Роман Злотников - Руигат. Рождение
У Ители, конечно, был личный терминал, но поскольку она занималась сетевым поиском, ей удобнее было работать с большим стационарным «окном», оснащенным полноразмерным блоком программирования. Все-таки и по набору функциональных возможностей, и по удобству обращения личные терминалы заметно уступали «окнам», благо таковые встречались ничуть не реже тех же «кубов». Отсутствие у Исороку личного терминала Ители расценила как его желание «отстраниться»; этот вывод в ее глазах подтверждался и недавним сроком его регистрации в Сети. Среди киольцев встречались такие, кто в какой-то момент решал разорвать все прежние связи и совершенно изменить свою жизнь, вплоть до переезда куда-нибудь подальше. Чаще всего это случалось после серьезной неудачи в каком-нибудь проекте, которым они были сильно увлечены, или в любви, которая не нашла отклика. Даже в этом раю личные трагедии были не такой уж редкостью…
Следующие три дня Ямамото провел с Ители у «окна», осваивая не слишком хитрое, но имеющее множество характерных особенностей искусство поиска информации в Сети. Вернее, с Ители они провели только два дня, в течение которых она с удовольствием демонстрировала ему свое мастерство. Но на третий день ей это немного наскучило, и, к удивлению Ямамото, подруга заявила ему, что собирается смотаться на Ставис, другой континент. И что он может поехать с ней. А если нет, то ему пора бы обзавестись новым личным терминалом, чтобы она в любой момент могла обратиться к своему «постоянному партнеру» с предложением о ночи любви. Именно тогда и выяснилось, что отказ от старого личного терминала и новая регистрация в Сети среди решивших «отстраниться» были не редкостью. Японец несколько по иному представлял себе постоянное партнерство, в особенности со стороны женщины, но… Короче, он дошел до «шара», полчаса поколдовал над внешним видом личного терминала и его дополнительными функциями, сделав прибор максимально похожим на те наручные часы, что он носил в период работы заместителем министра военно-морского флота, после чего прижал свой терминал к терминалу-кулону Ители, обменявшись с ней личными регистрационными номерами, и… попрощался с подругой. А сам вернулся к привычному «окну» и начал искать информацию о взаимоотношениях мужчин и женщин на Киоле.
Как выяснилось, эти взаимоотношения были совершенно свободными. Подавляющее большинство людей жили здесь обособленно и независимо. Длительные устойчивые связи между мужчиной и женщиной, которые можно было бы считать аналогом семьи, составляли на Киоле ничтожные доли процента. Статус же постоянного партнера был чистой формальностью, он всего лишь позволял отвечать отказом на предложение ночи любви со стороны незнакомцев, не теряя лица и не обижая обратившегося. Ибо отвергать такие предложения во всех остальных случаях считалось невежливым, Киольцы полагали, что любовь — великое и святое чувство… поэтому заниматься любовью как можно чаще и с кем угодно — значит множить ее в мире, что есть священная обязанность жителей Киолы перед самими собой, природой и богами.
Последний день адмирал провел, собирая сведения об Алом Беноле, а также о Потере, как здесь именовалась утрата их цивилизацией прародины и Острова. А потом он отправился на Остров.
Остров оказался диким и необустроенным по сравнению с теми местами на Киоле, которые успел повидать Ямамото. Впрочем, повидать он успел пока лишь ничтожную часть ее территории. Но там, где он побывал, все было устроено невообразимо красиво, удобно и уютно. Люди на Киоле действительно жили, а не ютились в своих жилищах, все равно, роскошных или убогих, как это было на Земле. По его ощущениям, подтвержденным рассказами Ители — уж она-то за свою жизнь объездила все континенты, предпочитая, впрочем, морские побережья, — планета представляла собой огромный обустроенный парк. Люди ели, спали, занимались любовью, смеялись, знакомились и расставались под сенью цветущих деревьев и кустарников, на коврах из цветов или каменных ложах, на пляжах, лугах или под сенью тенистых беседок, образованных вьющимися растениями, и лишь изредка заходили под крыши очаровательных бунгало, домов и дворцов. Потому что здесь, на Киоле, можно было, устав, опуститься на траву и уснуть, установив вокруг себя полог тишины и не обращая внимания на окружающих, а потом, проснувшись, подняться и, пройдя сто ярдов, омыться в ближайшем фонтане или под небольшим водопадом, живописно низвергающимся со скалы, либо пройти чуть дальше и устроить себе водную феерию в купальне вроде той, что была предоставлена в распоряжение Ямамото в доме ученого Беноля. Для того же, чтобы получить доступ к «кубу», «цилиндру» или «шару», которые обеспечивали жителей Киолы всем необходимым, достаточно было преодолеть еще сотню-другую ярдов до ближайшей террасы… И похоже, это сделано было в первую очередь для того, чтобы киольцы не разучились ходить.
