизни? – Его большие влажные глаза расширились.
– Не все – лишь некоторые подробности.
– Это знак великой святости. Может быть, ты Бодисатва, святое существо?
– Нет, я создан быть воином, – ответил я с улыбкой. – Даже имя мое значит «Охотник». Я убийца, такова моя судьба.
– Но ты можешь вспомнить свои прошлые жизни, на это способен лишь Будда.
– Ты веришь в богов? – спросил я.
– Да, боги существуют, и демоны тоже.
Я кивнул, старые воспоминания шевельнулись в моей душе: некогда мне приходилось воевать с демонами.
Индус внимательно смотрел на меня.
– Расскажи мне об этом, Орион, это очень важно.
– Да, я согласен.
Небо сделалось светлым. Кони и люди уже зашевелились. Лагерь пробуждался.
– Но сначала будет битва, – сказал Кету. – Да будут боги благосклонны к тебе, Орион.
Я поблагодарил индуса. Пропела первая труба. Через час я должен был встать в строй.
15
Как и утверждал Кету, афиняне стояли на левом фланге, их ряды были как раз напротив нашего правого. По давней традиции, правый фланг войска всегда был сильнее, и у противника правое крыло занимали фиванцы со своим непобедимым Священным отрядом. Середину линии врага заполняли войска Коринфа и прочих городов, враждебных Филиппу. Демосфен, должно быть, уговорил полководцев: афиняне выбрали позицию так, чтобы почти наверняка оказаться против самого Филиппа. Или, быть может, они надеялись, что фиванцы, возглавляемые своим Священным отрядом, сомнут наш слабый фланг, а потом раздавят и все войско.
В противостоявшем нам войске не было конницы, однако линия бойцов занимала всю равнину – от крутого откоса холма, на котором высился Акрополь Херонеи, до болотистых земель возле реки. Итак, македонская конница не могла обойти их с флангов, один из которых упирался в увенчанный храмом Акрополь, другой – в болотистую равнину. Нам оставалось идти напролом.
Со спины Грома, нервно прядавшего ушами и фыркавшего, с левого края линии македонцев я видел лишь пелтастов. За ними лицом к нам стояли фиванцы – фалангой глубиной в двенадцать рядов. Священный отряд располагался справа, на краю пыльной равнины, полированные панцири воинов сверкали огнем под утренним солнцем, а копья торчали, словно бы смертоносный лес вырос над пыльной равниной.
Тяжелой конницей командовал Александр, восседавший на черном Буцефале впереди меня. Слева у реки держались наши легковооруженные всадники. Ожидая зова трубы, я вспомнил короткую речь Филиппа: царь обратился к своему войску менее часа назад, прежде чем начать последний совет с полководцами перед битвой. Со спины своего коня Филипп оглядел обе армии здоровым глазом.
– Ну, посмотрим, умеют ли воевать эти болтуны, – пошутил Антигон.
– Не рассчитывай на слабость врага, – проговорил Филипп. – Они набрали изрядное количество наемников.
– Конечно, – согласился Антипатр. – Но афинские гоплиты – в основном простые горожане, а не профессиональные воины.
– Эти горожане побеждали даже персов, – отозвался Парменион, обозревая афинские фаланги.
– Это было давным-давно, мой друг, – покачал головой Филипп. – Нынешние поколения не чета прежним.
– Да, это не воины, одни болтуны, – отвечал Антигон.
– Ну ладно, – проговорил Парменион, указывая на другой конец строя. – Фиванцев на бранном поле новичками не назовешь; их Священный отряд набран не из горожан. Они мастера своего дела.
– Потому-то я и выставил против них моих всадников, – отвечал Филипп.
Александр, с непокрытой головой стоявший возле отца, чуточку подтянулся. Он еще ни разу не командовал всем конным войском. Отец оказал ему на этот раз огромное доверие.
– Так что ты будешь делать? – спросил Филипп.
– Ожидать твоего сигнала.
– Что бы ни происходило на поле, жди моего сигнала.
– Буду ждать, что бы ни происходило.
– Идем ли мы вперед или отступаем – ты ждешь моего сигнала!
Александр кивнул.
– А если земля разверзнется и поглотит войско афинян…
– Я буду ждать твоего сигнала.
– Хорошо! – Филипп расхохотался и, потянувшись, провел рукой по волосам Александра. – А теперь надевай-ка шлем, сын. Такие роскошные кудри в бою – помеха.
