Дэвид Герролд - Бойня продолжается
Неожиданно Лиз схватила меня, перекатила на спину и начала выползать из рубашки.
- Что ты делаешь?
- Постережешь мое местечко? - Прежде чем я успел ответить, она сказала:
- Ладно, не беспокойся, я помечу свое место. Где тебе оставить засос? Не бойся, я буду бесстрастной, как гермафродит.
- Это не засос…
Она прервалась только для того, чтобы сказать: "Мне все равно", - и продолжила свое занятие. Я корчился в экстазе. Внезапно она остановилась.
- Ну вот, теперь у тебя есть кое-что, чтобы не забывать меня. - И выползла из-под подола ночной рубашки со злодейской ухмылкой.
- А? Что ты говоришь? - Кажется, я потерял сознание, когда кровь отлила от мозга.
Она рассмеялась и пошлепала в ванную. В мягком лунном свете она казалась привидением. У нее были самые длинные ноги. Она была высокая, атлетически сложена, выше меня ростом и почти такая же мускулистая, как и я.
И при этом - сексуальна.
Мне нравилось быть в постели с человеком, который не боялся и не стеснялся возвращать ласки. Я любил ее агрессивность, ее энтузиазм и готовность трудиться сразу за двоих, которой она делилась только со мной.
Только с Лиз я мог полностью расслабиться и позволить кому-то еще контролировать ситуацию, не ощущая при этом опасности. Осознание того, как сильно я ее люблю, захлестывало меня волнами, накатывающими одна за другой.
Может быть, поэтому нам было так хорошо вместе.
Иногда это был даже не секс, а борцовский матч. Она любила быть сильной, а я любил ее такой - обволакивающей и сильной. Я растворялся в ее физическом превосходстве. А иногда бывало наоборот, и я становился суперменом, скользящим на серфе по огромной розовой волне океана женственности, проваливаясь и взлетая на крутых "русских горках" потрясающего секса, мощный и сильный, стремящийся вперед сквозь влажный экстаз, словно ревущий дракон, пока мир не взрывался вокруг нас обоих. А иной раз была просто… нежность. Молчаливая, без единого слова… просто
тихое пространство между нашими глазами. Стояла тишина, потому что ничего не надо было говорить. Когда я смотрел в ее глаза, мир исчезал. Исчезали различия между мужчиной и женщиной. Исчезал секс. И все те глупые роли, которые мы вынуждены играть. Все это существовало где-то еще. А мы становились половинками нашего "я".
Когда Лиз вернулась, она не стала забираться ко мне в рубашку, а просто скользнула под одеяло, прижалась ко мне и, обвив меня своими длинными гибкими ногами и руками, замурлыкала:
- Отдать тебе рубашку?
- Нет, мне и так удобно. А тебе?
Я слишком хорошо чувствовал себя, чтобы пошевелиться. Мне не хотелось вылезать из рубашки.
- Со мной все прекрасно.
Некоторое время она нежно поглаживала меня, ее рука скользила вверх и вниз по моему бедру, спине, боку.
- Тебе хорошо.
- Тебе тоже.
- Твоя кожа как шелковая, - хихикнула она.
- По-моему, это полагалось бы сказать мне, - возразил я.
- А может, какому-нибудь из твоих мальчиков?
- О, даже так? - сказал я. Это навело меня на одну мысль. - Эй, у меня к тебе вопрос.
Мой тон был достаточно серьезен, чтобы движение ее руки вниз по моему телу остановилось. Я поднес ее руку к своему лицу, чтобы поцеловать кончики ее пальцев.
- Что? - спросила она.
Какая разница между половым извращением и чувственностью?
- Очень простая, - ответила Лиз. - Перо чувственно. А целая курица - это уже извращение.
- Да, но как узнать, когда переходишь грань?
Она задумалась. Отвела глаза, словно надеялась найти в пространстве бегущую строку с подсказкой, но явно ничего там не увидела.
- Я не знаю. Не думаю, что это вообще можно заметить, пока не перейдешь. - И потом добавила: - Мне все равно. Я люблю заниматься извращениями с тобой.
- Значит, мы извращенцы?
- По-моему, да. Мне кажется, что мы опустошили целый курятник. С тобой все в порядке?
Ответ был очевиден для нас обоих. Но тем не менее я заявил:
- Даже не могу представить себя говорящим тебе "нет". Что бы ты ни захотела, дорогая, мой ответ будет: да. Мне нравится заниматься половыми извращениями с тобой.
- М-м-м-м, - одобрительно промурлыкала Лиз и обмякла в моих руках. - Отлично. Давай поизвращаемся еще немножко.
В конце концов мы исчерпали до конца свои силы и заснули. А потом было утреннее солнце, золотое и бодрящее, заливавшее комнату нестерпимо ярким светом. Лиз вышла из ванной обнаженная, вытирая полотенцем волосы.
- Доброе утро, соня.
Я зевнул и оглянулся вокруг в поисках своих часов.
- Который час?
Не беспокойся, Шон перенес все наши встречи на полдень.
