Максим Хорсун - Ржавые земли
Святой Ипат, не будь он шизофреником, одним махом бы прихлопнул это воинство. Но чокнутый монах отчего-то медлил, его душегубы затаились, пустошь была чиста от горизонта до горизонта.
Тогда Рудин присел возле покойников. На долю Зурова и матросов пришлось по пять пуль.
– Они должны были вернуться с горы-пирамиды, – пояснил доктору Локтионов. – Совет отправил их за крысиным мясом на открытый тобой корабль. И их убили проклятые людоеды… Вот, кстати, мясо… – Он поднял с земли мешок; развязал тесемку, заглянул внутрь. – Сырокопченое! Эх-эх!..
– Эй, Никанор! – отозвался кто-то. – Нету тут никаких людоедов! Ушли, видать, в пустошь, с-суки!
Рудин закрыл Зурову глаза.
– Их застрелили не бандиты Ипата. Ипат убивает людей только для того, чтобы не умереть от голода! – проговорил он ворчливо. – Его башибузуки всегда забирают тела с собой.
– Ну, доктор, ты и скажешь! – не поверил Локтионов. – Тогда кто, по-твоему, здесь постарался?
– Та же мразь, что подстрелила Мошонкина. – Рудин встал, вытер руки об тряпку, которую отыскал в кармане пальто. – И еще. Я не вижу на земле стреляных гильз. Похоже, что Зуров не сделал по неприятелю ни одного выстрела. Такие вот пироги.
Локтионов взмахнул руками. Закричал на матросов:
– Ищите! Чую, они не ушли далеко!..
Кто-то негромко, но так, что услышали все вокруг, буркнул:
– Чего орешь-то, сигнальщик Никанор! Флажками показал бы, что ли!
Недовольного поддержали остальные:
– Да нет здесь никого, кроме нас.
– Ни души на горизонте.
– Вернемся в Поселок, товарищ Никанор! Рассвет близко.
– Во-во! Ребят заберем и вернемся. А если сунутся в Поселок, так дадим им прикурить!
Рудин, хмурясь, поглядел на Локтионова. Тот лишь пожал плечами. Вид у бывшего матроса-сигнальщика был растерянным, едва ли не жалким.
Новый порядок в Поселке рождался ногами вперед.
…Шведе внимательно выслушал соображения Рудина. Покивал, подымил самокруткой.
– Черт возьми, Паша! Ты и вправду полагаешь, что Ипат не виноват?
– Ипат виновен во всех смертных грехах, но наших ребят он не трогал.
В избе матросского совета немногое изменилось с вечера. Исчезла бутыль с «марсианкой», кто-то убрал пустые консервные банки и подмел пол. Зато картежники никуда не делись, Рудину показалось, что они вовсе не ложились спать и что ночная тревога не помешала им продолжать игру. Как и прежде, клокотал на столе потертый самовар, в недавно растопленной печке потрескивали дрова. Возле печки сидел Тупотилов и страдал от похмелья.
– Что ж, доктор… – Шведе наклонился, точным движением запустил окурок в поддувало печки. – Если ты так уверен… – Он выпрямился, посмотрел Рудину в глаза, – …то почему бы тебе самому не спросить у него?
– Что ты имеешь в виду? – не понял Рудин. – Поговорить? С кем? Со святым Ипатом?
– У нас погибли шесть человек! Совет не имеет права закрыть глаза на оба происшествия. Я, как председатель, не имею права закрыть глаза. Нужно, стало быть, разузнать, кто стоит за этим бесчинством, и поквитаться. Справедливо? Справедливо, спрашиваю?!
– Справедливо, Максимыч! – нехотя отозвались картежники.
Рудин поморщился и ничего не ответил. Впрочем, Шведе слов одобрения от него не ждал.
– Прежде чем напасть на Ипата, следует прощупать почву, – проговорил председатель, понижая голос. – Страсть как не хочется, чтобы мы продолжали подсчитывать потери. Если тебе удастся установить, что Ипат не виноват, я трижды прокричу «Ура!». Почему? Почему, я спрашиваю?!
– Потому что раздавить случайную банду душегубцев куда проще, чем Ипата и сотню его вооруженных людоедов, – как заученный урок ответили картежники.
– Улавливаешь? – Шведе усмехнулся. – Ко всему прочему, вижу, что засиделся ты, брат, на месте. Хорошее дело встряхнет тебя, прочистит голову! Уныние испарится, словно и не бывало. Выбери людей… ну, из тех, кому доверяешь, и прогуляйся! Мне говорили, что винтовкой ты владеешь не хуже, чем скальпелем. Ну а ежели вдруг что-нибудь станется… что-нибудь нехорошее – у нас всякое бывает! – подмога ждать не заставит. Это я гарантирую как председатель матросского совета.
– А вот и схожу! – Рудину вдруг захотелось совершить нечто отчаянное назло товарищам из президиума и их подхалимам. – Схожу и спрошу. Мне одно странно: почему ты не откомандируешь кого-нибудь из своего окружения?
Шведе задумался.
