Игорь Чубаха - Цепные псы пантеонов
— Приятно говорить с умным противником.
— Хамишь.
— С умным соратником?
— Теплее.
— Ты не знаешь явок? — устал от иронии Петров. — А как же докладывал православному начальству об успехах? Как получал новые задания? — Чертыхаться ночью, на глубине пятидесяти или ста, черт его знает — сколько реально, метров под землей не хотелось. Именно из мистических соображений. Но, черт побери, как отнестись к свежей порции переворачивающих реалити-шоу с ног на голову сведений? Черт! Черт!! Черт!!!
— Вообще-то это секретная информация, но чего уж теперь: с курьерами.
— Выходит, даже с формулой яда на руках мы не сможем укрыться от преследования «Эдды» у твоих истинных командиров, в смысле— волхвов? Надеюсь, наконец, это последняя правда?
— И еще очень помучимся, пока найдем волхв-дивизион. И еще, ты будешь смеяться, но гнетущее вампиров вечно неудовлетворимое чувство голода после моей гибели не отпустило. В бестелесной оболочке мне остается только страдать, но это уже частности.
— А зачем ты меня тогда грузишь и этой проблемой?
— По жизни я — неврастеник, так что будь готов...
У Антона чесались виски от не разложенных по полочкам подробностей — перетрясем грязное белье снова. Антон попал в лапищи неких демонов, воюющих против православия. Его вербанул реальный кровосос, который далее оказался засланным казачком. Хотите, можно ржать до опупения, особенно если нравится черный юмор, ведь пока Антон порхал птичкой, вербовщика грохнули самым натурально-инфернальным образом за измену. И сейчас Антон языками перехлестывается (Черт! Черт!! Черт!!!) с видимым только ему, то есть личным привидением, «страшным, но симпатишным»... Может, еще помянуть сто миллионов чертей?!
Вы бы поверили во всю эту ботаническую пургу? Нет? А куда списать не ногами, а крыльями прополотые километры? Учитывайте морок, который давил на умерщвленную любовь... Черт! Черт!! Черт!!! Пусть и к ночи помянутый.
Антон недоверчиво ткнул пальцем в спутника и не встретил препятствия. Это было даже не так, будто пробуешь пальцем, теплая ли вода. Хуже. Мышцы предполагали пусть дешевое, но сопротивление. Но не встретили ничего. С голографией знакомы?
— Попрошу без фамильярности. Есть у меня надежда, что духом бестелесным я обречен витать подле тебя лишь до тех пор, пока не исполнится мое предназначение. Думаешь, самому в кайф вечно пухнуть от голода?
— Я слушаю, слушаю, — кивнул Петров, с превеликим огорчением смекающий, что избавиться от бестелесного спутника будет потрудней, чем сбежать от головорезов «Ред Ойла» и «Старшей Эдды», даже если те объединятся.
— Будем надеяться, что предназначение мое — уничтожить твоим ядом «Старшую Эдду». Кстати, так где, ты говорил, спрятана формула?
— Не говорил и не собираюсь язык распускать. Сначала я хотел бы обсудить с руководством этого, как ты выражаешься, волхв-дивизиона, сколько мне за формулу заплатят. И здесь гарантом, что меня не попытаются надуть, выступишь именно ты. Если ты ко мне «прикомандирован», в твоих интересах, чтобы сделка не сорвалась. — Признаться, Антон кривил душой. Никому открывать формулу яда он не собирался однозначно. С формулой и браслетом он мог бы прекрасно прожить в свое удовольствие, а не мыкаться по фронтам тайной войны. Изобретет способ избавиться от навязчивого призрака, и поминай Антоху как звали.
— Это шантаж?
Пришло время обозначить рубежи, и Петров не постеснялся:
— Я не рвался играть в ваши мистические игры, и если все-таки доведется играть, то на своих условиях. — Но, дабы ему на первых порах поверили, дескать, скрепя сердце, он согласен отдать открытие, приходилось изображать алчность. Что такое особенное запросить в оплату у волхв-дивизиона? Интересно, а если они смогут оживить Настю, реально, без дураков, оживить, будет ли он упорствовать в решении смыться?
А ведь весь этот мутный, пропитанный взаимными подозрениями и осторожными посулами разговор тек не сам по себе. Они шли, они мерили подошвами тоннели, они, точнее один Антон, оставлял цепочку следов в щедрой на отклик пыли.
И вот сцена: типичный лохматый бомж дрых под рифленой батареей, которую уместней встретить в типовом подъезде хрущевки, счастливо вытянув ноги поперек коридорного ответвления. Голову давай на заклание, уж это бурое от грязи, укутанное засаленными тряпками, развалившееся поверх расстеленных газет тело мороком не являлось. И лучшим доказательством тому служила ядреная вонь. Все смешалось в метро — и люди, и нелюди.
