Лин Картер - Поиски Каджи
Человекодракон медленно качнул своими могучими руками.
— Мне нравится убивать людей, — задумчиво произнес он.
— Я знаю, уродливый зверь! — рассмеялся Шамад. — Иногда мне кажется, что это доставляет тебе такое же удовольствие, как мне — женщины. Ладно, хватит тратить время попусту. Приятное подождет… Думаю, стоит сделать так, чтобы до рассвета между нами и юным кочевником легло как можно больше лиг. Седлай коней и приторочь девушку к седлу у себя за спиной. Свяжи ей запястья ремнем, так чтобы она не смогла освободиться, когда очнется. И поехали, во имя всех Богов! Эти холмы не самое приятное место для ночлега.
Через несколько минут беглецы отправились в путь. Четвертая луна только-только поднялась над горизонтом, и теперь по пустыне и низким холмам протянулись туманные, колеблющиеся тени. Молодая луна с равнодушием взирала на то, как человек, чудовище и их пленница неслись по пескам на восток. Вскоре они затерялись среди теней холмов.
Глава 3
Базан
Старый колдун кипятил на маленьком огне чай из трав, помешивая кипящее варево в маленьком железном горшочке костяной ложкой с длинной ручкой и с удовольствием вдыхая богатый аромат трав, когда что-то вылетело из темноты…
Юноша и старик долго ехали, едва не загнали коней, а потом разбили походный лагерь посреди пустыни. Они поели, и старый Акфуб стал заваривать чай, в то время как Каджи отдыхал, вытянувшись на одеяле и используя седло как своего рода подушку. За его спиной в сгущающихся тенях черный феридунский конь и жеребец колдуна лениво пережевывали сухое зерно, засыпанное в кожаные сумки.
Только поднялись над сумрачным горизонтом первые две луны, напоминающие два колдовских шара, и тут из темноты беззвучно вынырнула тень и застыла перед костром.
Это оказался огромный, серый лохматый зверь с алым, высунутым языком и сверкающими белыми клыками… А размером он был с юного кочевника.
Акфуб завопил так, что поджилки затряслись, и уронил свой горшок с травяным чаем вместе с ложкой в костер.
Каджи, вскочив на ноги, схватился за оружие, но потом вытянул руку в сторону лохматого серого зверя, который даже не пытался напасть на путешественников. Волк казался таким знакомым…
Юноша поймал взгляд блестящих золотистых глаз хищника и прошептал его имя:
— Базан!
Серый волк равнин жалобно заскулил и завилял хвостом, словно был всего лишь огромным псом.
— Убей его! Убей его! — пищал колдун, нервно размахивая тощими руками, словно надеялся отогнать волка. Потом, остановившись, он по-совиному заморгал на зверя, который плюхнулся на песок у ног Каджи. Акфуб всосал воздух с шипящим звуком и пренебрежительно повел плечами. Юный воин медленно нагнулся и запустил пальцы глубоко в толстый грубый мех, сразу за ушами огромного волка.
Длинный тонкий язык, выскользнув из пасти хищника, коснулся руки юноши.
— Это — Базан, — медленно проговорил Каджи, пытаясь скрыть радость в голосе. — Это — он! Волки равнин не живут в пустынях возле края мира… А если это не домашний любимец Тьюры, то почему этот волк равнин так дружелюбен… И почему тогда он оказался в тысяче лиг от мест обитания?
Акфуб нервно моргнул, но признал, что зверь очень похож на ручного волка, который следовал за девушкой.
— Он хорошо запомнил мой запах за то время, что мы прожили вместе в пещере, пока я лежал раненый и дух мой витал возле ворот Королевства Смерти, — проговорил юноша. — Он знает, что я — друг… Но почему Базан оставил свою хозяйку?
Старый колдун прочистил горло сухим кашлем.
— Один скромный человечек может предположить, что хозяйка волка встретилась с трудностями… каким-то врагом…
Глаза Каджи вспыхнули. Он прикусил костяшки пальцев.
— Может, ты и прав, старик. Шамад где-то в пустыне, среди мертвых песков…
— Конечно, молодой господин! Но волку не нужно, чтобы мы искали или пленили огнегривую… Ужасные звери охотятся в пустынных районах возле края мира. И еще, если старые легенды не врут, то тени давно умерших людей бродят в этих краях…
— Ладно, пусть волк отведет нас к Тьюре или туда, где лежит ее тело, — подытожил молодой воин, закашлявшись на последнем слове. — Базан, отведи нас к ней. А если она попала в плен к Шамаду или еще к кому-то, волк поможет нам выследить ее и ее похитителей, так как он может идти по запаху.
