Саймон Кларк - Кровавая купель
Еще шестьдесят секунд – и Слэттер останется один. В ожидании визита папочки… Ха-ха! Я ощутил горячечный прилив энергии. Слэттер уходит в историю!
Я лез вверх по склону, грязь чавкала вокруг ног, я промок до нитки – черт знает как было трудно, но дело того стоило.
И все полетело к чертям, когда что-то стукнуло меня по затылку, и я полетел лицом в грязь.
Слэттер нагнулся и вытащил у меня очки из рук.
– Так ты говорил, Атен, что это отродье со свиными хвостами без них не видит?
– Они ей нужны. Слушай, отдай ты их, и мы… Он наклонился так, чтобы мне было видно, и оторвал у очков дужки.
– Блядские стекла!
И перебросил их через плечо.
– Гад ты, Слэттер. Зачем это надо было? Чтоб тебя…
Наблюдая за моей реакцией, он разломал оправу пополам, разделив стекла, и их тоже перебросил через плечо. Потом занес сапог над моим лицом, будто собираясь раздавить муравья.
Дальше я не помню.
Глава двадцать восьмая
Сначала у меня разлепились губы. Потом прорезался глаз. Я был трупом, лежащим в темноте.
Качнул головой влево. Шея заболела.
С усилием я разлепил второй глаз. Осторожно потрогал каждый глаз по очереди. Они распухли и были покрыты засохшими струпьями чего-то, что могло быть кровью. Лицо одеревенело и распухло.
Я помнил Слэттера и вспаханное поле. А где я теперь – Бог один знает.
Пока я лежал и пытался заставить мозг работать на все четыре цилиндра, в комнате вспыхнул свет.
– Ну наконец-то… пришел в себя. Я узнал голос Сары.
– Ага… только чувствую себя полумертвым.
– Тебе повезло, что ты не на все сто процентов мертв… Если у тебя будут еще появляться такие блестящие идеи, я тебе сама наступлю на голову.
– Это он и сделал?
Я смог достаточно сфокусировать зрение, чтобы увидеть, как Сара кивнула. Она сидела на краю моей кровати.
– Дэйв считает, что твою жизнь спасло только одно – почва была такая мягкая, что твоя глупая голова ушла в нее.
– Мы в той самой гостинице?
– Как бы не так. Я тебя полчаса затаскивала в машину. Потом за нами вернулся Дэйв. Он и нашел этот мотель, где мы остановились на ночь. Мы здесь уже… – она посмотрела на часы, и светлые волосы упали ей на лицо, – пять часов.
– А где Слэттер?
– Ушел пешком в ту сторону, откуда мы приехали.
– Он вернется… Святый Боже, я впервые в постели за… черт, даже не припомню, за сколько времени.
Сара зажгла свечу. Я встретил взгляд ее заботливых глаз.
– Он твое лицо превратил в кашу. Это один большой синяк.
И вдруг, без предупреждения наклонилась ко мне и поцеловала в лоб.
– Ты дурак. Ник Атен. – Она погладила меня по волосам. – Но я еще большая дура. Я стала для тебя слабым местом. Так… теперь ты здесь полежишь, а я принесу тебе суп. Куриный устраивает?
– Вполне, сестра.
– Я тебе еще и хлеба принесу… Не волнуйся, зубы у тебя остались, так что жевать ты сможешь. Когда она вернулась, я натягивал рубашку.
– Куда ты собрался?
– Надо посмотреть на тот желтый микроавтобус. Почистить ему свечи перед завтрашней дорогой.
– Ты никуда из этой кровати не пойдешь, детка. – Она толкнула меня назад. – На улице уже почти стемнело. Нет, Ник, оставайся, где лежишь, а то я спрячу твои джинсы.
Я неуклюже лег обратно, пытаясь не показать, что мне больно.
– Его надо осмотреть. Там не двигатель, а несчастье.
– Завтра посмотришь. Дэйв мне сказал, что планирует оставаться здесь не меньше двух ночей. А то многие из детей раскапризничались. Начинает действовать шок от смерти Ребекки и тех двух сестричек. Ему уже пришлось ловить пацана, который хотел уехать на велосипеде один.
Сара кормила меня супом. Я глядел ей в лицо, и взгляд ее голубых глаз поддерживал мой организм не хуже питания, но по-другому. Мы проговорили еще добрый час, пока она поцеловала меня на ночь и погасила свечу.
Я хотел бы, чтобы она не уходила. Было бы приятно присутствие другого человеческого существа.
На следующий день.
Свеча была забрызгана, как и вчера. Я нашел гвоздь и с его помощью кое-как соскреб пригоревшее масло.
Пока я это исполнял под стекающими с дерева каплями, прибежал вприпрыжку Дэйв.
– Ник, ты уверен, что уже оправился настолько, чтобы этим заниматься?
– Его надо починить. Зажигание в цилиндре не срабатывает.
– Как ты себя чувствуешь?
