Василий Головачев - Человек боя. Поле боя. Бой не вечен
– Ты покойник, Кондратыч… – Речь давалась Виктору с трудом, будто он говорил сквозь спазм челюстей. – Не я – так другой… тебя достанет…
Глаза у Телегина стали белыми, слепыми.
– Будь… осторожен…
– Что с тобой, черт тебя дери?!
– Воздуха… не хватает…
Судорожно разинув рот, Виктор прижал к горлу ладони и повалился на бок. Затих, дернувшись несколько раз.
В кабинет вошла секретарша со стаканом воды и выронила его от крика Воробьева:
– «Скорую», быстро!
Аля опрометью выбежала в приемную, а Панкрат попытался сделать Телегину искусственное дыхание. Но все его попытки оказались тщетными, Виктор умер еще до приезда «Скорой помощи». Врач зафиксировал смерть от удушья, не став даже разворачивать привезенную с собой аппаратуру электростимуляции сердца и легких.
Потом приехала милиция и, допросив испуганную секретаршу и перевязанного Воробьева, увезла его в горотдел УВД, где ему несколько раз пришлось повторить историю «тренинга на натуре», в результате которого у бывшего охранника рыбзавода случился спазм дыхательных путей.
Допрашивали Панкрата трое: сначала капитан милиции, приехавший на место происшествия, потом следователь прокуратуры и последним лично начальник УВД подполковник Скворешня.
– Вот ты и влип, Воробьев, – сказал он с удовлетворением, потирая руки, когда Панкрат повторил ему ту же «легенду о тренировке в кабинете». – Самое легкое, что тебе светит, это статья сто девять: непреднамеренное убийство. От трех до пяти лет. Но мои ребята постараются закопать тебя поглубже, чтобы знал, на кого можно гавкать, а на кого нет. Помнишь наш последний разговор? Мы тебя предупреждали. Будешь говорить правду, за что ты убил Виктора Телегина?
– Хлеба нет и неизвестно, – с иронией сказал Панкрат. – Не трать красноречие, полковник, сажай меня в КПЗ. Эксперты разберутся, и я выйду. А что касается твоей жажды «закопать» меня, то мои ребята, – Панкрат сделал ударение на слове «мои», – в случае, если ты переусердствуешь, постараются закопать тебя еще глубже.
– Ты мне угрожаешь? – удивился Скворешня, вздергивая реденькие брови. – Да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?! Всю жизнь просидишь в тюремном лазарете… за сопротивление при задержании!
Панкрат усмехнулся.
– Пупок не надорвешь, доказывая? А то ведь в два счета загремишь следом.
Скворешня налился темной кровью, вдавил кнопку звонка под столом; допрашивали Воробьева в следственной комнате горотдела. Вошли двое милиционеров, сержант и капитан.
– Поработайте с ним, парни, очень нагло себя ведет бывший майор, будто у него две жизни. Отбейте ему все, что можно, только без особых следов.
– Никаких проблем, – показал гнилые зубы капитан. – Ведерников, веди его в камеру, я вызову Сошника.
Панкрат понял, что напрасно затеял с подполковником перепалку. Истина в результате расследования смерти Телегина, возможно, и раскроется (понятно, что сработала программа самоликвидации, Виктор был зомбирован в храме!), но сам Панкрат к этому моменту будет уже инвалидом.
– Не боитесь? – Он встал, оставаясь с виду совершенно спокойным. – У моего шефа большие связи в столице. Приедет – небо с овчинку покажется.
– А он уже приехал, – нехорошо улыбнулся Скворешня, – позвонил нам и посоветовал врезать тебе на полную катушку. А мы люди понятливые, постараемся помочь хорошему человеку.
– Асламов приехал? – не поверил Панкрат, разглядывая самодовольное блинообразное лицо начальника УВД. – И посоветовал вам…
– Вот именно. Так что не ерепенься, гражданин Воробьев, выкладывай правду.
Панкрат тряхнул головой, собирая в кучу разбежавшиеся мысли. Скворешня не врал, это было видно, однако и поверить в столь странное поведение Витязя было трудно. В здравом уме Асламов не мог допустить, чтобы его телохранителя и друга посадили в тюрьму. Если только не имел какой-то расчет. Если же он и в самом деле был заинтересован в ограничении свободы Панкрата, это означало крах веры Воробьева в торжество идей Катарсиса.
И все же что-то здесь было не то…
Панкрат еще раз мотнул головой, сбрасывая оцепенение, и едва не упал от рывка могучей руки сержанта.
– Двигайся, гнида!
Руки у Воробьева были стянуты за спиной наручниками, и этот факт, очевидно, успокаивал конвоира, считавшего пленника беспомощным. Но Воробьева специально учили несколько лет сражаться и в более невыгодных условиях, поэтому он мог бы постоять за себя и со связанными руками, но медлил, все еще не веря в предательство Асламова и в безнадежность ситуации.
