Гарри Тeртлдав - Великий перелом
Он взял правее амбара и приказал «тигру» повернуть налево, а Pz-IV, идущему справа, велел двигаться прямо. И обратился к водителю своей машины:
— Давай, Ганс! Пора отрабатывать наше жалование. Вперед!
— Яволь!
Иоганнес Дрюккер вывел машину на открытое пространство. Pz-IV выстрелил в танк ящеров. Его орудие было немногим хуже, чем пушка «пантеры», но на дальних дистанциях все же серьезно уступало ей.
Снаряд свалил дерево позади Pz-IV. Когда ящеры промахивались, причиной обычно было их плохое зрение. Вражеский танк выехал на открытую местность. «Тигр» выстрелил в него. Попадание было точным, но танк ящеров продолжал двигаться. Просто нечестно, до чего же крепкими они были!
Заговорила их пушка. С «тигра» слетела башня, и снаряды внутри нее взорвались, когда она ударилась о землю в пяти или шести метрах от подбитого танка. Шасси запылало. Экипаж из пяти человек, видимо, погиб на месте. Пехотинец выпустил противотанковую ракету в машину ящеров. Он попал точно в переднюю часть машины, но броня у ящеров — Ягер слышал, это была не просто сталь — выдержала удар кумулятивной боеголовки. Пулемет стал нащупывать дерзкого пехотинца.
— Дальность? — снова спросил Ягер.
— Меньше пяти сотен метров, — ответил Гюнтер Грилльпарцер.
— Водитель, стоп, — сказал Ягер. — Огонь!
Из-за того, что он стоял, высовываясь из башни, вместо того чтобы закрыться внутри, звук выстрела обрушился на него, словно конец света. Из жерла орудия вырвался язык пламени.
Пламя и дым вырвались и из танка ящеров.
— Есть! — закричал экипаж Ягера.
Ягер услышал, как затвор защелкнулся за новым снарядом. Длинное семидесятимиллиметровое орудие ударило снова — еще одно попадание! На машине ящеров открылись люки. Пулемет с «пантеры» бил короткими точными очередями. Через несколько мгновений три ящера, выбравшиеся из машины, лежали на земле, их, так похожая на человеческую, красная кровь заливала снег. Вражеский танк продолжал гореть.
Гюнтер Грилльпарцер сказал очень серьезно:
— Герр полковник, это хорошие боеприпасы. Они принесут нам много пользы.
— Даже если они выглядят так странно? — поддразнил его Ягер.
— А и пусть.
* * *Западный ветер нес желтую пыль из Гоби. Тонкий слой пыли лежал на всем, вы чувствовали ее вкус, облизнув пару раз свои губы. Нье Хо-Т’инг привык к этому. Привычка, рожденная жизнью в Пекине и вблизи него.
Майор Мори тер глаза. Пыль беспокоила его. На приличном китайском он спросил Нье:
— Итак, чего же вы теперь от меня хотите? Еще таймеров? Я слышал, что вы хорошо использовали последнюю партию.
— Нет. На этот раз — нет, — ответил Нье.
Его первой мыслью было, что японский майор — дурак, если думает, что против ящеров можно применить один и тот же трюк дважды. Но восточный дьявол не мог быть дураком хотя бы потому, что сохранял свои войска длительное время, против него сражались и ящеры, и Народно-освободительная армия, и войска, лояльные гоминдановской реакционной клике, и китайские крестьяне.
Так что же? Губы Нье раздвинулись в улыбке, которая изобразила скупое удивление. Наиболее вероятным объяснением был расчет майора Мори на то, что китайские партизаны повторят трюк еще раз — и в результате будут раздавлены. Мори это выгодно.
— Хорошо, а что же в таком случае? — спросил Мори.
Хотя под его командованием вряд ли было больше людей, чем в партизанском отряде, он проявлял обычное японское высокомерие. Глядя на него, можно было подумать, что под властью японцев находятся вся северо-восточная часть Китая и береговые анклавы — и при желании они продолжат наступление, даже если не смогут удержать завоеванное.
— Сейчас были бы полезны артиллерийские снаряды, — сказал Нье задумчиво.
— Может быть, но от нас вы их не получите, — сказал Мори. — У нас еще осталось несколько семидесятимиллиметровых орудий, хотя я не скажу вам, где они.
Нье Хо-Т’инг знал, где японцы прячут эти орудия. Он даже собирался их захватить, но потом решил, что от этого хлопот будет больше, чем пользы, поскольку японцы, скорее всего, направят их против ящеров, а не против его людей.