– Все болит. Слэттер вернулся?
– Нет, мы его после этого не видели.
– Слэттер теперь, когда набил мне морду, утишил внутреннюю жажду. День или два он будет тихим.
– Если он не появится завтра к восьми, поедем без него.
– Далеко еще до гостиницы?
– Чистой дороги – часа четыре или пять. Если отдохнем и пополним запасы.
– А как ты думаешь, в гостинице мы сможем наладить жизнь?
– Не вижу, почему нет. Если сможем вырастить на нескольких полях кукурузу и овощи, и там наверняка должны быть овцы, и…
– Нет, я не только про еду. – Я выпрямился, вытирая руки ветошью. – Это еще самая мелкая из наших проблем. Даже если семейство Креозот и оставит нас в покое, нас все равно ждут трудности.
– Какие ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, кто будет боссом? Кто будет говорить нам, что делать – а потом проверять, что это сделано?
– Какое-то время управлять будет Распорядительный комитет, а потом мы проведем выборы и определим состав следующего Распорядительного комитета.
Я захохотал. Сразу заболело лицо – но я хохотал так, что Дэвид Миддлтон, солнечный лучик Иисуса, посмотрел изумленно и недоуменно.
– Послушай, Дэйв, среди этих детей полно таких, которые разумными или рассудительными людьми не являются. Ты понимаешь? Это не те хорошие детки, которые приходили к тебе на церковные уик-энды. Большинство – да, но много просто мелких и злобных негодяев.
– Ник, мы в беде. Они все увидят опасности и необходимость сплотиться, вести себя разумно и…
– Хрен они увидят! Сейчас они тихие, потому что в шоке. Но они уже начинают из него выходить. Ты это мог бы своими глазами увидеть. Курта я помню по школе. У него были неприятности с полицией – дрался в клубах… Поправка: он всегда ждал, пока возникнет драка, а потом бил ногами тех, кто уже лежал на полу. Девица с рыжими волосами, которая вечно жалуется, – ее прихватили за продажу наркотиков. Я ж, как и ты, ходил в школу и держал глаза открытыми. Ты не хуже меня знаешь, что среди детей есть хулиганы, воришки, есть такие, которые эксплуатируют младших или слабых угрозами и насилием.
– Так что ты хочешь сказать?
– Что тебе придется махать большой палкой, Дэйв, чтобы заставить многих из них делать то, что им говорят.
Дэйв покачал головой, огорченный тем, что я говорю в таком тоне.
– Я согласен, что некоторые из этих людей – неограненные алмазы, но я уверен – это потому, что у них в жизни не было реального шанса. Мы их убедим и дадим им чувство ответственности.
Голова у меня болела, но я ею замотал и вернулся к работе над двигателем.
После двухдневного дождя в комнате было холодно. Сидя на краю кровати, я глядел на фрагмент обоев с подсолнухами на стене. В углу стоял мертвый телевизор. Даже будь у нас электричество, ничего, кроме помех, мы не поймали бы.
Говорят, чтобы понять, как тебе что-то нужно, надо это потерять. Чертовски верно. Чего мне сейчас больше всего хотелось – посмотреть какое-нибудь старое кино. Например, “Эта прекрасная жизнь”, которую я уже миллион раз видел. Знакомые вещи успокаивают.
Я уже собирался гасить свечу, как в дверь тихо постучали.
И она открылась.
– Ну, как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, Сара, хорошо. Я как раз думал, то ли кино посмотреть, то ли чемпионат мира по борьбе.
Она вошла в комнату – очень симпатичная в купальном халате. Волосы она сбросила через плечо, и они падали на одну грудь.
С внезапной неловкостью мы вдруг замолчали, потом она вытащила банку.
– Я нашла в багажнике немножко пива.
– Спасибо; как раз то, что доктор прописал.
– Ты знаешь, ты тут самый привилегированный. Единственный человек со своей комнатой. Даже Мартину пришлось жить в одной комнате с Дэйвом. А мне – с Вики, Энн и еще двумя девушками. У нас битком.
– Садись, – улыбнулся я. – А то я тут болтаюсь в этой комнате, как горошина в пустом стручке.
Мы открыли по банке пива, и снова наступило неловкое молчание.
– Ник, – вдруг быстро заговорила она. – Я тут думала… жизнь ожидается трудная, на самом деле это будет битва за выживание. Люди в погоне за тем, что им хочется, будут вести себя, как животные. Наступит время без всяких “пожалуйста” и “спасибо”. Самые жесткие возьмут, что захотят, – еду, одежду – все вообще.
– К чему ты это говоришь, Сара?
– К тому, что… Господи, не знаю, как это легче сказать… В общем, скоро девушки не будут иметь права сказать “нет”, и потому… – Она сделала глубокий, судорожный вдох. – И потому я хочу, чтобы ты был первым.
Мы переглянулись. Ее глаза изучали мое лицо, читая, что на нем было написано.
