Черил Фрэнклин - Инквизитор
— Я прибыл сюда не затем, чтобы выслушивать колкости, порожденные вашей неуверенностью, — не без отвращения проговорил Джейс. Он повернулся, решительно шагнул к своему кораблю и начал подниматься по трапу.
Но прежде, чем Джейс успел войти внутрь, в ангар ворвались несколько стромви и окружили судно. Они возбужденно щелкали, обсуждая визитера и не обращая внимания на Калема, которого поразила столь бурная реакция на появление инквизитора.
Недовольство на лице Джейса сменилось покорностью, когда стромви хором потребовали, чтобы он объяснил свое появление.
— Позвольте мне сначала обезопасить корабль, — сказал Джейс, улыбнувшись, когда малыш-стромви обрушил на него поток вопросов. — Комендант вашего порта, Нгахи, прочитал мне настоящую лекцию о пренебрежении судном, и я обещал исправиться.
Стромви постарше глубокомысленно закивали. Другие энергично осуждали наглость Нгахи.
«У него инстинктивный дар нравиться стромви», — с презрением подумал Калем. Он никогда не завидовал этому качеству в своем отце или Тори, но сознавал, насколько неудобным может стать такое взаимопонимание при нынешних обстоятельствах.
— Вы можете найти меня в доме, когда закончите развлекать детишек стромви, — обронил Калем. Он вышел из ангара и направился в дом, все сильнее желая разыскать Нгои и чувствуя на себе задумчивый взгляд Джейса.
Калем обогнул дом и взбежал по ступенькам к патио. Он был настолько поглощен своими неприятностями, что вздрогнул от удивления при виде женщины, вышедшей из кухни.
— Мистер Бирк ищет тебя, Калем, — сообщила Гиса, экономка-деетари, работавшая у Бирка с детских лет Калема. В ее высоком музыкальном голосе слышались нетерпеливые нотки, которые только усилили раздражение Калема. — Сейчас же иди к отцу. Он у себя в кабинете.
Калем от души ненавидел подобные материнские упреки Гисы. Хотя деетари были равны соли по уровню цивилизации и имели почти одинаковый с ними облик, никто не мог спутать один вид с другим. Деетари были безволосыми и необычайно худыми; цвет их кожи менялся от синего к бледно-серому, причем серые тона углублялись с возрастом. Даже одежда деетари казалась Калему неприятно чуждой: длинные простые платья без рукавов, отделанные тонкой паутиной кружев; браслеты и ожерелья из проволоки и блестящих бусин; тюрбаны, украшенные цветными минералами. Мужчины-деетари обычно носили яркую одежду, в то время как женщины предпочитали более бледные тона; во всех прочих отношениях облачения деетари совершенно не зависели от пола. Зато социальные различия между полами деетари были весьма значительными. Матриархат низводил их мужчин до абсолютно подчиненного положения. Гиса уважала Бирка, но с Калемом обращалась как с молодым деетари.
— Вы видели Нгои этим утром? — осведомился Калем, стараясь, чтобы его голос прозвучал властно.
— Я не слежу за этим жалким образцом мужчин-стромви. Твой отец ждет. — Гиса подтолкнула Калема тонкими синими руками. Она втянула пальцы — семь на правой руке и пять на левой, — отчего ее руки стали походить на перепончатые лапы, что всегда раздражало Калема. Как и большинство представителей ее вида, Гиса была гораздо сильнее, чем выглядела, и легкий толчок едва не сбил парня с ног.
Рассерженный, Калем пробрался сквозь лабиринт коридоров к пятиугольной лестничной клетке — центру, откуда отходили неравные крылья здания. Каждая из четырех стен цвета слоновой кости обрамляла крепкую дверь — эта особенность больше всего изводила Калема. Бирк Ходж позволял своей семье столько уединения, сколько могли обеспечить полупрозрачные перегородки и тонкие занавеси, зато комнаты самого Бирка были надежно защищены от любой нескромности.
Калем начал подниматься по крутой лестнице, занимавшей пятую сторону пятиугольника. Мягкий свет проникал через высокие окна, посылая бледно-желтые лучи в затененные нижние комнаты. Перила были скользкими, и Калем почувствовал, что и его ладони скользкие от пота и смолы, от которой негде спрятаться на Стромви. Он с раздражением вытер ладони о брюки, прежде чем подняться на последнюю ступеньку и свернуть налево к кабинету отца.
Калем задержался в открытых дверях, ожидая, пока его заметит сильный суровый мужчина, который стоял у окна за черным лакированным письменным столом.
— Снова восторгаешься своими владениями? — спросил Калем, предчувствуя очередную лекцию.
Человек у окна медленно повернулся. Ослепительно белые волосы обрамляли его мужественные черты. На смуглой щеке виднелась фиолетовая полоска засохшей смолы. Бирк Ходж был немного ниже сына, но Калем всегда чувствовал себя карликом рядом с ним.
