Курс на юг - Батыршин Борис Борисович

– Так и не узнают! Придем в Вальпараисо, запрем их в трюм, и вся недолга.

– А людей не жаль? – покосился на приятеля барон. – Какую неделю в море! А тут берег под боком, ром, кабаки, девки, а им в низах киснуть!

– Знали, на что шли, – отмахнулся Остелецкий. – Ну и кормежку, конечно, обеспечим – от пуза, с ананасами и какао. Они там соорудили что-то типа гимнастического зала с тренировочными снарядами и боксерскими мешками, вот и пусть гоняют друг друга до седьмого пота. А по ночам будем на палубу выпускать малыми группами, воздухом подышать. Ничего, сейчас не лето, жары нет. Потерпят, не дети.

– Ну хорошо, с этим ясно. – Греве наконец справился с трубкой и выпустил первые клубы ароматного дыма. – А ты-то сам что? Сойдешь со мной на берег?

– А куда я денусь? Сказал же: надо сперва разобраться, что тут творится. Ты со своей дражайшей половиной включишься в местную светскую жизнь – как же, владелец крупнейшей на побережье пароходной компании! А я пока пошарю по местным клоакам.

– Прикинешься репортером? – понимающе кивнул барон.

Эту часть операции они обговорили заранее. Остелецкий даже исхитрился раздобыть документы журналиста одного из парижских изданий, свидетельствующие о том, что он направлен в Чили с заданием освещать ход войны для французской публики.

– Да, это наилучший вариант. Потолкаюсь по портовым заведениям, знакомства заведу. Испанский у меня, правда, неважный, ну да это не беда. В Вальпараисо, как и во всяком порту, говорят на разных языках. Справлюсь.

Остелецкий поправил фуражку с золотой кокардой. После того как «Луиза-Мария» миновала пролив Дрейка и вышла в Тихий океан, он потребовал от морских «пластунов» сменить форму одежды и сам подал им пример. Теперь они щеголяли в белых полотняных мундирах пароходной компании, принадлежащей Греве, а в судовой роли значились как пассажирская прислуга – стюарды, официанты, помощники кока. Артиллеристы же числились как сменные машинисты и кочегары. Что до орудий, то Греве решил не испытывать судьбу, а замаскировать их дощатыми коробами, имеющими вид палубных надстроек. При необходимости достаточно выбить несколько железных штырей, и липовые надстройки рассыплются, словно карточные домики, явив свету крупповскую пушечную сталь.

– Сколько нам еще?..

– Ветер балла четыре, бежим хорошо. – Греве задрал голову, рассматривая туго выгнутые паруса. – Завтра вечером станем на рейд. А ты бы подумал пока, как в случае чего будете уходить с судна.

Остелецкий досадливо поморщился.

– Вот ты торопыга, Карлуша. Говорено же не раз: сначала надо осмотреться. А там что-нибудь и нарисуется. Ты лучше с женой поговори, объясни ей, что не стоит о нас распространяться.

– Уж сколько раз говорено! – буркнул барон.

– А ты не поленись, скажи еще. Она, конечно, женщина редкого ума, но все же… женщина. Сболтнет кому-нибудь за чашечкой кофе, или что у них тут пьют? А нам сейчас лишние проблемы ни к чему.

– Ладно, если настаиваешь, поговорю.

– Вот и хорошо. И, кстати, об архаровцах: возьми-ка ты с собой парочку на берег в качестве телохранителей.

– А это не будет подозрительно? – встревожился барон. – Все же мы гражданское судно…

– Мы идем не в Остенде, Гревочка, и даже не в Марсель. В Южной Америке нравы особенные, и чем больше вокруг тебя будет головорезов, увешанных револьверами и кинжалами, тем крепче тебя будут уважать. Да ты не волнуйся: отберу самых страхолюдных, и чтоб помолчаливее. В самом деле, мало ли что может приключиться?

Барон скрыл тяжкий вздох. Венечке-то хорошо, знай играй в свои шпионские игры! А ему объясняться с дражайшей половиной, которая, чуть замаячили на горизонте опасные приключения, потребовала, чтобы ее посвятили во все детали и вообще позволили принять участие. Пока барону удавалось как-то отнекиваться. Но стоит заговорить о секретности, Камилла, к гадалке не ходи, сделает очередную попытку. Причем не где-нибудь, а в своей каюте-будуаре, на супружеском ложе, где она давно научилась вить из мужа веревки. И как тут выкручиваться, скажите на милость?..

