Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ) - МакКаммон Роберт Рик

«Это второе испытание, — поняла Кей. — Он хочет понять, из чего я сделана — из льда или дерьма. Чтоб его!»

— Мне нравятся ваши волосы, — сказал ей Тим Клаузен. — Приятный цвет.

— Спасибо, — выдавила она из себя, ерзая на стуле.

У паренька были черные, спокойные глаза — два уголька на бледном, тут и там отмеченном угревой сыпью лице. Светло-каштановые волосы были обрезаны почти до самой кожи, а под глазами залегли фиолетовые тени — свидетельство то ли усталости, то ли безумия.

Джек тоже рассматривал Тима Клаузена. Паренек был мал для своих лет, и его голова имела странную форму — черепная коробка выглядела слегка вздувшейся. Казалось, Тим держал шею в постоянном напряжении — словно боялся не совладать с весом головы. Подросток по очереди посмотрел на каждого из присутствующих долгим, оценивающим взглядом. Он не моргал.

— Можете оставить его с нами, — сказал Коуторн, и оба санитара вышли из конференц-зала, закрыв за собой дверь. — Тим, как ты себя сегодня чувствуешь?

Улыбка паренька сделалась шире.

— Почти свободным.

— Я имею ввиду, физически. Что-нибудь ноет или болит? Какие-нибудь недомогания?

— Нет, сэр. Мое самочувствие просто прекрасно.

— Хорошо. — Минуту он просматривал свои записи. — Тебе известно, почему ты здесь?

— Конечно.

Пауза.

— Не хочешь нам рассказать?

— Нет, — ответил он. — Я устал отвечать на вопросы, доктор Коуторн. Но был бы не прочь сам задать несколько. Можно?

— Какие именно вопросы?

Внимание Тима переключилось на Кей.

— Хочу получше узнать этих людей. Сначала леди. Кто вы?

Она бросила взгляд на Коуторна, и доктор кивнул в знак согласия. Джек собрал фотографии и теперь изучал их — при этом внимательно слушая.

— Как сказал доктор Коуторн, меня зовут Кей Дуглас. Я из управления общественных защитников и буду представлять твои интере…

— Нет-нет! — прервал ее Тим; на его лице было написано нетерпение. — Кто вы? Ну, например… Вы замужем? Разведены? Есть ли у вас дети? Какую религию вы исповедуете? Какой ваш любимый цвет?

— Эм… ну… нет, я не замужем.

«Хотя и разведена». — Но Кей не собиралась об этом рассказывать.

— Детей нет. Я…

«Это просто нелепо! — подумала она. — С какой стати я должна делиться подробностями личной жизни с этим мальчишкой?»

Он ждал продолжения, не сводя с женщины бесстрастного взгляда.

— Я католичка, — продолжила она. — Думаю, мой любимый цвет — зеленый.

— Парень есть? Живете одна?

— Боюсь, я не понимаю, какое это имеет отношение…

— Отвечать на вопросы — невеселое занятие, правда? — спросил Тим. — Совсем невеселое. Что ж, если вы хотите задать мне свои вопросы, вам сначала придется ответить на мои. Полагаю, вы живете одна. Скорее всего, встречаетесь с парой мужчин. Возможно, даже спите с ними.

Кей не смогла совладать со своим румянцем, и Тим рассмеялся.

— Я прав, да? Так и знал! Вы хорошая католичка или плохая?

— Тим? — Голос Коуторна звучал вежливо, но твердо. — Мне кажется, ты слегка перегибаешь палку. Все мы хотим разобраться с этим как можно скорее, так ведь?

— Теперь вы. — Тим оставил слова Коуторна без внимания; его глаза нацелились на Джека. — Какая у вас история?

Джек отложил в сторону фотографию, на которой были запечатлены кровавые картины, намалеванные пальцами на кухонных стенах дома Клаузенов.

— Я женат уже четырнадцать лет, у нас с женой двое сыновей, я методист, а мой любимый цвет — темно-синий. У меня нет любовницы, я фанат баскетбола и люблю китайскую кухню. Что-нибудь еще?

Тим задумался.

— Да. Вы верите в Бога?

— Верю… Верю что, есть некое высшее существо. Да. А как насчет тебя?

— О, в высшее существо я верю. Это само собой. Вам нравится вкус крови?

Джек постарался, чтобы на его лице не проступило никаких эмоций.

— Не особо.

— А вот моему высшему существу — нравится, — произнес Тим. — Оно просто обожает этот вкус.

