Борис Орлов - Будь готов!
— Послушай, что ты мямлишь, как отказник на допросе? Ты комсомолец или где?! — рычит на него Сергачев. — А ну, подтянись и четко доложи: что там, во имя всех святых, стряслось?!
Парень встал по стойке «почти смирно», одернул камуфляжную куртку, перебросил автомат на грудь. Вдохнул побольше воздуха:
— В Краеведческом что-то произошло. Пионеры кричали так, что за километр слышно было. Туда на «уазике» примчались Домостроев и Гольчукова на своей «волге». Я был назначен сегодня в музей. Начкар приказал взять мотоцикл — и за пионерами, в Правление. Все.
— Так, — Никольский поворачивается ко мне. — Ну и чего ты дергаешься? Что, думаешь у нас тут засада? Специально на пионеров поставленная?
Так я не думаю. Но все равно: случилось что-то совершенно непонятное, раз наши в музее орать стали. Надо ехать, разбираться.
Негуляев, судя по всему, придерживается того же мнения, потому как убрал «стечкина» в кобуру и теперь выжидательно на меня смотрит.
Я ставлю «Грозу» на предохранитель и обращаюсь ко всем присутствующим:
— Едем?..
Когда мы подъехали, около музея, который находится в усадьбе «Муромчанка», уже собралась изрядная толпа. Возле дверей стоят «уазик» — видавший виды, но, должно быть, надежный, и почти новая, несмотря на свой изрядный возраст, «волга» серого цвета. Увидев ее, Негуляев хмыкает. Я заинтересованно наклоняюсь к нему, и он тихонечко поясняет:
— Леш, а у Махрова — тоже серая «волга». Они чо, сговорились?
В сопровождении Никольского, Метелкина, Сергачева и Главного лесничего — Зиля Ильдаровича Шакирова, который в колхозе отвечает не столько за охрану лесов, сколько за оборону границ, мы быстро входим в музей. Зал, еще один зал, лестница, зал…
— Леша! — навстречу мне кидается Чайка. — Лешенька, Лешенька, ты посмотри! Ты только посмотри, что у них тут!..
Она вцепляется в рукав моей юнгштурмовки и тащит меня к витрине. Ну и что? Старые фотографии, еще дотемных времен… ЧТО-О-О?!!
За стеклом витрины лежит фотография, которой здесь просто не должно быть! Мы все — все сколько нас тут ни есть хоть один раз в жизни да видели ее. А некоторые — я в том числе — видели эту фотографию неоднократно…
Это фотография из кабинета Деда Афгана. Она стоит на его столе, и изображены на ней полдесятка солдат Советской Армии с Дедом Афганом — тогда еще просто капитаном Остапенко — посередине. Это он снялся со своими солдатами в Афганистане. У них за спиной — боевая машина пехоты, в руках — автоматы, пулеметы, на головах — смешные шляпы-панамы со звездочками… А что под фотографией написано? ЧЕГО?!!
Надпись под фотографией гласит: «Первоколхозники Семен Николаевич Кузнецов и Федор Иванович Литвяк с боевыми товарищами во время выполнения интернационального долга в Народно-Демократической Республике Афганистан. 1986».
Вот так… Значит… Ого-го… Ну…
Вот такие мысли, а вернее — их обрывки носились в моей голове, когда…
— А ну-ка, расступись, товарищи, позвольте-ка пройти — раздается звучный голос и на пороге зала появляется Домостроев.
Рядом с ним с трудом переставляет ноги о-очень пожилой человек — совсем старик. Он опирается на палку и при каждом шаге тяжело отдувается — сказывается подъем по лестнице. Голова с пергаментной кожей, венчик седых волос, подслеповатые глаза… Домостроев осторожно поддерживает его за локоть, а сзади виднеются две женщины в белых халатах. Врачи. Интересно, что им здесь надо? И кто это вообще?..
— Разрешите, товарищи пионеры, представить вам персонального пенсионера союзного значения, первоколхозника и боевого соратника Деда Афгана — Вождя и Основателя Пионерии — произносит Владимир Алексеевич, остановившись перед нами не доходя пары шагов.
— Литвяк Федор Иванович — неожиданно твердым голосом представляется старик. — А вы, внучата, значит ротного нашего огольцы? Эк Евгень Ваныч потрудился… Это скольких же детишек настрогать смог, что внучат поболе взвода? Ну да помню, как же… Охоч он был по женской-то части, охоч…
И, недоговорив, старик заливается сипловатым смехом. Домостроев принимается объяснять ему, что мы — не родные внуки и внучки Деда Афгана, но это не имеет никакого значения. По крайней мере — для нас!
— Дедушка, а вы с Дедом Афганом вместе долго воевали? — спрашивает Чайка нерешительно.