Сентябрь 1879 г.

Чили. Гавань Вальпараисо

– Аглицкая работа… – заметил Греве, рассматривая лениво дымящий в трех кабельтовых от «Луизы-Марии» броненосец. – Как его бишь, «Бланка Энкалада»?

– «Адмиранте Кохрейн», – лениво отозвался Остелецкий. – «Бланка Энкалада» – его брат-близнец. Систершип, как говорят англичане.

– Название какое-то странное. – Барон сдвинул подзорную трубу, запихнул ее в кожаный тубус и выудил трубку. – Не испанское, скорее английское.

– Так оно и есть английское. Броненосец получил имя в честь британского морского офицера, стоявшего у истоков чилийского военного флота. Кстати, сами они говорят не «Кохрейн» а «Кочране».

– Кочан, значит… – Барон повертел трубку в пальцах.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что на «Луизе-Марии» позволяется курить где угодно, в отличие от кораблей Российского флота, где курение допускалось только возле особой бочки с водой, установленной у грот-мачты.

– Ну-ка, камрад… – подозвал он матроса-бельгийца. – Принеси-ка огоньку.

Матрос кивнул и кинулся прочь, стуча босыми пятками, а барон продолжил созерцание «Адмиранте Кохрейна» и его близнеца, «Бланка Энкалада». Броненосец стоял в полутора кабельтовых мористее, черный, мертвый, без единого огонька на палубе и в наглухо задраенных орудийных портах и иллюминаторах.

– И как наши справятся с этими утюгами? – продолжал рассуждать барон. – Броненосный таран – дело, конечно, хорошее, но в открытом море, в эскадренном бою… Нет, решительно не понимаю!

Действительно, чилийские корабли выглядели более чем солидно. Казематные броненосцы второго ранга, построенные на верфи в Чатеме, вошли в строй всего два года назад и оставались самыми современными военными кораблями среди флотов южноамериканских государств.

Пару дней назад Остелецкий под большим секретом поведал барону о миссии Повалишина и Казанкова. Чем вызвал его неудовольствие: секреты секретами, но мог бы и раньше рассказать! Все же друзья как-никак, да и дело предстоит делать общее…

Остелецкий пошарил в кармане кителя и извлек портсигар. Действовать приходилось левой рукой – во время шторма в проливе Дрейка он, не удержавшись на ногах, покатился по палубе и вывихнул правую кисть.

– Кстати, Гревочка, ты в курсе, что могло случиться так, что эти посудины ходили бы сейчас под Андреевскими флагами? – осведомился он.

Барон изумленно вытаращился на приятеля.

– Именно так, и не смотри на меня, словно правоверный иудей на свиную рульку! Дело в том, что эти броненосцы обошлись Чили в два миллиона песо, и в прошлом году президент Аннибал Пинто в приступе бережливости попробовал сбагрить их назад англичанам. Но пожадничал, запросив по двести двадцать тысяч фунтов за каждый. Потом он обратился в наше Морское министерство, и там дело вроде бы сладилось, но тут случилась свеаборгская победа, и под шпицем решили, что запрошенные чилийцами деньги лучше пустить на ремонт и перевооружение британских трофеев. Можно сказать, президенту Пинто свезло: добейся он успеха, и чилийцы перед самой войной оказались бы без самых лучших своих кораблей!

– Да, сейчас это самые мощные боевые единицы воюющих сторон, – согласился с собеседником Греве. – У перуанцев, правда, был вполне современный броненосный фрегат «Индепенденсия», но они его позорнейше профукали.

– Зато у них остался «Уаскар». Он один навел такого шороху, что чилийцам остается только за голову хвататься. Гоняют свои бронированные корыта вдоль всего побережья, жгут почем зря уголь, надрывают машины – все впустую! Вот и сейчас: подлатают слегка текущие котлы, и снова в море. Война ждать не будет!

Прибежал давешний матрос с керосиновой лампой. Проволочным рычажком сдвинул вверх стеклянную колбу, барон поднес трубку к трепещущему язычку огня и принялся за ритуал раскуривания. Остелецкий терпеливо ждал, вертя сигару в пальцах.