— Ты не завтракал сегодня со мной и сестрой, Калем.
— Я проспал.
Бирк попытался стереть смолу с шоколадной щеки. Его янтарные глаза прищурились с явным отвращением.
— Как ты можешь быть моим сыном? Я счел бы твою мать бесстыжей шлюхой, если бы сам не произвел тест, уточняя твое происхождение.
— Я такой, каким ты меня сделал.
— Я дал тебе все, что может предложить Консорциум. Предоставил все преимущества образования, которых ты пытался избежать, полагаясь на таланты своих друзей. — Бирк говорил так, будто все разочаровавшие его события произошли только этим утром. — Я дал тебе возможность начать собственные деловые операции — и ты ничего не достиг. Я выделил тебе самую плодородную землю в Консорциуме — а что ты с ней сделал?
— Если эта земля моя, — откликнулся Калем, — тогда позволь мне использовать ее так, как я считаю нужным. Можешь ты хоть раз доверить мне что-то или ты должен постоянно диктовать каждую деталь моей жизни?
— Я уже неоднократно доверял тебе. Возможно, в этом моя ошибка.
— Я выплачу тебе все долги, — сказал Калем, стараясь, чтобы его голос не звучал сварливо. Он решил больше не обращаться к отцу за помощью.
— Этим утром я говорил с Нгои.
— Что ты ему сказал? — сердито осведомился Калем.
— Он сам обратился ко мне, так как разрывался между преданностью нам двоим. Ты не имел права втягивать его в свои планы.
— Нгои не твой раб, хоть ты и воображаешь себя повелителем Стромви. Я предложил ему партнерство, и он согласился.
— Он не понял, что ты замышляешь.
— А ты понимаешь? — фыркнул Калем. — Или, как всегда, осуждаешь, не допуская возможности, что я могу знать, что делаю?
— Нгури прав — я дал тебе слишком много. — Бирк подошел к столу. Его большие руки ловко управились с замками. Вытащив из ящика пакет, завернутый в серо-зеленую ткань, изготовленную из виноградных лоз Стромви, он показал его сыну. — Это могло уничтожить все, что я создал. Ты понятия не имеешь, чем рискуешь. — Бирк сел и подтолкнул пакет к Калему. Темная полированная поверхность стола отражала обертку.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — отозвался Калем, однако страх заставил его голос дрогнуть. Он неуверенно протянул руку к пакету, но не притронулся к нему.
— Не усугубляй свой позор, продолжая мне лгать. Даже твоя некомпетентность не может заставить релавид случайно вырасти на Стромви. Я приказал Нгои сжечь и стерилизовать твое поле химически. Пусть лучше земля станет бесплодной, чем рисковать тем, что случайно уцелевший корень даст росток. Скажи своим клиентам, что их культура не смогла адаптироваться к условиям Стромви.
— Перестань лицемерить, — буркнул Калем, покраснев от стыда и гнева. — Ты выбрал Харроу в качестве вклада сестры в семейное состояние и никогда не заблуждался насчет его занятий. Когда Харроу предложил связать меня со своими друзьями, ты это одобрил. Что, по-твоему, они могли хотеть от нас?
— Я ожидал, что ты заключишь разумную сделку с продажей законных продуктов. У тебя не хватает ни мозгов, ни нервов, чтобы преуспеть в нелегальной деятельности.
— Ты ожидал, что я буду рисковать ради тебя и зарабатывать для тебя. Ты не испытывал угрызений совести, пока не решил, что Нгои все разболтает Нгури, а тот уведомит калонги.
— Я уничтожу все следы твоего безумия, и мы забудем об этом. Ты должен быть признателен Нгои, что он сообщил мне обо всем, прежде чем стало слишком поздно.
— Если ты имеешь в виду — прежде чем стало слишком поздно скрыть доказательства от калонги, то ты себя переоценил, — бросил Калем с нескрываемым злорадством. — Только что прибыл инквизитор. Он думает, что я пригласил его. Забавно, не так ли?
Бирк откинулся назад в глубоком кресле, задумчиво нахмурившись.
— Он приехал расследовать твой идиотизм? — спросил он с пугающим спокойствием.
— Он держался вполне дружелюбно.
— Тогда он ничего не знает о релавиде или о твоем участии. Первое более вероятно, так как даже младенец-калонги мог бы догадаться о твоей вине по твоему трусливому поведению. Где он?
— Возится со своим судном или болтает с работниками-стромви. Как ты думаешь, сколько ему понадобится времени, чтобы открыть правду? Он соли, но, очевидно, куда менее наивен, чем стромви, особенно в том, что касается его соплеменников. Не знаю, кто и почему попросил его приехать, но не собираюсь брать на себя твои многочисленные грехи.
