Сергей Вольнов - Вечный поход
Процессия тороплива настолько, сколь быстро способны передвигаться быки. Если какое-то из животных валится с ног от усталости — его тут же убивают и пускают в пищу. Взамен новых впрягают, захваченных по дороге. Это дарует быкам отсрочку от смерти. Только быкам. Ибо всех прочих встреченных живых существ — будь то зверь, будь то человек — убивают!
Никому не должно узреть похоронную процессию — смертное горе глазам, случившимся некстати!
Вот в высоких травах испуганно юркнули две человеческие фигуры. Десяток всадников тут же пускают коней во весь опор. Мчатся к ним, рассыпаются веером, преграждая все пути для бегства. Настигают… Коротко свистят неотразимые стрелы. Свет меркнет в глазах случайных путников, которые так ничего толком и не успели понять.
И поясняет старший ловчий вослед их улетающим душам: «Отправляйтесь в Заоблачную Страну! Будьте там покорными слугами нашему повелителю! Служите усердно и молчаливо».
Снова и снова шарят раскосые глаза по степи. Выискивают тех, кто должен отдать свои жизни только за то, что случайно, не ко времени, оказался не в том месте.
Несовершенен этот мир! У камня нет кожи… у меча нет разума… у человека нет вечности… И не все пути ведут в завтрашний день. Особенно — пути, пересекающие страшные нити оборванных жизней.
Хлещут кнуты по спинам измождённых быков. Падают с их мясистых губ хлопья пены. Подрагивает голова мёртвого воина, сокрытого во мраке гроба. Колышется кубок с неподвижным кречетом, обречённо зависшим в золотом небе. Всё ближе стольный Чёрный град.
Всё ближе и ближе безутешные рыдания и обильные потоки слёз…
Не на ратном поле, не в бою… от хвори, коварно подкравшейся изнутри… однако в военном походе, как сам того желал… УМЕР величайший полководец всех времён и народов земных.
Глава восьмая
ВЗГЛЯД СЕРОЙ ЗВЕЗДЫ
Солнце пробивалось сквозь несвежую и нестройную зелень, дробилось, переламывая о листья поредевшие лучики. Обломки лучиков падали с ветки на ветку, осыпаясь светящимися брызгами. Эти осколочки солнечной мозаики заполнили перелесок неожиданно радостным светом. И если бы ещё птицы опомнились и защебетали наперебой — подсознание обязательно сыграло бы со мною злую шутку.
Оно меня принялось бы успокаивать и почти наверняка своего добилось бы, незаметно отдав приказание всем частям тела расслабиться. И тело мгновенно допустило бы сбой, утомившись несколько дней подряд исполнять роль безотказного механизма, боевой двуногой машины. И тогда я вряд ли даже дёрнулся бы на этот еле-еле слышный короткий свист… Но, слава ка-пэ-эс-эс, как приговаривал мой давно покойный наставник, — птицы меня не подвели.
Птицы молчали.
И эта птичья неразговорчивость оглушала похлеще, чем тишина, стоявшая бы в перелеске, не будь здесь птиц вовсе… Но в том-то и дело, что птицы — были. Я даже чувствовал их шевеление в гнёздах, их балансирование на качающихся ветках с непроизвольными взмахами крыльев. Я физически ощущал птичьи взгляды сквозь плотную, но не сплошную листвяную крышу.
И я лежал, не шевелясь, прислонив затылок к стволу орешника, уже понимая, что нелогичное поведение птиц — прелюдия к чему-то смертельно опасному. Вот тогда-то слух и выхватил тихий короткий свист, мгновенно замыкая незримую цепь приобретённых долгими тренировками рефлексов. Голова резко отдёрнулась, ушла вправо и назад, нырнула в пожухлую траву.
Буквально долю секунды спустя в ствол орешника, в кору, нагретую моим затылком, с упругим шлепком вонзилась незваная гостья — полуметровая стрела с чёрным оперением. Всё это я выхватил боковым зрением, уже совершив первую фазу движения, откатившись вправо и автоматически выхватив из-за пояса пистолет. Продолжив двигаться — кувырок и резкий уход с точки приземления, — я затих, изготовившись к стрельбе…
Если начистоту, то всё это мне уже начинало порядком надоедать. Шёл второй месяц моего похода неизвестно куда сквозь непонятно что. Тем более, что в суровой реальности всё оказалось, мягко говоря, немножко НЕ ТАК, как описывалось «до того, как». Точнее, совсем не так. Абсолютно НЕ.
Загвоздка была даже не в изматывающем темпе и нечёткости задания, и не в донельзя неподъёмной ноше полного боекомплекта, рассчитанного на двух средних спецназовцев, и даже не в жестокости, непонятной жестокости, всех двуногих, повстречавшихся мне по дороге.
