Джерри Пурнелл - Легион Фалькенберга
Неожиданна запела труба Брейди. Медные ноты перекрыли звуки боя. Он играл «К оружию!», потом перешел на марш линейных морских пехотинцев. «Наша кровь в грязи двадцати пяти планет…»
В бункере кто-то зашевелился. Это новобранец Дитц, дважды раненный в живот, прополз к Ардвайну и взял его пистолет. Подполз к бойнице и начал стрелять. При каждом выстреле он кашлял кровью. Из кустов выполз еще один солдат. Он поднялся и, шатаясь как пьяный, пошел к дороге. На шее у него висела связка гранат, и он механически швырял их, шатался и швырял. У него была только одна рука. В него попало не менее десяти пуль, и он упал, но его рука перед смертью потянулась к очередной гранате.
К бункеру Брейди шло все больше нападающих. Труба на мгновение смолкла, Брейди выстрелил, но потом снова послышались чистые, как всегда, ноты.
— Росак, — сказал я. — Приказываю открыть огонь.
— Сэр.
— Я опишу вам нашу ситуацию. — Я рассказал о положении своего командного пункта, бункера Брейди и еще одного, где, как мне казалось, могут быть наши. — Все остальное полно солдат противника, и они проходят мимо нас вдоль речного берега. Я хочу, чтобы вы сделали два выстрела по месту в сорока метрах прямо перед КП, чуть севернее дороги. Там капрал Брейди, и будет очень жаль, если его концерту помешают.
— Мы слышим его отсюда, сэр. Минутку. — Молчание. — Готово.
Секунду спустя послышались разрывы. Брейди продолжал играть. Теперь я вспомнил его имя. Это было на Земле десять лет назад. Он был знаменитым музыкантом, пока не исчез из виду. Росак не выключил свой микрофон, и я слышал, как одобрительно кричат солдаты в крепости.
Снова послышался голос Росака:
— Приказ из штаба батальона, сэр. Вы должны оставаться в бункерах. Никто не должен выходить. Срочный приказ, сэр.
Я удивился: «Что задумал Фалькенберг?» — но по своей установке связи передал приказ всем остальным. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь меня услышал, хотя это было уже неважно. Никто и не собирался выходить.
Неожиданно дорога взорвалась. Насколько мне было видно, вся она исчезла во взрывах. Взрывы продолжались, затем в облаках пыли взлетел на воздух речной берег. Всю дорогу перед нами разорвало на куски; последовал второй залп, третий. Я лег на пол бункера и зажал уши, а вокруг продолжали рваться снаряды.
Наконец разрывы прекратились, Я слышал какой-то шум в наушниках, но в ушах звенело и я ничего не мог разобрать. Это не голос Росака. Но вот он стал яснее.
— Нужна еще огневая поддержка, мистер Слейтер?
— Нет. Боже, вот это огонь…
— Передам артиллеристам, — сказал Фалькенберг. — Держитесь, Хэл. Мы будем с вами через час. Но теперь можем поддерживать вас огнем.
Снаружи труба Брейди запела новый марш.
XII
Меня отправили в Гаррисон залечивать руку. На Арарате есть грибковая инфекция, которая даже легкие раны делает опасными. Неделю я провел в хирургии, поджидая, пока срастется рука, потом еще неделю продолжалась стимулированная регенерация. Мне хотелось вернуться в свою часть, но хирург не желал и слышать об этом. Ему нужно было постоянно проверять, как идет рост новых тканей.
В соседней палате лежал сержант Ардвайн. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы оклематься, но все будет в порядке. Теперь, когда Либерман погиб, Ардвайн может получить лычки центуриона.
Меня пребывание в Гаррисоне сводило с ума: ведь моя рота в крепости Вирсавия без своего единственного офицера и двух старших унтер-офицеров. В тот день, когда меня выпустили из госпиталя, я уже готов был взбунтоваться, но никакого транспорта все равно не было, и майор Лорка ясно дал понять, что я должен торчать в Гаррисоне, пока меня не отпустит хирург. В замешательстве я пошел к себе.
Все было прибрано. Меня с улыбкой встретил рядовой Хартц. Его правая рука, привязанная к груди милей марли, покоилась в толстом гипсе.
— Как тебе удалось выйти раньше меня? — спросил я.
— У меня не оказалось инфекции, зэр. Я поливал раны бренди. — Он поморщился. — Жалко было тратить, но для меня одного оставалось слишком много.
Меня ждал еще один сюрприз. Из моей спальни вышла Ирина Суэйл.
— Мисс Суэйл была так добра, что помогла мне в работе, зэр, — сказал Хартц. Он казался смущенным. — Она настояла, зэр. Разрешите принести одежду из прачечной?
Я улыбнулся, и он вышел. «Что теперь?» — подумал я.
— Спасибо.
— Это самое меньшее, что я могла сделать для величайшего героя Арарата, — ответила Ирина.