Он сказал:
— Солдаты могут заменить кули и перетаскивать семидесятимиллиметровые орудия из одного места в другое. Как вы сказали, их легко прятать. Но у японской армии была и более крупная артиллерия. Чешуйчатые дьяволы уничтожили эти большие орудия, а иначе вам все равно пришлось бы бросить их. Но у вас должны были остаться какие-то боеприпасы к ним. Так ведь?
Прежде чем ответить, Мори изучал его некоторое время. Восточному дьяволу еще не исполнилось и сорока, может быть, он был на пару лет старше Нье. Кожа чуть темнее, черты лица несколько резче, чем у китайца. Это беспокоило Нье не больше, чем врожденная уверенность Мори в своем превосходстве. «Варвар», — с презрением подумал Нье, уверенный, что Китай — единственный оплот культуры и цивилизации. Но даже и варвар может быть полезен.
— А если и так? — спросил Мори. — Вы хотите получить эти снаряды. Что вы нам дадите за них?
«Капиталист, — подумал Нье. — Империалист. Если ты думаешь только о прибыли, то не заслуживаешь даже этого». Вслух он, однако, сказал:
— Я могу сообщить вам имена двух людей, которых вы считаете надежными, но на самом деле это гоминдановские шпионы.
Мори улыбнулся: улыбка была не из приятных.
— На днях гоминьдан предложил мне продать имена трех коммунистов.
— Это меня не удивляет, — сказал Нье. — Мы знали, что имена японских сторонников стали известны гоминьдану.
— Мерзкая война, — сказал Мори.
В данный момент эти двое слишком хорошо понимали друг друга. Затем Мори спросил:
— И когда вы заключите сделку с маленькими дьяволами, кого вы продадите им?
— Гоминьдан, конечно, — ответил Нье Хо-Т’инг. — Когда война с вами и чешуйчатыми дьяволами кончится, реакционеры и контрреволюционеры останутся. Нам придется бороться с ними и дальше. Они думают, что это они будут бороться с нами, но историческая диалектика показывает, что они ошибаются.
— Это вы ошибаетесь, если думаете, что японцы не смогут навязать Китаю правительство по своему желанию — если, конечно, исключить из общей картины маленьких чешуйчатых дьяволов, — сказал майор Мори. — Сколько бы наши и наши войска ни встречались в бою, вы всегда будете занимать второе место.
— А что станет с ценой на рис? — спросил Нье с неподдельным замешательством. — Постепенно вы устанете от побед дорогой ценой и от потерь в областях, которые вы считаете подчиненными, и тогда вы уберетесь прочь из Китая. Единственная причина, по которой вы сейчас побеждаете, в том, что вы стали использовать машины иностранных дьяволов (под ними Нье разумел европейцев) — раньше нас. Когда у нас будут свои собственные фабрики…
Мори откинул голову и расхохотался — умышленная попытка оскорбить.
«Давай-давай, — подумал Нье. — Смейся. В один прекрасный день революция пересечет море и высадится на ваши острова». В Японии много сельского пролетариата, эксплуатируемых рабочих, которые не могут предложить на рынке ничего, кроме своего труда, они так же безлики и взаимозаменяемы для крупных капиталистов, как винтики и шестеренки. Они — сухой фитиль, горючее для пламени классовой войны. Но — не сейчас. В первую очередь надо разбить ящеров.
— Мы договорились о цене за один такой снаряд? — спросил Нье.
— Пока нет, — ответил японец. — Информация полезна, да, но нам также требуется продовольствие. Посылайте нам рис, лапшу, сою, свинину или кур. За это мы вам дадим столько стопятидесятимиллиметровых снарядов, сколько вы можете взять, для чего бы вы их ни предназначали.
Они начали торговаться о том, какое количество продовольствия должен отдать Нье за снаряды, и о том, где и как организовать доставку. Как и прежде, Нье чувствовал презрение. Во время Большого Похода он постоянно заключал мелкие сделки с кадровыми офицерами и главарями бандитов, примерно такие же, что и в этот раз. Уцелевшие остатки некогда мощной императорской японской армии в Китае опустились до статуса бандитов; японцы не могли теперь позволить себе больше, чем грабеж в сельских местностях. И все равно они не могли обойтись без того, чтобы им не пришлось менять боеприпасы на продовольствие.
Нье решил, что не будет рассказывать Лю Хань подробности переговоров с японцем. Ее ненависть к ним была личной, как и к маленьким дьяволам. Нье тоже ненавидел японцев и чешуйчатых дьяволов, но с такой идеологической чистотой, какой его женщина не могла и надеяться когда-либо достичь. Но она обладала воображением и придумывала такие способы нанесения урона врагам Народно-освободительной армии и коммунистической партии, о которых он никогда и не думал. Успех, в особенности у тех, кто не формирует серьезную политику, может быть достижим и в отсутствии идеологической чистоты — конечно, временно.