— А? Ну, как сказать: вот как в нашем полку командиром подполкана Долича поставили, так и я приехал. А было это, стало быть, в восемьдесят пятом — он переводит дух. — А в восемьдесят шестом, уже перед самым дембелем, я в госпиталь загремел, в самый Ташкент. Так что года полтора, внучка, года полтора… Ничего плохого про него не скажу: дельный был ротный. Уважали мы его — надежный был мужик. Потом я его еще в девяносто восьмом встречал, аккурат за месяц до дефолта… Посидели, выпили, вспомнили ребят…
— Дедушка, а вы тоже десантником были? — вылезает с вопросом Сенька Добровольский.
— Почему десантником? — изумляется первоколхозник. — Я в мотострелках служил, как и Евгений Ваныч, светлая ему память. В триста девяносто пятом мотострелковом полку двести первой мотострелковой дивизии.
Как так? Дед Афган же вэдэвэшником был? Может, это — не тот? Может, другой?..
Ну да! А фотография? И, кстати, если уж на то пошло: я ж картинки видел старинные. Десантники в голубых беретах ходили, а эти все — в панамах. И фотографии Деда Афгана — то в панаме, то — в фуражке, то — в каске…
— Нет… Переживал ротный, конечно, что не в десантуре он служит. Все рвался доказать, что зря его в Рязань не приняли. Вот и занимался, тренировался… Сперва сам, а потом и за солдат взялся… Нас так выдрочил, что мы, когда схватились с десантерами — так их отму… — он сбивается и смущенно кашляет, но тут же выправляется, и гордо заканчивает, — ремнями их километра три гнали. А то и больше.
— Леш, — тихо шепчет Катя, — это ж надо обязательно нашим сообщить. А то получается, что мы сами Деда Афгана оболгали… Надо, чтоб все правду узнали…
Ага, правду… Интересно, а как с памятником быть, который в столице — Галиче стоит? Там Дед Афган, между прочим, в берете десантном изображен. Памятник переделывать? А бюсты, там где он тоже в берете? Изъять? Это сколько ж работы впустую?.. Кому такая правда нужна?..
Но все равно: встретить живого соратника Деда Афгана, это, я вам доложу… Ну, вот как если бы к Алеше-найденышу один из этих… как их там… «пап под столов», что ли?.. Нет, вроде как-то не так… Автостолов?.. Тоже не то… В общем, если бы к нему привели одного из тех, кто его Христа живым видел и под его командой служил. Представляю, что бы было!..
Мы мучили старика бесконечными вопросами, требовали самых мельчайших подробностей и даже самых незначительных фактов, пока, наконец, после полутора часов бесконечных расспросов, вопросов, восхищений и восторгов, не вмешались врачи, которые заявили, что Федор Иванович устал, что ему немедленно необходимо отдохнуть. Мы расстались, получив от старика заверения, что при первой же возможности он отправится в Пионерию, посетить мемориал Деда Афгана и встретится с нашими ребятами. Он уходил, тяжело приволакивая ноги, опираясь на свою палку, отдуваясь после каждого шага, а мы стояли под салютом и, замерев, смотрели, как перед нами идет наша славная история…
Должно быть, Федор Иванович успел покинуть не только зал, но и само здание музея, когда нас, наконец, отпустило. Мы зашевелились, мальки уже начали переговариваться, и тут к нам подошли Никольский и Метелкин:
— Вот что, товарищи, сейчас решено отвезти вас на МТС, на речной порт. Там вы кое-что увидите, а после этого уже будем дальше решать вопрос с вашим движением в Артек.
И мы поехали…
Ехать оказалось довольно долго — около часа. Везли нас по хорошей прямой дороге, не только засыпанной щебнем, но кое-где даже забетонированной. В конце одного из таких забетонированных участков большая группа людей старательно выравнивала дорогу, подсыпала гравий, а человек пятьдесят, впрягшись в дорожный каток, с равномерным уханьем тащили его, трамбуя полотно. Человек тридцать колхозников с оружием наперевес стояли по сторонам, наблюдая за порядком…
Наш сопровождающий Иван — крепкий парень примерно моих лет, но с комсомольским значком на груди — махнул рукой и сообщил:
— Лишенцы. Из Магадана.
— Откуда?!
— Ну, из Магадана, — и, видя наше изумление, пояснил, — Усадьба у нас есть такая, Магадан. Лишенцы там живут.
Из дальнейшего рассказа мы выяснили, что усадьба Магадан состоит из центра — собственно Магадана и выселок — БАМа, Колымы, Норильска и, напомнивших нам о далеком доме, Соловков. Лишенцев распределяют по выселкам, и там, под строгим конвоем, они ударным трудом встают на путь исправления. Вот эти, к примеру — бамовцы. Они дороги строят…
Неожиданно со стороны раздались крики, шум и мы, словно по команде, повернулись туда. Иван заколотил ладонью по крыше кабины, машина затормозила. Сзади встал второй грузовик с остальными. В ответ на наши вопросительные взгляды, Иван коротко кивнул и первым выпрыгнул из кузова.