Ник Кайм - Путь восставших
— Погасить факелы, — командует Ци Рех, повинуясь не инстинкту, а приказу, который слышит в своей голове. Он звучит трескучим голосом Акшуб. Ещё одно воспоминание, на этот раз о том, как ведьма дала ему этот приказ сорок лет назад, а потом надежно спрятала в его собственной памяти.
Последователи тушат факелы, и огонь угасает, но свет остается и разливается в кратере. У него много оттенков — серый плесени, зеленый гнили и белый ненависти. Он кружится и изменяется, он мечется из стороны в сторону, и он…
Он смотрит. Свет видит их.
И его лучи остры. Они мелькают над землей, сверкая над головами паломников. Одна из них, Хат Хри, вытягивается в экстазе, поднимая руки к свету, и его лучи отсекают их. Женщина падает, шепча хвалу богам, и кровь брызжет из обрубков ниже её локтей.
Её поступок должен быть принят Силами, как одна из форм поклонения, её руки — очередной дар им.
«— Все, чтобы заслужить право на следующий шаг к Ложе Эха», — думает Ци Рех.
Хат Хри оборачивается к нему и улыбается, перед тем как умереть, истекая кровью на холодной скале.
Это был её решающий миг, такой же, как у Бещака на склоне горы. Всё во имя пути, по которому должен пройти Ци Рех.
Ммммммммммммммм…
Ааааааааааааааааааааа…
Их окружают развалины, сточенные временем, неузнаваемые, рассыпавшиеся в прах. Невозможно понять, чем они были когда-то. Порой Ци Рех замечает намеки на стены с ямами дверных проемов, но ничего более. Всего лишь призраки истории, тени времен, когда давинцы строили нечто более значительное, чем привычные для него юрты.
Жрецу известны и иные отголоски древности — сами ложи Давина, и в центре кратера его ждет Ложа Эха, величайшая из всех существующих. Она и есть источник божественного света, который, как теперь понимает Ци Рех, суть ещё одно отражение священного эха. Обладай жрец нужными знаниями, он увидел бы в танце света нечто большее, чем гнилостный отблеск разлагающихся мыслей. На мгновение Ци Рех даже унижен тем, как далеко ещё он отстоит от абсолютного знания.
Восемь огромных столпов поддерживают Ложу Эха над землей, они приземисты, в ширину больше, чем в высоту, хотя и впятеро выше самого Ци Реха. Так должно быть, ибо здание, что опирается на них, монолитно и весьма массивно. Его боковые стены строго вертикальны, при этом они гладкие, как стекло, и правильной формы, как кованое железо, хоть и выложены из камня. Башенки в четырех углах строения загибаются под острым углом к центру крыши, напоминая когти, готовые обхватить жертву.
Передняя стена ложи отлична от остальных, на ней нет ни единого гладкого места. Это сложное сочетание изгибов, углублений и выпуклостей, на которых танцует гнилой свет кратера. Он перескакивает с камня на камень, обнажая и скрывая детали, порождая и убивая тени, становящиеся образами, которые беспрерывно меняются, соскальзывая из одного значения в другое, прежде чем люди успевают осознать их. Стена больна. Стена поет. Стена больна песней. Отголоски эха обрели форму в её камне, и стена стала их посланником, через которого они говорят со всем Давином.
А что же внутри? Внутри ждет источник всех отзвуков и отголосков, предназначение Ци Реха и цель его долгого похода.
Внутри то, что необходимо исполнить.
Он должен проложить путь.
Но Ци Рех не видит двери, ведущей внутрь. Жрецу приходилось стоять перед вратами в Храм Ложи Змея, где Гору было дано видение истины. Те врата превосходили все известное ему не только по размерам, но и по источаемой мощи. Мало того, они были настоящим произведением искусства, а гравировку в виде Древа, обвитого Змеем, не мог надеяться повторить никто из нынешних давинцев. Даже из Ложи Гончего Пса, которая сама обладала подобными памятниками старины. Все жрецы понимали тогда, что никакая ложная гордость не вправе отвергать дом Змея как единственно возможное место для проведения ритуала над Магистром войны. К вратам порой относились, как к делу рук самих богов.
Здесь же, охваченный священным трепетом, Ци Рех вдруг представляет себе, что Ложа Эха и есть один из богов. Как он сможет подчинить его своей воле? Или даже осмелиться на это? Он ведь даже не в силах добраться до стен ложи, столпы слишком высокие и гладкие, чтобы пробовать забраться по ним.
И все же, жрец осторожно идет вперед, следя за смертоносными лучами света, и ученики по одному следуют за ним. Он чувствует, как грани света касаются его рук и ног, скользят по коже у горла, но не более того. Хат Хри умилостивила их в достаточной мере, и кровь паломников больше не прольется — здесь и сейчас, разумеется.