- Почему ты меня не разбудила? - спросил я, сев на кровати, скрестив руки на груди, стыдясь показаться ей в своей/ее ночной сорочке. Потом понял, что я делаю, и, смутившись, опустил руки. Она засмеялась.
- Ты выглядел таким хорошеньким, когда спал в ней, что мне не хотелось тебя будить. - Она подошла к кровати и поцеловала меня, только слегка мазнув губами. Я схватил ее за руку и повалил на себя.
- У меня возникла идея, - сказал я. - Если ты пообещаешь не кричать об этом во все горло, я покажу тебе, как сильно могу высунуть язык.
Насмеявшись вдоволь, она обняла меня и поцеловала - на этот раз как полагается. Она прижималась ко мне и целовала меня до тех пор, пока последняя капля крови не отлила от моего мозга. Полотенце упало на пол, забытое, а она легла в постель рядом со мной, и мы обвились вокруг друг друга. Какое-то время говорили только наши пальцы.
- У нас есть время?
- Молчи и целуй меня.
Я подчинился превосходящей силе. Ну, превосходящей идее, во всяком случае. После еще более продолжительного молчания мы остановились, чтобы отдышаться.
Вот теперь я могу ответить на твой вопрос.
- Какой?
- Помнишь, однажды ты спросил, почему я люблю тебя?
- Я очень боялся за тебя. За нас.
- Не бойся, - сказала она, радостно пришпилив меня к кровати. - Потому что теперь я наконец знаю ответ. На стоящий ответ. Ты готов? Я назову истинную причину, почему так сильно люблю тебя, мой сладкий маленький мальчик в мамочкиной ночной рубашке. Частично потому, что мне нравится, как ты краснеешь, но в основном потому, что с тобой лучше играть, чем с кем бы то ни было.
Я ошеломленно уставился на нее.
- Ты не шутишь?
- Нет, не шучу. - И она поцелуем поставила точку. - Ты не боишься и не стыдишься. Ты так же сильно любишь играть, как и я. - Она застенчиво улыбнулась. - Иногда у меня возникают глупые, извращенные желания — они ничего не значат, но мне все равно хочется их удовлетворить. Ты единственный мужчина из всех, кого я знаю, который хочет разделить их со мной. Ты прелесть, Джим, потому что не боишься показаться глупым. Поэтому я тоже могу быть глупой рядом с тобой. А кроме того, ты выглядишь лучше меня в моей ночной сорочке.
- Нет, хуже, - возразил я. - На тебе она оттопыривается в двух местах, а на мне только в одном.
- Это дело вкуса, - сказала Лиз, и по какой-то причине это показалось нам таким смешным, что мы начали смеяться и не могли остановиться.
Мы хохотали так сильно, что едва не задохнулись. Пароксизм веселья унес нас безнадежно далеко. Каждый раз, когда кто-нибудь останавливался, чтобы перевести дыхание, смех другого снова заражал обоих. Она лежала на мне и ничего не могла поделать с собой, а истерические спазмы накатывали на нас волна за волной. Мы смеялись, хихикали, хохотали, икали, задыхались, изнемогая от беспричинного смеха.
А потом, когда мы наконец пришли в себя, не имея даже сил отдышаться, я глупо ухмыльнулся и сообщил:
- А знаешь, мне нравится в твоей рубашке.
- Я имел в виду сразу обе причины.
- Мне тоже нравится в моей рубашке.
Она позволила своим пальцам заняться исследованием, они прошлись вниз и вверх, потом внутрь, пока она не обнаружила единственную часть моего тела с гладкой кожей и ласково проследила ее по всей длине. Ее пальцы были как бархат.
- Если ты будешь продолжать стоять на своем, - простонал я, - мне придется вылезти из рубашки.
- Если ты будешь продолжать стоять, - со значением заметила Лиз, - то мне придется влезть в рубашку.
- Давай! А ну-ка рискни!
И она рискнула. И я рискнул. Мы оба рискнули. Целых два раза.
Потом Лиз заказала завтрак прямо в постель. Его принес Шон. Свежие яйца, взбитые с маслом! Апельсиновый сок! И настоящий кофе! Подарок от капитана. Шон показал себя безукоризненным джентльменом. Он подавал еду, не замечая моего наряда. Возможно, ему доводилось видеть гораздо больше; чем я мог себе представить. Но я был слишком хорошо воспитан, чтобы спросить.
Он, впрочем, намекнул, что рубашка надета задом наперед.
- Лучше, если этикетка будет сзади. Позовите меня, когда потребуется еще что-нибудь.
Лиз сумела удержаться от смеха, пока дверь за ним не закрылась. А потом едва не прыснула кофе на одеяло.
- О господи, - задохнулась она. - Ну и репутация у тебя будет.
- В тебе говорит ревность, - фыркнул я. - Как ты думаешь, в розовом я был бы таким же хорошеньким?
"Горячее кресло", передача от 3 апреля (продолжение):
![Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]](/uploads/posts/books/106223/106223.jpg)