Изматывающий темп — понятие условное, и скорее говорит о неподготовленности того, кто выдохся или пал духом. Нечёткость поставленного задания тоже дело привычное и находится в прямой зависимости от ранга начальника, отдавшего приказ, а уж в этой системе, чем больше звёзды и выше уровень, тем нелепее команды. Как если бы пехотой командовала авиация… И груз, посильный лишь двоим средним, не расстраивал. Хотя бы потому, что я средним не был. И это была нормальная самооценка, адекватная объективным данным о себе и уровне своей подготовки. Да и потом, любой новичок спецназа знает: не бывает лишних боеприпасов для задания, не имевшего конкретной цели и реально представимых противников.
Но беспричинная жестокость всех встречных — эта характерная особенность уже была теплее, теплее… и, в общем-то, непосредственно примыкала к главному.
Я ещё не видел и даже не представлял, кто напал на меня, но это, в принципе, уже детали, уточнения. Они ничего, в сущности, не меняли, тем более, что напавшие могли оказаться кем угодно. В прошлый раз, а именно двое суток назад, — это были индейцы. Даже не скажу какого племени — понятия не имею.
В военном училище не учат, как по боевой раскраске, одежде и тотемным знакам отличить, скажем, свирепых команчей от их более уравновешенных соседей по прерии — индейцев племени дакота. Или же, как, не запутавшись в диалектах, отличить боевые кличи любого из ирокезоязычных индейских племен. Будь то онеида или же мохауки, онондага или тускарора.
В наших военных училищах не изучают индейцев. Посему все свои, более чем скромные, знания о них я почерпнул в далёком детстве. Когда, ещё даже не подозревая о существовании спецназа, постигал азы маскировки, слежения и внезапного нападения. Когда воплощался в вождя краснокожих, начитавшись романов Фенимора Купера и Карла Мая, как и большинство ребят в моём дворе. Но были то придуманные игры в благородных туземцев.
Настоящие же индейцы оказались куда как далеки от образа рыцарей прерий; скорей уж на рыцарей плаща и томагавка похожи. Хотя томагавк у них был один на всех, а плащей не оказалось и вовсе. Но набросились они на меня именно по-разбойничьи, как-то бездарно, сумбурно, мешая друг другу. И лишь один додумался обойти, чтобы оказаться за спиной, но и то — не сумел этим воспользоваться.
Они напали на меня перед закатом солнца, отбрасывая длинные тени, — шесть мускулистых краснокожих воинов, что вышли на тропу войны, да так на ней и остались. Безмолвно, бездыханно, в нелепых позах. И чья вина, что их тропа войны опрометчиво пересекла мой загадочный маршрут? Уж во всяком случае не моя, это точно. Меня учили забирать чужие жизни, если нельзя от этого уклониться, и особенно если их хотят обменять на одну мою, неважно по какому курсу конвертации…
Я не видел нападавших, но уже знал, что их на этот раз трое. Откуда знал — невозможно объяснить, да я и не собираюсь. Это приходит с годами, и только к тем, кто дожил до предела, за которым уже не считают количество выполненных заданий и тем более — не радуются новым наградам. Просто кладут их к старым, так и не вытащив из коробочки, не прикрутив к парадному кителю. Лишь, как ритуальное заклинание, шепчут молитвенно: «Слава богу, не посмертно… »
Неведомые противники не были индейцами, если, конечно, одного контакта с этим народом, хоть и получившегося слишком плотным, достаточно, чтобы делать какие-то выводы. Те хоть напали честно, издалека предупредив боевым криком. Сегодня же меня заученно и хладнокровно просто убивали. Вернее, пытались убить, не спеша выцеливая из зарослей, и, наверное, убили бы, если б не рефлексы. Но, что ещё хуже — после неудачной попытки они себя ничем не обнаружили и не потеряли самообладания; не бросились на добивание в скоротечном рукопашном бою.
Я лежал, прижимаясь к травяному покрывалу, и напряжённо всматривался сквозь заросли тяжёлым взглядом затаившегося зверя. Их было трое, и они не отсиживались на месте, а медленно приближались, покамест не выдав себя ничем. Но я звериным чутьём сверхпрофи ощущал точки в рыхлом зелёном пространстве. В тех самых местах, откуда они должны были возникнуть, а не появиться, уж коль приближались бесшумно, как неразличимые тени… Я мысленно соединил прямыми линиями эти точки с точкой моего местонахождения и получил сектор обороны, края которого наступали на объект нападения под углом около восьмидесяти пяти градусов. Это был не лучший вариант, так как заставлял использовать для контроля за краями сектора боковое зрение, но я и не ждал лучшего. Просто молча и решительно готовился к худшему.