Пробираясь среди руин, Ци Рех ощущает надоедливое гудение призраков разрушенных построек. С ними приходят проблески прежнего видения, дарующие новый осколок понимания: важно не то, что было уничтожено, важен сам факт разрушения. Это был дар, принесенный давинцам, дар, который сейчас обновляется раз за разом и мир за миром, странствуя по Галактике.
Развалины обрываются на границе круга из обожженного до черноты камня, охватывающего Ложу Эха. Ци Рех останавливается там же и вытаскивает из заплечной перевязи свой посох с головой змея. Он чувствует тончайшее покалывание в шее, древнейший признак того, что на него смотрят чьи-то глаза. Жрец высоко вздевает над головой посох, бросая вызов их хозяевам.
Он не боится — это не божественные глаза, а человеческие.
Один за другим, со всех сторон круга из руин выходят иные жрецы в сопровождении своих последователей. Все они, отвечая Ци Реху, высоко держат свои посохи с головами медведя, ястреба, ворона, дикого кота, волка, дракона, крысы…
Все ложи Давина собрались здесь, и все смотрят друг на друга с равной ненавистью.
«— Нас всех призвали сюда», — понимает Ци Рех. Он думает, не приходила ли Акшуб в каждый из кланов, нашептывая слова о пророчествах и судьбе. Лгала ли она им всем? Лгала ли она о его предназначении? Неужели эхо, которое он считал своим, слышат и все остальные?
Гудение земли и хор мертвых звезд вновь окутывают его…
Ммммммммммммммм…
Ааааааааааааааааааааа…
…и страх исчезает. Его не затем воспитывали с детства в ожидании одного-единственного момента, чтобы превратить всё в бессмысленную игру. Ци Рех быстро оглядывает собравшихся жрецов и старательно скрывает улыбку, появившуюся на губах. Не до конца — острый и длинный собачий клык успевает выглянуть на свет. Никто из пришедших в кратер ему не соперник, он возвышается на голову почти над всеми. Его оружие превосходит грубые клинки в руках и на поясах у тех, кто явился сюда под знаменами низших зверей, а многие из чужаков даже не носят брони. Лишь посохи жрецов равны в искусстве сотворения его собственному символу власти, но это священные реликвии одной эпохи, дошедшие к ним через тысячелетия.
Из-за спины Ци Реха доносятся звуки, говорящие о том, что его спутники готовятся к бою, и жрец с силой ударяет основанием посоха о скалу. Треск неожиданно резок и заставляет многих вздрогнуть, а его отзвуки не затихают. Напротив, они делаются все громче, пока вдруг не исчезают из реального мира и не становятся частью отголосков, звучащих с вершины горы.
— Объясните, зачем вы здесь, — приказывает Ци Рех.
— Объясни, зачем ты здесь, — отвечает ему жрец Дикого Кота, делая шаг вперед. Похоже, он считает себя главным противником жреца с посохом Змея. Его броня так же хороша, как и у Ци Реха: полосы багрового металла охватывают туловище, руки и ноги, из наплечников торчат рога, с плеч свисает меховой плащ крупного зверя. Пальцы на правой рукавице вытянуты в железные когти длиной с предплечье, а в левой руке жреца угрожающе сжат изогнутый, зазубренный клинок. Носки сабатонов, в довершение картины, также выкованы в форме острых когтей. Он готов бросить вызов, жаждет ввязаться в бой. Он явно уверен в своем превосходстве над Ци Рехом.
Какая глупость. Какое невежество. Его нужно проучить.
Так, чтобы увидели все, так, чтобы все поняли свое место.
— Я здесь, чтобы открыть Ложу Эха, и я сделаю это во имя Ложи Гончего Пса, — говорит Ци Рех.
Жрец Дикого Кота смотрит на него, и, кажется, грива его волос взъерошивается с каждым услышанным словом. Позади и справа от него стоят последователи Ложи Змея, их новая жрица, кто-то из учениц Акшуб, облачена в броню с длинными, изогнутыми шипами на плечах и какие-то тряпки, изодранные сильнее, чем лохмотья на её спутниках. Выражение её лица непроницаемо, и Ци Реху остается лишь догадываться, знает ли жрица о том, что её повелительница говорила в Ложе Гончего Пса. Известно ли ей, что право сделать следующий шаг по пути предназначения принадлежит Ци Реху? Неужели она настолько глупа, что рискнет обвинить Акшуб в предательстве Ложи Змея?
Нет. Конечно, нет, никто не может быть настолько безумным. Никто не осмелиться бросить вызов самой Акшуб. На Давине не было пророка, подобного ей.
