Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу
Кое-как придя в себя от только что испытанного жуткого удовольствия, Ваня обратил свой взор к Оле. У девушки было мокрое от слез лицо. Она дрожала, точно на ледяном декабрьском ветру. Казалось, еще немного и она потеряет сознание от ужаса. Сердце парня болезненно сжалось, и он кинулся к возлюбленной. Ваня крепко обнял девушку, прижал ее к груди, закрыл руками, словно пытаясь оградить от черного беспощадного мира, где давно уже не осталось места для нежности и искренних слов.
– Прости меня, Оленька… – прошептал он тихо-тихо в самое ушко, чтобы его никто не услышал, – прости меня… я люблю тебя и никому не отдам…
Девушка ничего не ответила, она сильнее прильнула к нему, и лишь плечи сотрясались в безмолвном рыдании.
Между тем в руках у штурмбаннфюрера вновь появился нож; он наклонился над избитым бывшим начальником караула и придавил его коленом к полу. Ваня не мог видеть, что происходит, из-за широкой спины Брута, но отчетливо услышал жалобный скулеж Базиля.
– Руки! – зарычал штурмбаннфюрер. – Руки убрал! Я сказал, убрал руки!
Брут выпрямился, повернулся к парню, и тот увидел зажатую в пальцах офицера верхнюю половину уха. Ваню от этого зрелища не затошнило; он не почувствовал омерзения или страха, лишь крепче прижал к себе Олю. Чтоб она случайно не увидела.
Брезгливо поморщившись, штурмбанфюрер швырнул кусок уха в арочную тьму, а затем принялся тыкать в толпу пальцем:
– Ты, ты, ты и ты, утащите эти две туши в душевую, потом в санчасть их, – Брут посмотрел на Ваню, оскалился и сказал: – А ты, Ганс Брехер, успеешь еще намиловаться со своей невестой. Ты ведь неплохо стреляешь и ходишь бесшумно, и на Баррикадной вылазки на поверхность делал. Ведь так? Пойдешь со мной на задание. Четверть часа тебе на сборы.
Часть вторая
Игры
Глава 1
My OC
Честно говоря, втайне Ева боялась подвести свою команду. Без лишней скромности она всегда считала себя девушкой выносливой и в общем-то даже мужественной. Но одно дело – пройти быстрым шагом перегон и совсем другое – совершить марш-бросок по Кольцевой линии, длина которой равнялась почти двадцати километрам.
Однако слабым звеном в команде оказалась вовсе не она. Андрей Андреевич, он же Дед, был, по существу, стариком, хоть и выглядел моложе своих лет. Уже в первом перегоне между Павелецкой и Таганской капитан начал задыхаться. А где-то посередине между Таганской и Курской и вовсе остановился.
– Дурак я, – прохрипел он сквозь тяжелое дыхание, опираясь на тюбинг, – семьдесят один год, а ума нет. Знал же, что не потяну, а все равно полез… полез… да… ох…
Кирилл, молодой парень, почти мальчишка, заботливо поднес к дрожащим губам старика флягу с водой и сказал:
– У тебя есть маёк.
Дед кивнул и, чуть отдышавшись, произнес:
– Есть, но он очень вреден. Давай так: пройдем Таганскую, и, если мой организм снова начнет бузить, я его съем.
Что такое маёк, Ева не знала. Да и сейчас интересоваться этим считала излишним. Нужно было идти дальше. Вернее, бежать. На жеребьевке им очень повезло оказаться вторыми. Значительная фора по сравнению со всеми остальными участниками. Однако она понятия не имела, как можно обогнать тренированных и опытных ганзейцев, которые стартовали первыми. А победить очень хотелось.
Сперва девушка подумывала соскочить на Таганской или Курской, затеряться в толпе – и плевать, что Андрея Андреевича и Кирилла снимут с соревнований. Главное – она ускользнет от Фили. Но в ожидании старта, сидя в одной из гостиничных клетушек на Павелецкой, Ева разговорилась с парнем, что-то пишущим в маленьком блокноте, а затем и с Дедом. Оказывается, старик был когда-то военным врачом и теперь лелеял мечту открыть постоянный лазарет на какой-нибудь бедной станции, где люди более всего нуждались в медицинской помощи. А такое возможно лишь в том случае, если имеется постоянный доход. По тесным меркам метро победитель получал в бесплатную аренду значительную площадь. А это сулило очень даже неплохую прибыль. В конце концов, можно было сдать квадратные метры в субаренду и за счет этого приобретать или изготовлять самому необходимые лекарства, а также инструменты и перевязочные материалы. Андрею Андреевичу неоднократно предлагали работу по специальности в Ганзе, на Красной Линии, в Полисе, но он всегда отказывался. Считал своим долгом лечить простых людей, а не элиту подземелий.