— Я знаю, что ты намылился брутально сбежать, — после богатого пакета взаимных подначек Зигфельд вдруг стал абсолютно серьезным. — Не трать время на ложь, я — ЗНАЮ. Ты считаешь, что с браслетом прекрасно обойдешься без всяких волхв-дивизионов. Но у магии, как и у Луны, есть обратная сторона: цена, которую адепты платят за посвящение. Мой вечный иссушающий голод — еще пустяки по сравнению с тем, что платят другие. И еще одна важная особенность моего мира — здесь не бывает одиночек. Они не выживают!
Вторую половину тирады Антон пропустил мимо ушей, а на первую пожал плечами, дескать, спорить и бить себя кулаком в грудь не стану. И этого минимального жеста (опять пора вспоминать чертей) хватило, чтобы бомж заворочался.
— Кто здесь? — простуженно засипел проснувшийся уникум, подслеповато прищурился на Антона. — Глаза у тебя добрые, бить не будешь?
— Скажи ему, чтоб убрался с дороги, — зашипел над ухом якобы не видимый и не слышимый для постороннего смертного призрак вампира.
Антон тщательно отследил реакцию смертного и был вынужден согласиться, что призрак вампира посторонним не видим.
— Отползи с дороги, — морщась от вони, приказал Петров.
— Ты сдурел, паря? Тебе туда не надо, там опасно. Ты меня не ругай, у меня бандиты квартиру отняли. А так я был профессором, Роберта Бернса на кокни-диалекте легко декламировал, Шекспира любил. А в тоннель не ходи, там поезда даже ночью шастают, только вчера троих задавило!
Пусть Зигфельд и лишился ощупываемого тела, но характер-то в реке не утопишь. Как был с точки зрения Антона позером, так и остался. И следующую реплику кровожадный фрукт не мог произнести без рисунка, типа, основной тут — я:
— Назови его «стражем поворота» и потребуй, чтоб освободил дорогу.
— Страж поворота? — всего лишь переспросил привидение ботаник.
— Так бы и сказал, что из ненормальных, — нехотя подвинулся пропащий человек, — а то: «отползи», будто я — гадюка из зоопарка!
Чуть не соскребя штукатурку со стены, лишь бы случаем не задеть источающего гонококковые миазмы товарища, Петров проник в поворот.
— Видишь, ночью в подземном мире даже смертные бомжи, чтобы уцелеть, вынуждены работать на наш интерфейс.
— А он сам не из ваших?
— Обычный бомжара. Три года общего режима за взлом ларька, откинулся, из квартиры выписан, жена обратно не пустила, приткнулся здесь. На бутылку водки в день хватает.
На факультативах Антона научили обыкновенной вещи: если твой собеседник говорит слишком много, значит, пытается отвлечь внимание. Вовремя припомнив эту фишку, Антон оглянулся лишний раз. Нет, черные пакости, или — будем вежливы — мороки по следу не крались.
— Ну да, помню твои же слова, что сорок процентов пашущих на «Старшую Эдду» — обычные люди.
— Сорок процентов технического персонала, — посчитал нужным поправить Зигфельд-Хлебников.
— Слышь, приятель, а с кем это ты треплешься? Или у меня в ушах двоится? — вдруг заинтересовался бомж.
Но Антон ответить не удосужился. Он повернул по коридору, потом еще раз повернул и, елки-ежики, оказался в самом доподлинном присутственном месте.
Вам приходилось бывать в государственной поликлинике? Зачем зря спрашивать, понятно, приходилось. Так же, как в поликлинике, здесь были двери с табличками и скрепленные стулья вдоль стен. Обитатели этого шоу делились на два четко идентифицируемых типа: тех, что с важным видом ходили по коридору и заглядывали в кабинеты без стука; и тех, что робко сидели на самом краешке стульев в ожидании своей очереди.
— Идеальное место, чтобы переждать ночь? — прозвучал сбоку богатый иронией вопрос. Нетрудно догадаться, что это опять ерничал Зигфельд.
— А что здесь такое? — Петров ответил вопросом в стиле продвинутой невинности.
Ближайшая к Антону дама, вполне разумно одетая в куртку-пропитку, вполне человеческого вида, разве что зубами не вышла — в пасти тонкие рыбьи мелкие-мелкие треугольнички, вопрос «от призрака» не расслышала. Не очень поверила, что слова новичка предназначены ей, но на всякий случай нервно подчеркнула:
— Я — крайняя! За мной будете.
— Какая тебе разница, что здесь происходит? Надо нам ночь перекантоваться? Выбери двери, где очередь «пожирнее», займи место с краю, да пропусти вперед себя еще пару лиц понастырнее, глядишь, и снова утро.
Антон счел за здравое послушаться. Нашел дверь, у которой скучало не меньше пятнадцати персонажей, по рожам — из гоголевской повести «Вий», и присел на последний свободный стул. Он даже решил не спрашивать, кто тут крайний, чтобы потом не нужно было суетиться.