Он несколько раз подался вперед и назад, шурша тканью смирительной рубашки. Тяжелая голова раскачивалась на тонюсенькой шейке.

— Ладно… Просто хотелось понять, что из себя представляют мои дознаватели. Спрашивайте.

— Можно я? — попросил Джек, и Коуторн жестом предложил ему приступать. — Тим, я пытаюсь определить (при поддержке мисс Дуглас и управления общественных защитников) твое психическое состояние ночью двенадцатого октября, между десятью и одиннадцатью часами. Ты знаешь, о каком происшествии я говорю?

Тим хранил молчание, таращась в одного из матовых окон. Затем сказал:

— Конечно. Именно той ночью они и пришли. Навели беспорядок, а потом смылись.

— В своих показаниях лейтенанту Маркусу из полицейского управления Бирмингема, ты сообщил, что «они» пришли в дом твоих родителей и что «они»… — Он разыскал в портфеле фотокопию показаний и зачитал нужный отрывок: — Цитирую: «они устроили разгром. Я никак не смог бы их остановить, даже если бы захотел. А я не хотел. Они пришли, устроили разгром, а затем, закончив, отправились домой, а я вызвал полицию — потому что знал: кто-то услышал вопли». Конец цитаты. Все верно, Тим?

— Похоже на то. — Он продолжал пялиться в одну точку, что находилась на оконном стекле сразу за плечом Джека. Голос парнишки звучал глухо.

— Не мог бы ты сказать мне, кого имел в виду, говоря «они»?

Тим снова заерзал, и смирительная рубашка зашуршала о спинку стула. Капли дождя россыпью барабанили в окно. Кей чувствовала, как у нее в груди колотится сердце, и с силой прижимала ладони к поверхности стола.

— Моих друзей, — тихо произнес Тим. — Моих лучших друзей.

— Ясно. — На самом деле это было не так, но, по крайней мере, они чуть-чуть продвинулись вперед. — Сможешь назвать мне их имена?

— Имена… — повторил Тим. — Скорее всего, вам не удастся их произнести.

— В таком случае произнеси их для меня.

— Моим друзьям не нравиться, когда их имена становятся известны кому ни попадя. По крайней мере, настоящие имена. Я придумал им прозвища: Адольф, Лягушонок и Мамаша. Мои лучшие друзья.

На минуту сделалось тихо. Коуторн шуршал своими записями, а Джек разглядывал потолок и обдумывал следующий вопрос. Кей его опередила:

— Кто они? То есть… откуда они пришли?

Тим снова улыбнулся, словно был доволен этим вопросом.

— Из ада, — сказал он. — Именно там они и живут.

— Я так понимаю, под Адольфом, — произнес Джек, подбирая слова, — ты подразумеваешь Гитлера. Верно?

— Это я его так зову. Однако он не Гитлер. Он гораздо древнее. Хотя однажды он отвел меня в место, где были ограды и колючая проволока и где трупы швыряли в жерла печей. В воздухе витал запах жареной плоти — как во время барбекю на Четвертое июля. — Тим зажмурился за круглыми линзами своих очков. — Понимаете, он провел для меня экскурсию. Там повсюду были немецкие солдаты, в точности как на старых фотографиях, и печные трубы, из которых валил коричневый, пахший палеными волосами дым. Сладкий аромат. Еще там были те, кто играл на скрипке, и те, кто копал могилы. Адольф говорит по-немецки, поэтому я дал ему такое имя.

Джек взглянул на одну из фотографий. На ней были изображены кресты свастики, начертанные кровью на стене; под ними лежало выпотрошенное туловище маленькой девочки. Он чувствовал себя так, словно пот выступал на внутренней стороне кожи — внешняя при этом оставалась холодной и липкой. Каким-то образом — без какого-либо оружия или инструментов, которые полиция смогла бы установить, — мальчик, сидевший сейчас у дальнего края стола, покромсал своих родителей и сестренку на куски. Просто разорвал их в клочья и в разгуле жестокости швырнул ошметки на стены, затем расписал стены надписями «СЛАВА САТАНЕ», свастиками, странными звериными мордами и непристойностями на дюжине разных языков — все свежей кровью и содержимым внутренних органов. Но чем же он воспользовался, чтобы расчленить родных? Человеческие руки, естественно, не обладали такой силой. На трупах обнаружили следы глубоких укусов и оставленные когтями отметины. Глаза были вырваны, зубы — выбиты из раззявленных ртов, уши и носы — отгрызены.