— Героя? Что за вздор…
— Вероятно, вздор и то, что мой отец награждает вас военной медалью, а полковник Харрингтон представил еще к чему-то… не могу вспомнить, к чему, но разрешение должно прийти из штаба сектора…
— Для меня это новость, — сказал я. — И все же я не думаю…
— Вам и не нужно. Не предложите мне сесть? Хотите чего-нибудь выпить? У нас здесь все есть. Рядовой Хартц действует чрезвычайно эффективно.
— Вы тоже. Неплохо у меня получается, а? Садитесь, пожалуйста. Я бы угостил вас выпивкой, но не знаю, где что.
— Все равно вам не одолеть бутылку. Сейчас. — Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с двумя стаканами. Бренди для меня и вино «Иерихон», которое ей нравится. «Работа Хартца, — подумал я. — Теперь мне предстоит весь остаток жизни пить этот проклятый бренди».
— Тяжело было? — спросила, усаживаясь на диванчик, который появился во время моего отсутствия.
— Тяжеловато. — Из моих девяноста солдат только двенадцать не были ранены. Двадцать восемь погибли, и еще дюжина не скоро вернется на службу. — Но мы продержались. — Я покачал головой. — Я не хвастаюсь, Ирина. Больше удивляюсь. Мы продержались.
— Я все время думаю вот о чем, — сказала она. — Спрашивала Луиса Боннимена, но он не ответил. Почему вам приказали удерживать крепость? Это было самое трудное во всей кампании. Почему этим не занимался сам капитан Фалькенберг?
— Вероятно, у него были другие дела. В госпитале меня держали под наркозом, и я мало что знаю. Что случилось с тех пор?
— Все прошло великолепно, — сказала она. — Милиция Гармонии контролирует всю реку. Снова пошли корабли, цена на зерно в городе упала…
— Вы не кажетесь довольной.
— Это так заметно? — Она немного посидела молча, словно пытаясь справиться с собой. Губы ее дрожали. — Отец говорит, что вы завершили свою миссию. Он не разрешает полковнику Харрингтону отправить вас на помощь фермерам. А ведь Речная Стая — совсем не худшее из бандитских правительств! Во многом они были лучшими… Я думала… Мне казалось, что вы отправитесь на юг, к фермерам, где положение действительно тяжелое, но Хьюго получил устойчивое поступление продовольствия и говорит, что все остальное не наше дело.
— Вам так хочется, чтобы нас убили?
Она сердито посмотрела на меня. Потом увидела, что я улыбаюсь.
— Кстати, сегодня вечером вас ждут во дворце на обед. С хирургом я уже договорилась. И на этот раз я надеюсь, что вы придете! Все эти планы большого приема оказались хитростью вашего капитана Фалькенберга! Вы ведь придете? Пожалуйста.
Мы обедали вдвоем. Губернатор Суэйл ездил по недавно отвоеванным территориям, пытаясь создать устойчивое правительство. Мать Ирины оставила его несколько лет назад, а ее единственный брат служил офицером где-то в секторе Плеяд.
После обеда я сделал то, чего она, вероятно, от меня ожидала. Поцеловал ее и прижал к себе, рассчитывая перейти к чему-то более интимному. Но она высвободилась.
— Не нужно, Хэл.
— Прости.
— Ты мне нравишься, Хэл. Просто…
— Дин Ноулз, — сказал я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Нет, конечно, нет. Но… мне нравится твой друг Луис. Разве мы не можем быть просто друзьями, Хэл? Обязательно нужно…
— Конечно, мы можем быть друзьями.
В последующие три недели я часто с ней виделся. Друзья. Когда ее со мной не было, я о ней думал, и мне это не нравилось, «Все это глупо, — говорил я себе. — Младшие офицеры не должны увлекаться дочерями губернаторов. Из этого все равно ничего не получится, да тебе и не хочется, чтобы получилось. Твоя жизнь и без того достаточно сложна».
Я твердил себе это вплоть до того дня, когда хирург сказал, что я могу возвращаться в часть. Я был рад этому.
* * *Это по-прежнему моя рота. Я не служил с ними, а в крепости пробыл всего несколько дней, но рота А — моя рота. Все ее солдаты так считают. Я размышлял: что такого я сделал? Мне казалось, что никаких верных решений — да и вообще никаких решений — я не принимал.
— Удача, — сказал мне Дин. — Они считают тебя удачливым.
Это объяснило мне многое. Морские пехотинцы, вероятно, самые суеверные солдаты в истории. И нам действительно очень повезло.
Следующие шесть недель я приводил отряд в форму. К этому времени с нашивками центуриона вернулся в строй Ардвайн. Ему разрешалась только легкая работа, но это не мешало ему доводить солдат до полного изнеможения. У нас появилось несколько новобранцев из числа недавно прибывших осужденных; вероятно, в свое время они входили в Речную Стаю. Но это не имело значения. Машина морской пехоты принимает всех, и, если не сломает вас, вы выйдете из нее морским пехотинцем.
