Андрей Прудковский - Дхана и иные миры
И опять я жила полной жизнью: переживала, надеялась, одна операция, затем другая. Каждую свободную минуту я проводила у его кровати. Слова нам так и не понадобились: достаточно было ему подумать, и я видела его мысли, как цветной нескончаемый фильм. По моим глазам, улыбкам, слезам он видел на моём лице отражение своих мыслей.
Через два месяца он впервые встал на ноги, после этого выздоровление пошло семимильными шагами. Он мечтал о будущей прогулке и я тоже. Впереди было счастье, а за ним неизвестность. Я знала, что он обязан скоро вернуться к месту своей службы, так что на счастье мне полагалось лишь несколько дней. Но счастье нельзя мерить днями!
Но вот и настал наш день. Я была в своём красном платье, он — в парадном чёрном мундире с золотым орденом на груди. Мы прошли по всему нашему посёлку, поели мороженого, посидели в кафе, зашли в кинотеатр, но что там показывали, — не помню: весь сеанс мы целовались. К вечеру мы очутились на танцплощадке. О танец — слияние мыслей и движений, с ним и с музыкой! Наверное, все смотрели на нас, так слаженно и легко мы танцевали в тот вечер. Он был неутомим, я — тоже. Мы ушли не раньше, чем замолкла музыка.
А потом была моя комната. Я скинула пыльное, усталое платье и закрыла глаза. Он целовал меня сначала в губы, затем всё ниже и ниже. Каждый поцелуй расцветал на моём теле, как красная роза. Одна, другая…, но вот что было странно. Перед моими закрытыми глазами одна за одной вспыхивали розы его поцелуев, но цвет этих роз становился всё темнее по мере того, как поцелуи его спускались ниже. Последний поцелуй вспыхнул совсем чёрной розой, — и я очнулась. Это что-то значит! Я должна разобраться!
— Пётр! Одевай меня обратно!
— Я тебя обидел?!
— Нет! Дело не в этом! Одевай меня и продолжай целовать! Я должна нечто понять!
Я опять закрыла глаза и расслабилась. Внутренне я улыбалась. Пусть-ка попробует правильно одеть все мои женские причиндалы, которые он так легко и легкомысленно с меня сорвал. По мере его стараний поцелуи его становились всё светлее, последний, совсем розовый поцелуй в губы, в глаза…
— Хорошо справился!
— Но у нас всего пару дней, а там я уезжаю.
— Ничего, мы успеем! Я должна родить тебе дочку! Я её видела во сне! А сейчас оставь меня одну! Я должна понять,… здесь есть некая странность…, которую я, быть может, пойму этой ночью.
Он ушёл, а я легла и с опаской стала ждать сон. И сон пришёл. Я увидела красивый южный город.
— Что это за город? — спросила я.
И голос сна ответил мне название города.
Я видела вокзал, поезд и его. Улыбки, смех, дружеские объятия с теми, кого он оставил там на юге. Я с ревностью смотрела на их счастливые лица. Эта была его жизнь, в которой мне не было места!
Тем временем все погрузились в автобус. И вот мимо понеслись слепые улицы восточного города, затем сады, виноградники, пустыня. Затем река, мост…
А вот после моста я вздрогнула от ослепительной вспышки и проснулась. С трудом мне удалось опять уснуть. Опять я увидела реку, мост и разбитый автобус на краю дороги. Он лежал рядом с дымящимся колесом и не двигался, а рядом лежали все его друзья…
Следующий день я вспоминаю, как самый ужасный день моей жизни. С вершины блаженства я провалилась в какую-то чёрную мрачную яму. Я даже не хотела его видеть! Я отпросилась с работы и молча билась о стены своей ненавистной комнаты. А ночью опять приснился этот ужасный сон.
На следующий день я опять не хотела его видеть, но он выломал дверь моей комнаты.
— Я уезжаю послезавтра. У меня уже куплен билет.
— На поезд?!
— Да! Ты читаешь мои мысли?
— Нет! Но ты не поедешь на поезде! Сдай железнодорожный билет, полетишь позже, но только не на поезде! Возьми билет на самолёт. Так мы выгадаем ещё три дня вместе.
Пётр был ошеломлён моим напором, но, подумав, — согласился.
— Это мне будет стоить бутылки коньяка, — смеясь, сказал он загадочную фразу, и почему-то я увидела в его глазах лицо моего брата Радека.
А потом мы опять целый день гуляли вместе, но к ночи я его прогнала. Мне нужно было видеть очередной сон. И он пришёл, мой третий вещий сон!
Он пришёл в гуле самолётных моторов, в сутолоке нашего городского аэродрома. Вот я последний раз целую его в губы. Вот я стою за оградой и смотрю, как медленно разбегается огромная машина и вдруг уходит в прозрачную синеву. Во сне многое можно, и я раскрываю руки и лечу, лечу вслед за любимым… И вдруг — удар! И я оказываюсь на полу довольно далеко от кровати. Неужели я во сне летала по комнате?
