Павел Дартс - Крысиная башня
— Теперь вот смотри вместе, но медленно: ты обозначаешь короткий джеб… тьфу, прямой левый в голову — это короткая уловка, твои руки непроизвольно дергаются на защиту головы… Видал? Затем идет обозначение правой рукой удара в корпус — это длинная уловка, по времени она чуть дольше, чем первая, чтобы руки у тебя не то что дернулись в направлении защиты — а именно ушли от головы, на защиту корпуса. Вот так. Они и ушли. И практически одновременно со второй уловкой идет реальный удар маваши в голову. Он длинный. Удары ногами вообще длинные, в голову — в особенности, зато если удается противника вытащить, подставить под такой удар — все, без шансов! — и потому его нужно начинать загодя, практически одновременно с ударом-уловкой в корпус правой, ты уже начинаешь выносить колено правой ноги для удара в голову! Вот так!
Ты инстинктивно дергаешь руками — сначала пытаясь прикрыть голову, потом — корпус — и неминуемо пропускаешь удар ногой в голову. А это абзац!
— Да, здорово! — я действительно был впечатлен.
— Вот — Толик довольно ухмыльнулся, еще пару раз продемонстрировал связку по воздуху, четко, со щегольским щелчком-фиксацией ноги на уровне моего носа — и вновь расслабившись, шмякнуся на диван, попутно подбирая журнал с полураздетыми красотками, — Вот! Это только к примеру. И на этом основано Джит Кун До от Брюса Ли — на использовании инстинктов. Таких приемов-связок с уловками может быть мильон, но реально владеть тремя — пятью, этого достаточно, — только их нужно знать и оттачивать до автоматизма, чтобы когда пискнет-скрипнет — тут же, не задумываясь — бац! И у тебя вылетело!
… Хочешь, поднатаскаю тебя чуть-чуть?
— Конечно хочу!
— Договорились. Но насколько у тебя будет получаться — это от твоего трудолюбия зависит… Мы вот с твоим батей… часами оттачивали. А те лошки, возле машины… Фигня. Раскрыл одного — воткнул ему прямой в челюсть; второму в корпус — добил боковым, локтем в репу… Фигня! Не бойцы.
После этого происшествия и разговора мы начали и правда с Толиком заниматься. Сам-то он и так приходил каждый день, как он выражался, «помять мешок», висевший в бати в «кабинете»; а теперь и я подключился, и Толян показывал мне какие-нибудь связки, которые я отрабатывал сначала перед зеркалом, потом на мешке. Даже определенное соперничество возникло за право «постучать» по мешку. Не то что раньше он неделями пылился нетронутый, пока батя не вымещал на нем накопившийся адреналин.
А вскоре и произошел «путч». Не путч — так, «передел властных полномочий», как батя выразился; но для нас, живущих в центре, это было что-то… Как раз после того, как домой вернулась мама.
«ПУТЧ»
Три недели с мамой только созванивались по телефону, да она изредка забегала сделать что-то по бизнесу. Наш косметический бизнес начал трещать — людям совсем стало не до косметики. Впрочем, так же как и не до рекламы, фитнеса, здорового образа жизни, модных шмоток и модных автомобилей, даже не до здоровья — здоровьем «занимались» теперь только те, кому было уже совсем «впритык»: инсультники, скажем, или там с аппендицитом.
Три недели назад по телефону она сказала мне, что «с твоим папой жить невозможно!» Я рассказал это бате как-то под случай. Он помолчал и грустно сказал:
— Она, как многие женщины, слишком часто использует такое сильное определение, как «невозможно»… А действительно невозможно очень немногое… Вот не кушать долгое время невозможно. Или быть плохо одетым на холоде — заболеешь и умрешь. Или быть беззащитным… невозможно, потому что съедят. А она путает «невозможно» с «мне не хочется». Но я уже устал с ней на эту тему дискутировать…
Собственно, без мамы мы неплохо устроились, — на удивление, у нас прекратились размолвки, какие-то «обострения в отношениях», которые сплошь и рядом бывали при ней. Мы стали с батей ладить, чаще разговаривать «за жизнь». Для меня как-то перестало быть обломным делать уборку дома; теперь мы с батей делали уборку по очереди; по очереди мыли посуду, и даже немного готовить я научился; во всяком случае уже мог не только яичницу или сварить пакет пельменей. Тут-то она и вернулась.
Толик перебрался жить в съемную квартиру в нашем же подъезде. Как я понял, они с мамой друг друга не то чтобы не выносили, но довольно здорово недолюбливали, — еще с прошлых времен.
Однажды я и разговор подслушал:
— Я не выношу твоего братца. Я помню, что вы с ним творили в 90-е.
— Ничего особенного мы с ним и не «творили». И тебя никто и не просит выносить. С некоторых пор я с тобой не советуюсь. Знаешь, с каких?…
А вот дальше послушать не удалось.
Сразу же, как Толян снял квартиру на девятом этаже, к нему стали приходить какие-то длинноногие смешливые мочалки, и наши занятия по рукопашному бою сошли на нет. Я пытался сам хотя бы немного поддерживать уже наработанные навыки, но без толиковых подзатыльников оно как-то шло без вдохновения, прямо скажем. Наверное, я слабовольный — для упорных занятий мне нужен погонщик. Вот и мама постоянно это говорила… А батя наоборот, он говорит, что просто нет интереса; что если бы был явный, практический интерес — меня бы за уши не оттащить было. Тут он прав. Если меня что-то по-настоящему интересует, то я готов… «Не лупили тебя хулиганы в детстве» — говорит. Ну да, не лупили.
— А тебя, — говорю, — Лупили?
— Да, — говорит, — Мы росли в очень хулиганском районе…
* * *А в мире творилось черт-те что. У меня голова кружилась читать про все эти крахи и крушения финансовых гигантов. Как я понял, страны судорожно пытались нащупать какие-то точки опоры в рушащемся после начала финансового коллапса мире. Да, такое определение совсем уже вошло в обиход — то был «финансовый кризис», и это, как теперь оказалось, как теперь говорили, было еще ничего… А наступил «финансовый коллапс». Что это — я пытался спрашивать у бати, который, как всегда, постоянно, как он выражался, «мониторил ситуацию»; но он пустился в такие сложные объяснения, что я махнул рукой, отмазался тем что «голова болит» и больше уже и вникать не старался. Единственно, что я понял и из батиных объяснений, и из всей атмосферы безысходности, которой просто дышал инет, телепередачи, газеты — это что ничего хорошего нам не светит…
И я махнул рукой на все это. Кому надо, тот пусть с этим и разбирается… А батя между тем становится каким-то нервно-веселым… Однажды я услышал их с мамой «беседу»:
— Чему ты радуешься?? Что все так плохо??
— Нет, я не радуюсь. Но я доволен тем, что я был адекватен, и что ситуация развивается как я и предполагал.
— Что в этом хорошего??