И Ева неожиданно загорелась идеей старика. Она вспомнила о рахитичном малыше, который грелся возле костра, и его изнанке, толстощеком мальчике на коленях у выделистой расфуфыры. Если первый завтра умрет, то его, наверное, даже и не похоронят, забудут о нем через час, как будто такого и не было никогда, – зато второй наверняка наблюдается у лучших лекарей Ганзы. Так почему же во всем этом несправедливом темном и удушливом мире не найтись хотя бы одному человеку, который мог бы бескорыстно осмотреть несчастного ребенка?
И еще Ева подумала, что никогда не совершала ничего стоящего. Всю жизнь девушка была под присмотром отмороженного брата. И если изредка вырывалась из цепких объятий ненавистного родственника, то тратила драгоценное время совершенно впустую. В сущности, она такая же серая и убогая безымянка, как и все остальные, и лишь хорохорится, считая себя особенной. «Если победим, я стану медсестрой, – решила Ева, – буду помогать и учиться, и обязательно научусь…»
И вот теперь и без того маленькие шансы на победу становились призрачными. Такими темпами не то что вторыми, последними можно прийти.
Дед все же кое-как совладал с собой, и троица двинулась дальше. Ева, приноровившаяся наступать точно на шпалы и не спотыкаться, бежала первой с фонариком, за ней, шумно дыша, следовал Андрей Андреевич, замыкал юноша.
Команда не могла похвастаться хорошим вооружением. Старик и его ученик целый год, а то и больше копили на залог для Игр, а потому экономили буквально на всем, в том числе и на закупке снаряжения. Что-то стоящее было разве что у Деда: укороченный автомат АКСУ. За спиной у юноши болтался обрез, а Еве Андрей Андреевич подарил оружие из собственных запасов.
За двадцать минут до старта, когда участникам вернули их имущество, Дед подозвал девушку и вручил ей пистолет Макарова и боевой нож.
– Трофейное, «Камиллус», – сказал он, обнажив клинок. – Выдавался когда-то американским вэвээсникам.
Еве понравилось оружие, она бережно взяла его в руки и осмотрела, попробовала на вес, осторожно коснулась пальцем острия. На пятке был выгравирован звездно-полосатый флажок, а рядом красовалась надпись, сделанная аккуратными маленькими буквами: My OC.
– Что такое Муос? – спросила девушка.
– Черт его знает, – ответил Дед, – но только ты неправильно читаешь. Написано тут не по-русски, а по-английски. Мне вот кажется, что это сокращение означает my officer commanding, по-нашему – «мой командир, мой начальник». Можно думать все, что угодно. Например, какой-нибудь заокеанский патриот искренне считал Соединенные Штаты Америки своим главным и непосредственным начальником. В общем, сейчас трудно сказать. Мне этот нож десять лет назад в память об одной страшной битве Филипп Реглов подарил. Может, слышала о таком? Сейчас его кличут Фольгером.
Ева тогда очень удивилась, что Андрей Андреевич знает Филю, и хотела было расспросить подробней, но Дед уклонился от разговора, сославшись на то, что история эта слишком тяжелая и ее стоит поведать в более спокойной обстановке. Например, после Игр.
Сейчас девушка сконцентрировалась на другом: на беге и на собственном дыхании. Фонарик был закреплен у нее на плече, и бледно-желтый луч света беспокойно мотало из стороны в сторону. Ева, глядя вниз, считала шаги: «Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре». Это не просто помогало не сбиться с ритма, но и вводило в некое подобие транса, – не чувствуя ног, Ева будто парила над рельсами, словно превратилась в маленькую летучую мышь, ощупывающую на расстоянии своды перегона. И ей чудилось, что так может продолжаться до бесконечности.
Однако это странное состояние кончилось, когда неожиданно показалось светлое пятно. Вскоре троица вынырнула из тьмы туннеля на свет станции. Со всех сторон девушку атаковали звуки, и она, немного растерявшись, притормозила. Люди, столпившиеся на краю платформы, гудели, подбадривали, выкрикивали слова одобрения, бросались насмешками.
– Какими мы идем?! – донесся до Евы крик Кирилла.
– Пока еще вторые! – ответил ему кто-то из толпы. – Но от наших, ганзейских, порядком отстали!
Сотни пар любопытных глаз были девушке неприятны: появилось навязчивое ощущение, будто она – участница крысиных бегов. И праздный люд ждет не дождется, когда же, наконец, эта молодая крысиная самка издохнет от перенапряжения или, устав, сойдет с дистанции, или, еще лучше, ее догонит какой-нибудь более сильный и прыткий грызун и задерет насмерть. Поэтому Ева почувствовала сильнейшее облегчение, когда вновь нырнула в холодную туннельную мглу. Начинался длинный перегон Кольцевой линии между Курской и Комсомольской.