На Острове же все было грубее, проще и ближе к природе. Только здесь Ямамото повстречал обычные горные тропинки, пляжи без фонтанов и водопады] в которых можно было смыть с кожи морскую соль Здесь в живописных местах не было вырубленных в скалах либо как-то иначе обустроенных роскошных террас с полным набором «кубов», «цилиндров» и «шаров», А «окна» на Острове он видел только в терминале прибытия, когда сошел на берег с борта удивительной яхты, похоже, приводившейся в движение энергией ветра, но при этом развивавшей скорость торпедного катера.
Короче, как адмирал теперь понимал, именно Остров был настоящей Киолой, а не ухоженный садик размером с целую планету. И если он желал хоть как-то продвинуться в решении той задачи, что возложила на его плечи Аматэрасу, искать соратников ему предстояло именно здесь. Остальные киольцы были юны, прекрасны, наивны и непосредственны, как дети или, скорее, домашние животные, и так же, как и они, неспособны существовать вдали от мягкой подстилки и регулярного корма. Да, они радовали глаз и вызывали множество положительных эмоций, но более ни на что не годились.
Первые четыре дня Ямамото просто путешествовал, за день иногда проходя до десяти миль. Стоянок «ковшей» — самого распространенного на Киоле средства индивидуального скоростного передвижения, являвшего собой нечто вроде летающего с огромной скоростью сиденья, при этом обеспечивающего пассажиру надежную защиту от любых неудобств типа сильного встречного ветра или яркого солнца, — он на Острове не встретил. Ну, за исключением одной, все в том же морском терминале. Людей, впрочем, адмирал тоже встречал не часто; все они заметно отличались поведением от киольцев и даже напомнили ему землян: во-первых, многие островитяне жили семьями, и во-вторых, у большинства отсутствовала привычка постоянно улыбаться. Да и на контакт они шли очень неохотно. Впрочем; пока Ямамото особенно не навязывался. Он изучал Остров…
На пятый день адмирал остановился на ночлег у ручья, впадающего в залив. Роща, в которой он решил заночевать, чем-то напомнила ему общественный парк в его родной Нагаоке, разбитый на месте главной башни цитадели. В парке продавались пастила-ёкан из красных бобов и прочие сладости. Его семья была, однако, настолько бедна, что юный Такано Исороку,[21] как его тогда звали, чувствовал себя счастливым, если доводилось полакомиться ими хоть раз в году.
Еще в первый день на Острове, пройдя около десяти миль и не обнаружив поблизости ни единого «куба», адмирал вернулся обратно к терминалу, где озаботился оснастить себя набором путешественника в виде ранца, связки рыболовных крючков и лесок (Ители говорила, что островитяне ловят рыбу), запаса продуктов, включающего в себя рис, бобы, соевый соус и приправы, медного котелка и иных мелочей. Совсем пропасть на Киоле было невозможно. Едва только личный терминал зафиксирует снижение жизненных параметров организма, его тут же обнаружат и эвакуируют, причем, как утверждала Ители, даже против его желания. Это был едва ли не единственный случай, когда желание Деятельного Разумного являлось вторичным по отношению к решению Симпоисы. Потому что, если человек хотел уйти из жизни, он должен был сделать это наиболее легким и безболезненным способом, а не страдая от голода или медленно умирая от травмы…
Клев оказался отличным. Исороку выудил две большие рыбины, чем-то напоминавшие морского карпа, но заметно крупнее, после чего развел костер, набрал в котелок воды и, повесив его над огнем, принялся чистить и потрошить рыбу на берегу. Он так увлекся этим занятием, что голос, прозвучавший с другой стороны ручья, застал его врасплох.
— Так вот кто, значит, облюбовал мой ручей? Адмирал вздрогнул. Этот вопрос был задан совсем не так, как его задал бы киолец. В голосе были явственно выражены насмешка и даже вызов. Японец медленно поднял голову. На дальнем берегу ручья, опираясь на предмет, который он с натяжкой мог бы назвать острогой, стоял американец и глядел на него с кривой ухмылкой.