Старый Акфуб с тяжелым сердцем согласился.
— Но я думаю, нам нужно отправляться в путь завтра! Мои старые кости болят от многих часов, проведенных в седле, и кони очень устали!
С неохотой Каджи позволил убедить себя отдохнуть, хотя каждый фибр его горячего молодого сердца настоятельно требовал скакать в ночь по следам девушки. Но он понимал, что поступать так было бы глупо, потому что если изо всех сил гнать коней, они падут, и ему с колдуном придется пересекать пустыню пешком, что было бы величайшей глупостью.
В эту ночь они спали, завернувшись в теплые одеяла у постепенно угасающего костра. С первыми лучами зари они поднялись, наспех поели и поехали дальше к краю мира.
Весь день Базан бежал впереди, принюхиваясь, ведя их прямо на восток. Каждые два или три часа они останавливались, давая отдых коням, и Каджи горько сожалел по поводу каждой потерянной минуты. Весь день, часть ночи и весь следующий день они ехали на восток, по следам Тьюры и самозванца Шамада, хотя они и не знали о том, что преследуют врага кочевников Козанга.
По мере того, как они продвигались все дальше и дальше к востоку, маленький колдун чувствовал себя все более и более неуютно. Казалось, дорога ведет их прямо на восток к вратам Ифомбара — столицы Бессмертных. Говорили, что пурпурные башни этого города возвышаются над краем мира. Этот город считался запретным для простых людей.
Глава 4
Погоня
Тьюра была испугана так, как не пугалась никогда в жизни. Она оказалась парализована от страха, когда громадная фигура сверхъестественного чудовища выступила из тьмы и шагнула к ней, мерцая алыми глазами. В первый момент она даже не узнала человека-дракона — слугу самозванца.
Но именно Шамад заронил семена страха глубоко в ее душу. Что-то в его ледяном, неподвижном прекрасном лице, огоньки безумия в его сверкающих глазах, сдавленный голос, в котором звучали истеричные нотки, и его высокий, грозный смех — все вместе наполнило ее сердце холодным, печальным пеплом страха.
С тех пор как Замог из людей-драконов пленил ее, ни он, ни его хозяин не причинили девушке никакого вреда. Она постоянно была ограничена в движении. Ее руки оставались связанными за спиной, когда она находилась в седле. Когда же она ложилась спать, ей связывали ноги, и она становилась полностью беспомощной, могла использовать только свои колдовские силы, которые приходили и уходили. Они были ненадежны, и на них нельзя было полагаться. В любом случае оба ее тюремщика полностью игнорировали ее большую часть времени, редко говорили с ней, и, когда ей необходимо было справить естественные нужды, ее сопровождала чудовищная чешуйчатая тварь. Девушка не чувствовала смущения или стыда, совершая необходимые организму действа под внимательным взглядом холодных нечеловеческих глаз, потому что эта тварь была для Тьюры всего лишь зверем. Его странный вид и ее собственный имели так мало общего, что присутствие Замога значило для нее не больше, чем присутствие ее мерина или Базана — ее друга-волка.
Тьюра боялась именно Шамада. При виде самозванца ее охватывал ледяной ужас, от которого готово было остановиться сердце, и к страху добавлялось ощущение омерзительной беспомощности. Видимо, так и должно было происходить с нормальным и душевно здоровым человеком, если он попадал в руки того, кого считал совершенно безумным. А может, это происходило от того, что Тьюра знала: Шамад страстно желает ее.
Если Замог взирал на девушку с отчужденностью, равнодушным взглядом зверя, Шамад думал о пленнице как об очень молодой и очень красивой девушке. Естественно, Тьюра была девственницей… она была слишком молода для того, чтобы быть женщиной, даже если забыть об обетах, которые она принесла как Белая Ведьма Заромеша. Тьюра игнорировала отношения между мужчинами и женщинами, была невинна во многих аспектах этих отношений, но обладала инстинктивным женским чутьем. Она пыталась избегать Шамада… избегала смотреть на него, когда такое было возможно, боялась встретиться с ним взглядом. И она с ужасом осознавала, что медитирующий взгляд Шамада слишком часто останавливался на ней. Взгляд самозванца скользил по стройным, крепким и округлым линиям ее сильного молодого тела, по ее поднимающимся и опадающим крепким молодым грудям, по ее гладким, округлым бедрам и длинным, стройным ногам.
Однако вопреки очевидному интересу и ее полной беспомощности Шамад ни разу не коснулся ее, ни разу не попытался ее поцеловать.