Дмитрий Манасыпов - Возвращение
Им была закрыта дорога за Периметр, где их ждали лишь направленные на них стволы разного калибра, заграждения и люди в глухой защите, которые ни за что не пропустили бы их дальше. А куда могла деться от каждого из Измененных тоска по тому, что осталось там, на Большой земле? По нормальной человеческой жизни, синему небу и траве, которая просто растет густым ярким покрывалом. По ночам, когда не нужно трястись за собственную жизнь, сжимая во вспотевшей ладони рукоять или цевье оружия. По обычным магазинам с нормальной едой и шмотьем, и не для себя, для детей. Все это лежало за Чертой, за Периметром, за тем, что было закрыто для них наглухо. Возможно ли, имея все это в своей жизни, любить тех, кто приходит в твой, пусть и страшный дом, для того, чтобы тупо заработать? Поэтому – никогда не поворачивайтесь спиной к Измененному, оставшись с ним наедине, и не верьте в то, что он тебе говорит. Хотя… тут я немного не прав. К некоторым из них я повернусь спиной и буду доверять.
Мы двинулись дальше, готовые к тому, что нас ждет. Схрон Сдобного, как он объяснил совсем точно, находился в районе того небольшого гаражного массива, который я прекрасно помнил с самого детства. Рядом старое городское кладбище, место вроде и жутковатое, но никогда не дававшее повода для чего-то, кроме детских страхов. В одной из старых кирпичных коробок находится вход в небольшой подземный бункер, из которого можно уйти под сам город. Почему туда, в это закрытое пространство? Потому что там можно запереться, а потом уйти по коммуникациям, вытащив Чугуна в более-менее безопасное место.
Да, нам придется разделиться, это уже ясно. И еще мы потеряем сколько-то драгоценного времени, если не сделаем этого сразу, а будем ждать того момента, когда Чугун все-таки придет в себя и сможет двигаться самостоятельно. Дальнейший путь мы пройдем впятером, как мне кажется. Точинов, Скопа, Сдобный, Котенок Андерсон и я. Барин с Казаком останутся со своими друзьями и напарниками, потому что если есть возможность сохранить жизнь, то лучше это сделать. Как мы впятером совершим невозможное? Да хрен его знает, если честно. Так, как всегда делали это до нас те, кто родился в моей стране. С помощью упорства, желания дойти до конца и такой-то там матери, чисто по-русски, от всей души. Вот и мы так же поступим, и сделаем чудо в квадрате. Или погибнем, выбор у нас небольшой. Но… я бы предпочел пусть и помучиться немного, но остаться в живых и увидеть результат.
Дорога ложилась под ноги спокойно и ровно, внутренний хронометр продолжал отсчитывать секунды до момента полноценного огневого контакта, и мысли не шатались взад-вперед. Ты же знаешь, что у тебя впереди, знаешь всю сложность задачи и должен вести себя так, как поступают настоящие люди. Не бежать сломя голову и забиваться в страхе куда-то, пытаясь спрятаться от страшил, которые ждут тебя впереди с оружием в корявых лапах. Не сдаваться на их милость, плывя вперед по течению и думая, что все обойдется. Бой? Да, бой, возможно, что такой, из которого не возвращаются. Но ты же знаешь, ради чего должен вступить в него и, самое главное, выжить. И, значит, сделаешь все для того, чтобы его выиграть. Так должно быть, иначе зачем вообще все вокруг? И, скажу я вам, господа матренинские архаровцы, я бы еще подумал на вашем месте, прежде чем пытаться остановить нас, пусть вы с виду и сильнее.
Район давно проснулся, и это непередаваемое ощущение будоражило даже больше, чем я ожидал. Есть тут что-то такое, что не отпускает и заставляет возвращаться сюда снова и снова. Все эти ужасные с виду куски нашего с сестренкой бывшего родного города были по-своему прекрасны. Пусть именно здесь и сейчас не было того, что заставило восторгаться его странноватой красотой, это так. Но даже то, что было, оставалось единой частью того целого, чем Радостный тянул к себе таких, как мы. Свобода, адреналин, настоящий адреналин, плечо друга рядом, любимая тяжесть твоего металлического товарища на плече и в руках. То, что вошло в тебя полностью, заставляя понимать, что это твое, что здесь ты настоящий, без лицемерной маски и повседневного карнавального костюма, купленного в каком-нибудь «Хендерсоне». Да, родной, я не сказал этого вслух, но смогу сказать сейчас, тихо, одними губами:
– Здравствуй, Район, я вернулся…
Сейчас то, что творилось год назад в голове, представлялось каким-то странным куском жизни, о котором не забудешь, но и не захочешь вспоминать. Страх исчез, та ненависть, которая была к «консерваторам», никуда не ушла, оставаясь чистой и ясной. Впереди была возможность поквитаться с ними именно так, что наш друг будет отомщен полностью. Оно того стоило, и я был готов идти для этого вперед ровно столько, сколько нужно.
А шанс доказать всем, что это так – скоро представится. Я бы даже сказал, что практически с минуты на минуту, ух, господа, я такой хулиган сегодня с утра…
– Все, есть… – Скопа давно ушла далеко вперед. – Вот нахалье, даже и не прячутся.
– Что там, сестренка?