– Погоди, – уперся он, выворачивая голову назад. – Полковник, мне нужно позвонить адвокату.
На самом деле Панкрат вспомнил о Крутове.
– Обойдешься, – пренебрежительно отмахнулся Скворешня. – Мы тебе своего дадим. – Он утробно хохотнул. – Посмертно.
Сержант двинул Панкрата кулаком по ребрам, и Воробьев, охнув от боли, сунулся лицом в стену. Проговорил, стиснув зубы:
– Еще раз ударишь – покалечу!
– Ползи, тварь! – рявкнул сержант, саданув Панкрата в спину. – Я из тебя щас котлету… – Договорить он не успел.
Панкрат одним движением вывернулся из его рук и ударил головой в лицо, превращая нос и брови в кровавое месиво. Затем ударом ноги уложил капитана, не успевшего выбежать из комнаты, и последним потерял сознание от удара в лоб начальник УВД, трясущимися руками пытавшийся вытащить из кобуры пистолет.
Панкрат подсел к сержанту спиной, на ощупь вытащил у него из кармана ключ от наручников и снял впившиеся в запястья кольца. Растер запястья, прикидывая, что делать дальше, и в этот момент в комнату вошел Асламов в сопровождении еще одного милиционера. Одним взглядом оценив обстановку, он жестом остановил милиционера, схватившегося за оружие.
– Не спеши, командир, все под контролем. Выйди на минутку, мне надо поговорить с задержанным.
– Но он же их…
– Они живы, сейчас придут в себя, не поднимай панику. Подожди в коридоре, я тебя позову.
Милиционер в сомнении потоптался у порога, держа руку на кобуре, затем вышел.
– Привет, майор, – сказал Асламов. – Как тебя угораздило в такую халепу? Зачем понадобилось убивать Виктора?
– Я его не убивал, – угрюмо оскалился Панкрат.
– Самоликвид? – догадался Валентин. – Славно. Что ж, не буду тянуть тигра за хвост. Ты более опасен, чем я думал… человек-взрыв. – Он бросил красноречивый взгляд на лежащие в разных позах тела. – У тебя, к сожалению, небогатый выбор: либо сесть в тюрьму за убийство…
– Либо? – прищурился Панкрат, всей кожей ощутив угрозу, исходившую от фигуры Витязя.
– Либо поработать на одну организацию, не спрашивая, что это за организация и какие цели она преследует. Сразу могу добавить, что работать будешь под моим контролем, так что всю ответственность за последствия я беру на себя.
– Я так не могу, Валя, – сказал Панкрат с сожалением, продолжая ощущать ток угрозы. Ладони зачесались, по спине побежали мурашки, как и всегда при наличии опасности. Интуиция предупреждала, что человек напротив исключительно опасен! И все-таки это был Витязь, человек Катарсиса, сражавшийся с силами Сатаны и не раз предупреждавший и спасавший своего телохранителя.
Панкрат вдруг вспомнил последнее предупреждение Валентина, произнесенное им во время ликвидации базы Легиона и храма Черного Лотоса: «Опасайся всех, в том числе и меня!» Что он тогда хотел сказать? Неужели предвидел ситуацию, в которой надо будет ждать удара в спину даже от него, ученика волхвов?! И не означают ли его последние слова, что это время пришло?..
– Тебе придется поверить мне на слово, – качнул головой Асламов. – А кроме того, надо будет выполнить ряд условий, чтобы я смог тебя вытащить отсюда.
– Каких?
– Первое: четко выполнять задания, не уточняя, кому и зачем это понадобилось. Второе: не совать нос не в свои дела. И третье: избегать контактов со своими друзьями… какое-то время. Это пока все.
– Пока… – задумчиво усмехнулся Панкрат, понимая, что его вербуют в организацию типа Легиона, если не в сам Легион. И все же в голове не умещалась мысль, что Валентин Асламов – предатель! Или двойной агент.
«Опасайся всех…»
– Я не спрашиваю, о какой организации идет речь, хотя догадываюсь. Скажи только, под какого цвета флагом мы будем сражаться… за счастье народа?
Асламов коротко рассмеялся.
– Ценю твой юмор, Панкрат Кондратович. Цвет нашего флага может быть любым, при условии, что он будет черным, как говорится в пословице. Кстати, это цвет свободы и начала всех начал.
– Я думал, что цвет начала всех начал – белый. Но не суть важно. Что я должен буду делать в этой вашей организации? Насколько я понимаю, это не Катарсис.
– Нет, не Катарсис и не его Сопротивление. Есть система помощней. А делать мы будем все, что прикажут. Например, первая наша задача, образно говоря, – рискнуть жизнью нескольких человек, чтобы спасти очень многих. Устраивает тебя такая философия?
