Владислав Русанов - Полуденная буря
— Сденом. Сденом Кривоносом.
Сломанный в двух местах угреватый нос красноречиво подтверждал правильность прозвища.
— Копейщик? Лучник?
— Копейщик. Три нашивки за ранения.
— Здесь служил?
— Здеся, а где же еще?
— Ладно, Сден. Передай людям — сундуки потрошить и насильничать не будем. За фураж и харчи расплатимся. Понял?
Трактирщик глянул ошалело, мотнул головой:
— Понял. Передам.
Живолом хмыкнул ему вслед, отвернулся, распуская подпругу под брюхом темно-гнедого коня.
— Экий ты добрый, — ухмыльнулся вожак. — Селян не забижаешь. А мы ж всё-таки разбойники.
— Ну, так и что?
— Не, ну если мы разбойники, мы грабить должны? Нет, ты ответь мне. Должны али нет?
— Наверное, должны.
— Так что ж ты ведешь себя ровно граф какой на прогулке?
— А тебе над слабыми покуражиться восхотелось, а? — Парень склонил щеку к плечу. — Найдем сборщика подати королевского, я ему первый кровь пущу и мошну вытрясу.
— Ага, найдешь ты его! — подвинулся к ним Крыжак. — Коли и был, так теперь ищи-свищи. С казной вместе.
— Я не про то, — отмахнулся Бессон. — Мне обидно, что я, лесной молодец, землепашцам платить должен. Вот объясни мне…
— Успокойся. — Трейг посуровел. — Обеднеешь, если пару локтей сукна за мешок муки отдашь?
— Что мне тряпки! Я ж не барахольщик!
— Так что ж ерепенишься? Серебром платить не понуждаю. Селянам сунешь мелочевку, они и рады будут. Еще девки следом увяжутся. Мол, герои из легенды. А сядет на хвост дружина баронская, в другой бок укажут. Или гонца пошлют упредить. Тебе это важнее или охапка вышитых юбок на возу?
Бессон рассмеялся, поднимая похожие на лопаты ладони вверх:
— Всё. Уел. Молчу.
— Ну дык, — многозначительно помотал корявым пальцем Крыжак. — Коннетабль.
— Чего?!
— Коннетабль, — скалясь, повторил веселин. — Главнокомандующий, значит. По-трейговски.
Через мгновение ржали уже втроем. Веселье передалось и молодцам вокруг колодца. Кого-то уже не обрызгали, а от души окатили водицей. От крика шарахнулись кони.
— Слушай, парень, — Бессон дружески хлопнул трейга меж лопаток, — может, тебе и ватагой командовать?
— Ты чо? — уставился на него Крыжак.
— А чё? Парень башковитый. Еще рожь не заколосится, а он уже себе королевство сварганит. Чуток у арданов, клаптик у Витгольда… А я при нем коморником могу. Слушай, Живолом, у Витека, талуна ихэренского, дочка на выданье. Давай мотанем к Железному Кулаку. Так, мол, и так. У вас товар, у нас купец. А с таким тестюшкой и жнивца ждать не надо — к травнику королевство справим. Как думаешь, а?
Трейг пожал плечами:
— На что мне арданская невеста? — Легко коснулся рукояти меча: — Вот моя невеста.
— Ладно, не обижайся. — Главарь повторно похлопал помощника по спине. — Я ж шуткую.
— понял. Ты лучше води ватагу сам, хорошо? Чем смогу, помогу. А женить на Витековой дочке и тебя можно.
Крыжак хохотал от души, едва не задохнувшись:
— Ну, дает паря! Бессона да на талунской дочке!
— А чем я не жених? — приосанился главарь. — Не старый еще. И даже не лысый.
Тут он заметил, что на площади потихоньку скопился народ — мужики да бабы средних лет, а то и вовсе старухи. Девок всё же попрятали. Вооруженным людям по давно укоренившейся привычке доверяли мало. Коротким окриком Бессон успокоил разгулявшихся ватажников и пошел в трактир, коротко кивнув: давайте меняйтесь, мол.
Веселины полезли в подводы, извлекая на солнечный свет мотки ниток, скрученную в тугие узлы ткань — всё больше лен и сукно, несколько пар сапог и всякую разную мелочевку.
Живолом присел на ступицу тележного колеса — сам торг его интересовал мало. Главное, чтобы разбойники шалить не вздумали.
— Железа лишнего не найдется? — Низкий голос прозвучал над головой.
Здоровущий мужик! Пожалуй, на полголовы выше Бессона, отличавшегося богатырским телосложением. Кожа на огромных ладонях — каждая в полставца, с какого кормится обычная деревенская семья, — припалена и задубела подошвой. Черную, тронутую сединою бороду тоже не раз лизнуло пламя. И без слов ясно — кузнец.