– Действительно. – Он принял решение одним махом: – Хорошо, бери с собой Федюню.
Тупотилов отпихнул крынку с водой, которую ему любезно подала Марта, с такой силой, что брызги долетели до Рудина.
– Не! Ищи дурака! – закричал комендор, выпучив глаза. – Я на такое не подписывался! Извиняйте, товарищ Шведе, только я – пас!
Председатель с пониманием покачал головой, повернулся к Рудину и изрек:
– Нет, Паша. Тупотилов не в той кондиции, чтобы идти в пустошь. Того гляди, загнется на полдороге. Возьми Локтионова или Бурнашева – это товарищи крепкие, неприхотливые, делом проверенные.
– Так и быть. До вечера я выберу двух-трех человек и сообщу тебе.
– Лады. Только не трех, а двух человек. И не до вечера, а к обеду. Дело не терпит проволочек.
Рудин вышел из-за стола.
– Хозяин – барин.
– Кстати! – Шведе поднялся следом за Рудиным. – Как там наш дружок-француз? Без твоей помощи сможет вырезать аппендикс?
– Жан-Клод Телье – прирожденный врач, – ответил Рудин. – Только бедность и некоторая ветреность не позволили ему обзавестись дипломом медика на родине.
– Отрадно слышать. Ты уж как-нибудь построже с ним, Паша! Пожестче! Нам нужны врачи от бога, костоломы пусть ищут себе пропитание в другом месте! – чересчур бодро закончил председатель.
В Поселке кипела работа. Шаркали метлы, с хриплым шелестом вонзались в песчаные наносы лопаты. Матросы, засучив рукава, убирали после бури. Сметали с крыш, с крылец. Пыль стояла столбом. Вместе с ночным происшествием моряки обсуждали гибель посевов: на рассвете все увидели, что на полях черным-черно от померзших злаков.
– И какого беса мы тягали на себе мешки с черноземом? Доктор, может, ты ведаешь? – летели вдогонку Рудину укоры. – Близкий свет нашел – гору-пирамиду! Не лучше было бы смолоть пшеницу в муку и употребить на хлеба? Что молчишь, тетеря глухая?
Рудин слышал всё, его слух хоть и стал хуже, но признавать себя «глухой тетерей» он не хотел. Он шел, закрыв лицо клетчатым платком по самые глаза. Он пытался выбросить из головы назойливые мысли о преследующих его неудачах, но легче не становилось. На каждом шагу на глаза попадались признаки упадка, в трясину которого погружался маленький земной анклав.
Вот из госпитальной избы выносят носилки, на которых покоится завернутое в рогожу тело баталёра. Следом выходит Жан-Клод Телье, фельдшер присаживается на верхнюю ступеньку крыльца и закуривает. Кажется, что француз опечален сильнее остальных; минувшую ночь он не спал, сидел возле раненого. Вот матросы отложили лопаты и, не таясь, жуют пьяную ягоду. Они смотрят на носилки, потом на доктора; кривя губы, поносят Рудина последними словами. Вот шумная компания ломится в запертые двери лупанария с требованием обслужить в долг.
«Здесь и до антропофагии недолго осталось… Гаврила подался к Гипотенузе абсолютно не вовремя. Пожалуй, теперь только ему под силу навести порядок в Поселке, – размышлял Рудин, глядя на то, как матрос Муромцев в приступе умопомрачения срывает поникшие стебли пшеницы и подбрасывает высоко над головой. – Одичавшие люди скатываются до законов волчьей стаи. В этой животной иерархии при помощи своих пудовых кулаков Гаврила без труда отвоюет место вожака. Он был старшим боцманом на «Кречете», и матросы подчиняются ему рефлекторно. Поэтому его так истово ненавидят в президиуме… А еще он стал бы самым подходящим компаньоном в столь рисковом предприятии, как визит в логово безумного монаха-людоеда. Но на нет и суда нет. Быть может, и к лучшему, что Гаврила сейчас вдали от Поселка. Боясь бросить вызов открыто, Шведе – чем черт не шутит? – может решиться на удар исподтишка. На единственный удар – штыком в спину».
Последний человек, которому Рудин доверял как самому себе, жил на другом конце Поселка: возле источника, за продуктовым складом.
Доктор поднялся на очищенное от пыли крыльцо, постучал, затем спустился на несколько ступеней. Стал ждать, заложив руки за спину. Дверь приоткрылась; в узкой щели сверкнули бирюзой голубые глаза.
– Здравствуй, Варвара! – чинно раскланялся Рудин. – Я к Владиславу. Можно войти?
Юная жена штурмана Купелина выглянула наружу. Была она круглолицей, востроносой, с явными признаками базедовой болезни на лице; по ее худым плечам разметались жидкие светло-русые волосы.
– А Владислав Григорьевич спят… – произнесла она шепотом, протянув «я» в последнем слове. В ее округленных глазах столь явственно читался испуг, что Рудин смешался: что он сделал такого, что смиренная жена лучшего друга смотрит на него, как на исчадие ада?