– Ну да, пятнадцать рыл. Один пулемет на крыше гаража, еще один в кустах через дорогу, третьего не вижу. Короче, парни, сейчас будет очень весело и жарко.
– Есть где Чугуна оставить? – Сдобный выматерился. – Или как?
– Есть. Тут подстанция, она такая вся в руинах, самое то. Чего они, дебилушки, ее не заняли – непонятно. Подтягивайтесь, пока они тут чего-то жрут и даже ухом не ведут в нашу сторону.
Да уж… странновато как-то. То ли нас всерьез не принимают, то ли ребятки о себе совсем уж высокого мнения, больше никак и не скажешь. Посмотрим. И самое главное – вот теперь хватит рассуждать. Сейчас мысли не важны, сейчас мышцы важнее. И рефлексы, вбитые когда-то в твою голову старшим лейтенантом Сашей Мисюрой там, далеко за спиной, на войне в собственной стране, которые пригодились здесь так, как будто он знал про это наперед. Пошли, пацаны, настало время действовать.
Быстрыми перебежками вперед, и вес носилок никак не чувствуется, они не мешают. Витька лежит на них, и мы бежим так, что он даже не шевелится, да, мы это можем, когда действительно нужно. Вперед, метр за метром, вон она, разваленная «кирпичка», куда нам нужно, еще немного поднажать! Тяжело дышать, кровь стучит в висках, желая вырваться хотя бы через поры. Перед глазами спина Казака, на ней равномерно подпрыгивает горб эрдэшки, и ствол на плече, который он придерживает рукой. Сбоку так же ровно, не сбиваясь, бежит Сдобный. Даже профессор, который вроде бы должен нас тормозить, бежит так, как и нужно. Раз-два, раз-два, единым целым живым механизмом вперед. По глазам побежали соленые горячие капли, по щекам вниз, и срать на них. Да, тяжело, от этого никуда не деться, но ты должен, боец, должен, и потому беги, стиснув зубы и матерясь про себя. Ты ДОЛЖЕН!
Добегаем, с громадным желанием отплеваться и вытереть пот, сразу падаем, прижимаясь к земле. И пот, и вязкая слюна – все потом, сейчас важно не это. Мы успели пробежать ту зону, где нас могли взять в «вилку», но они не успели. И это ваша ошибка, придурки, и сейчас мы накажем вас за это, да так, что вы даже и не успеете про нее пожалеть. Сзади подбегает Барин, даже через маску слышно, как тяжело он дышит. Женька тащит на себе Сокола. Очень бережно опускает его на землю, сам откатывается в сторону, занимая угол. Сестра уже внутри, чуть высунувшись из разрушенного оконного проема. Ну, что там?
А ничего, архаровцы жрут и хохочут. Даже пулеметчик и его помощник, сидящие высоко и смотрящие далеко, ничего не захотели увидеть, уверенные в собственной силе и превосходстве.
– С двух сторон… – прицел Сдобного еле слышно вжикает, давая ему возможность правильно оценить обстановку. – Пикассо, мы с тобой справа, Барин и Казак – с другой стороны. Котенок, приготовь пулемет и заходи в подстанцию. Профессор, вы с Соколом. Если этот герой начнет в бой рваться, то разрешаю дать ему по тыкве и отправить в нокаут. Стрелять пусть стреляет, но чтобы раньше времени и не думал вперед идти, понял?
– Иди в жопу, Сдобный. – Сокол широко улыбнулся. – Не маленький, да?
– Вот и молодец. Ну, на раз-два-три, парни. Скопа, ты готова?
– А то…
– Раз… два… три!
Пошли, ребят, пошли…
Первый попал в треугольники прицела, зафиксирован… выстрел! Есть, сука. Попал, родимый. Измененного откидывает на кирпичную стену, он сползает по ней. Рядом тихо хлопает винтовка сестры, и пулемет, что стоит на самой верхотуре, стрелять уже не будет, потому что делать это некому. Сдобный отстреливает вновь пополненные на Дачах гранаты, укладывая их в маленькую кучку из пяти оторопевших олухов. Вспышки, небольшие клубы дыма, крики, переходящие в задушенное сиплое бульканье. Вперед, парни, мы сможем.
Казак с Барином идут по левому флангу, практически не скрываясь, двумя высокими прямоходящими машинами убийства. Вот черт, до чего лихо у них это выходит, я в восторге! Сколько там этих, которые наконец-то попытались ответить?
Половина того, что было в самом начале боя, всего пару секунд назад, всего половина. Пулемет, блядь, точно! Вскидываю ствол так, чтобы можно было отстрелить ВОГ, автоматически навожу, понимая, что сейчас неважна электроника, важно только собственное внутреннее чувство того, что верно. Гэпэшка хакает, выпуская цилиндр гранаты, в кустах разворачивается небольшой яркий цветок, который практически тут же гаснет. Бегу туда, понимая, что надо добить, не дать тому, кто мог выжить, открыть огонь. Подбегаю и вижу, как дергаными движениями ствол «Сармата» выпрямляется, поднимаясь, и начинает опускаться в нашу сторону. Очередь с ходу, от живота, широким веером, чтобы наверняка зацепить, не дать выбрать спуск и помешать тугой двойной пружине выпустить в ребят рой стальных шершней. А сзади грохочет тот самый третий, про который не врал Измененный, давно остывший там, позади.