— Это смотря какого, — ответил Живолом. — Кандальное возьмешь в переделку?
В одной из телег еще валялись цепи и оковы работорговцев, перебитых в Восходной марке. Памятное дело. Главным образом, встречей со старым знакомцем — Доргом, красная рыба на лазоревом щите.
— Мне любое сгодится. Чем кандальное хуже? — ответил кузнец и встрепенулся. — Это где вы такого набрали?
— Далеко. Отсюда не увидишь. Тебе не всё едино?
— Наверное, всё. А и то правда — кто я такой, чтоб вопросы спрашивать?
— Вот видишь. Вот и договорились. — Кузнец порылся пятерней в бороде:
— Еще не совсем. Что возьмешь?
— За железо-то?
— Ага.
— Погоди, дай подумать. Как бы с тебя барыша поболее срубить… О! Придумал!
— Придумал, так не томи. — Кузнец свел кустистые брови. — Давай выкладывай, чего надо.
— Подковы у коней проверь. Где надо, расчистишь. Где потребуется, перекуешь. Годится?
Мужик снова поскреб бороду:
— Сколько голов?
— Два десятка наберется.
— На передок кованы?
— Ну, так! Спрашиваешь!
— До темноты не управлюсь.
— Наши помогут.
— Очень надо! Бородачи напортачат, а скажут, Тарк-кузнец плохо работает.
— А ты, Тарк, привык хорошо работать?
— А то?
— Тогда давай так. Проверишь всех, а перекуешь тех, кого сам решишь. Годится?
— Это больше мне по нутру. — Кузнец покивал лобастой башкой. Договорились, почитай.
— Так чего ждем?
Сквозь густую бородищу кузнеца блеснули крепкие, ровные зубы — хоть гвозди перекусывай.
— С моря погоды, как поморяне говорят. Пошли поманеньку.
У кузни пахло разогретым железом и древесным углем. Живолом сноровисто расседлал коня, завел в станок. Тарк, напяливший к тому времени кожаный фартук, огромной лапищей захватил скакуна за бабку, зажал ногу меж колен.
— Болтается.
— Это я и без тебя знал. Работай давай. — Кузнец горько вздохнул:
— Ох, если у остальных так же, то, выходит, нажухал ты меня, лесовичок.
— Я чего-то не понял. Тебе железо надо?
— Надо.
— Так работай.
— Да я работаю, не боись за меня, лесовичок.
Ковочный молоток легкими ударами прошелся по кромке подковы. Со стороны могло показаться, что кузнец не снять подкову норовит, а, наоборот, покрепче прибить к копыту. На самом деле он старался малость расшатать крепящие подкову к копыту гвозди-ухнали.
— А где же управляющий ваш? Или сбежал? — продолжал беседу разбойник.
— Ага.
— Что «ага»? Сбежал?
— Сбежал.
— Экий ты стал разговорчивый. С чего бы?
В левой руке кузнеца возникла похожая на широкое зубило с прикрепленной сбоку ручкой обсечка.
— Ты думаешь, — хмыкнул Тарк, — из-за управляющего?
— А то нет?
— Нет. Просто не люблю, когда под руку тявкают. — Живолом посуровел:
— А я, выходит, тявкаю?
— Ну, не тявкаешь. А всё едино под руку болтаешь.
Приставляя острый край обсечки к загнутым головкам гвоздей — «барашкам» — кузнец ловко разгибал их.
— Ну, я не буду.
Лесовик нарочито отвернулся и, прислонившись плечом к стенке кузни, принялся наблюдать, как грызутся Жила и горластая старуха-поселянка. Бабка норовила выторговать за полмешка муки — гарнцев восемь на первый взгляд — четыре мотка ярко-желтой, крашенной восковником, пряжи. Этот широколистый невысокий кустарник, покрывающийся к концу лета мелкими терпкими ягодами, на левом берегу Ауд Мора не рос — слишком тепло, видно. Арданы собирали молодые побеги далеко на севере — почти в Лесогорье. Потому краска из восковника и вещи, ею обработанные, ценились не меньше, чем из дикой гречихи, добываемой на южном побережье Озера — аж под Вальоной. Так вот, поселянка хотела четыре мотка, Жила соглашался отдавать только два. Торговались от души. Крик — хоть уши затыкай. Сошлись на трех мотках.
— Слышь, паря, — пробасил кузнец. — Ты это… Не обижайся. Ты чего там спросить хотел?
— Что ж там спрашивать, опять под руку попаду.
— Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?
В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.
— Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?
— Ага, сбежал.
— А как про нас узнал?
— Да уж нашлись доброхоты, рассказали.
— А они как узнали?
— Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай — не знаю.
— А кто такие?
— Да проезжали тут вчера.
— Торгаши?
— Не сказал бы. — Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.
— Опять мешаю?
— Да нет.
— А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?