Потирая ушибленное колено, ложусь опять. Отключаюсь от себя и думаю только о нём. И опять приходит сон. Только теперь меня нет, а я вижу только его. Он печально смотрит в окно на проплывающие облака. Но вот, облака уплывают вверх, самолёт снижается и тут… удар! Все пассажиры катятся по проходу. Ещё один удар! Огонь! И опять я вижу знакомый мост, берег реки, дорогу, только вместо автобуса — разбитый самолёт, и моего милого, неподвижно лежащего среди дымящихся обломков.
Я опять в ужасе проснулась. Что же делать?!
— Радогаст! Радогаст! — позвала я в полном отчаянии.
— Да, моя маленькая девочка.
— Я уже не маленькая, и уже не девочка. И у меня вполне взрослые проблемы.
Я рассказала Радогасту о своей любви и о своих пророческих снах.
— Ничем не могу помочь. — ответил мне Радогаст. — Несмотря на все мои сверхвозможности, я ведь не волшебник. Если Бог решает пресечь путь человека, а твой случай, похоже, именно такой, то я ничего не могу с этим сделать.
— Но зачем Богу убивать моего любимого?
— Я не знаю точно, но могу предположить. Ведь он у тебя профессиональный военный — иными словами, профессиональный убийца. Каждая душа, если она не совсем пропащая, имеет некую меру грехов, превышать которую Бог не позволяет. Если мера превышена, то человека весьма сложно спасти от неминуемой смерти.
С этими словами Радогаст отключился. В ярости я набросилась на своё красное платье и разорвала его в клочья. Это меня немного успокоило. Скоро придёт Пётр, а я опять не готова его видеть. Куда же мне деться? Машинально, я надела своё скромное рабочее платье. Куда-то надо идти. Но на работе я уже оформила недельный отпуск — там делать нечего. Ноги сами понесли меня в церковь. Как же я давно здесь не была. Было раннее утро, ещё никого не было, только незнакомый мне батюшка ходил вдоль стен и стряхивал с икон невидимую мне пыль. Я поставила свечку перед иконой Божьей Матери и застыла в скорбном молчании…
Очнулась я от пения хора. Оказывается, уже шла служба, а я, не замечая ничего, наверное, несколько часов простояла перед иконой со своей немой просьбой. Я вдруг почувствовала, что печаль моя прошла и что не всё ещё потеряно. Служба шла к концу, а я всё более и более переполнялась уверенностью. Вышла из церкви я в самом деятельном настроении.
Прежде всего, — в госпиталь — обсудить свою проблему с мамой Валей. Нашла я её с трудом — в хирургическом отделении. У неё опять были проблемы, на этот раз с ремонтом и заменой хирургического инструмента.
— Мама, — сказала я, — ты ведь уже поняла, что на город нам надеяться не следует. Надо устраивать мастерские здесь в посёлке.
— Откуда же мы здесь возьмём специалистов?
— Один у тебя уже есть — в психиатрическом отделении. Помнишь пациента Александра, ведь перед тем, как стать космонавтом, он несколько лет работал слесарем, да не где-нибудь, а в космических мастерских.
— Ох, Роза, Роза, что бы я без тебя делала?!
— Мама, но у меня тоже проблемы и решить их можешь только ты.
Я не стала рассказывать маме о своих снах, а только сказала, что хотела бы на некоторое время задержать в госпитале моего любимого. Я попросила маму Валю ещё раз осмотреть Петра и постараться найти причины, чтобы задержать его в больнице.
— Ну, Роза! Ты ради любви готова на любой подлог! Это нехорошо! Я, конечно, ещё раз осмотрю твоего Петра, но если ничего не найду, то даже своей властью я ничего сделать не смогу. Ведь сейчас все документы о выписке у него на руках и ему не требуется моё разрешение, чтобы уехать.
— Сделай, что можешь. Попробуй хотя бы убедить его задержаться на несколько дней!
Мама Валя в этот же день осмотрела Петра и вернулась домой сильно встревоженная.
— Знаешь, — сказала она, — дела у твоего Петра оказались весьма неважными. Оказывается, ты вместе с ним ходила на танцы, а у него ещё раны на ногах только начали заживать. Это ж надо додуматься, после такой тяжёлой операции — целую ночь танцевать!! О чём вы, молодёжь, думаете!!
— Что случилось, мама?
— Ну что! Разошлись швы у твоего любимого. И как он терпит боли?! Если бы сейчас я его отпустила, то он гарантированно остался бы без ног. Ему теперь предстоит повторная операция. Я его убедила, что уезжать сейчас ему никак нельзя.
