Андрей Щупов - Прыжок Ящера
— Ну-с? Чем порадуешь?
— Чепуха какая-то, босс! Этот придурок клянется, что знать ничего не знает. Ни про съемку, ни про «Харбин».
— Вот как… А кто же тогда подсаживался к нему в машину?
— Тоже молчит. То есть опять же играет в полную несознанку.
— Думаешь, финтит?
Ганс замялся.
— Черт его знает! То есть, если бы я сам своими ушами не слышал ту запись… Может, нам с Хасаном его свести?
— Ага… Или очную ставочку устроить. С тем, что балабонил с ним в машине, — я распахнул дверцу и вылез из кабины. — Не надо Хасана. Сам потолкую с этой слякотью.
В снег проваливаться не пришлось. Хлопчики успели протоптать к дереву основательную тропку.
— Ящер?! Ты? — Поэль глядел на меня безумным взглядом. — Черт! Почему ты без маски?
Не отвечая, я продолжал шагать.
— Где твоя маска! — в голосе Поэля слышалась рыдающая паника. Этот делец и впрямь малость тронулся умом, если посчитал, что отсутствие маски может означать для него нечто важное. Вся эта затея с лицами в черном была ни чем иным, как попыткой развязать его язычок. А бояться мы не боялись. Ни черта, ни дъявола. Тем более что Поэль уже входил в одну из запланированных руоповских сводок, а значит, жить ему оставалось всего ничего.
Мягко поскрипывал под ногами снег, я неотрывно глядел на Поэля. Пора было использовать один из заповедных трюков премудрого Ящера. У Хасана свои методы, у меня свои, но взгляд, способный передвигать спичечные коробки, в состоянии проделывать и другие забавные штучки.
— Ящер!.. — пленник отчаянно взвизгнул. Импульс достиг цели, хотя я старался не перебарщивать.
— Что с ним? — Ганс фыркнул.
— Хотелось бы мне тоже это знать… — пробормотал я. Было очевидно, что Поэль напуган, однако распахивать свой маленький ящичек Пандоры он не спешил. Начинало смеркаться, и я подумал, что неплохо бы разжечь костер для полной натуральности происходящего. Кровожадное племя туземцев возле привязанной к дереву жертве, закипающий котел с пряностями, в который следовало эту самую жертву вскорости окунуть.
— Я жду, Поэль. Рассказывай, — я снова ожег его взглядом.
— Что тебе нужно? — Поэль говорил плачущим голосом и продолжал ерзать под веревками. — Завод?… Черт с ним! Отдам все акции. Из-за чего сыр-бор, Ящер? Зачем нам ссориться?
— Вот и я желал бы узнать, зачем.
— Объясни же толком!
— По-моему, Ганс тебе все растолковал. Или нет? — я обращался к пленнику все столь же ласково. Таков один из моих принципов. Не люблю орать на будущих покойников. Пусть уходят из мира сего с пониманием того, что хоть в последние минуты с ними обращались вежливо. То есть, бывают, конечно, исключения, но Поэль в их число не входил.
— Поверь, я ничего не понимаю!
— Что же тут понимать. Ты подставил меня, Поэль. Завел шашни с кем-то на стороне, шлепнул Буратино, кроме того в фильм этот ужасный ввязался.
— О каком фильме вы все время талдычите!
— Мы талдычим? — я шевельнул бровью. — Мы, гвоздик ржавый, объясняем, а не талдычим. И суть ты, думаю, понимаешь лучше меня. Кто сдал Буратино?
— Мы думали… То есть я полагал…
— Знаю, знаю. Вошел утром в квартиру, застал парочку в пикантной позе, и не выдержало ретивое. Понимаю. Кларису — в ссылку к венграм, любовничка — к праотцам.
Пленник сглотнул. Наверное, я угадал. Оно и не слишком сложно. Угадать бы насчет всего остального! Как ни крути, Буратино был мелочью. В сущности этого красавчика я мог бы простить Поэлю, если бы не тот голос, если бы не пакостное шоу в кинотеатре.
— Так ты действительно не догадываешься, о каком фильме идет речь?
Банкир наморщил лоб, мучительно стал вспоминать, это было видно по его напряженному лицу.
— Не понимаю. Если ты о той порнушке…
— Ну же! — ободрил я его. — Видишь, уже теплее. Что-то начинает копошиться в складочках полушарий.
— Но там ничего такого нет! Честное слово! Обыкновенные тридцатиминутки с блондинками. Такую продукцию неплохо берут на востоке. Мы сплавляли кассеты в Корею, Китай, хотели с Германией посотрудничать. У них во Франкфурте есть одна подходящая лавочка… Хотя прибыль в общем так себе… — Поэля вдруг осенило. — Может, там оказалась какая-нибудь из твоих подружек? Но я же не знал! Клянусь чем угодно! А эти парни, сам знаешь, как действуют. Хватают кого ни попадя на вокзалах да на улицах — и в павильоны волокут. Ты скажи, я разберусь. Сам лично по всем подвалам пройдусь. Багратиона с поводка спущу!
— Хватит! — оборвал я. — Тем более, что Багратион твой скоропостижно скончался. Да, да! Такое вот несчастье. Но речь не о нем. Ты прекрасно знаешь, что я говорю о другом фильме. На твою порнуху мне глубоко плевать.
— О чем ты говоришь? — голос Поэля дрожал, по жирному лицу катились слезы. Ганс был прав. Такое действительно не сыграть, и не поможет тут никакой гипноз. На мгновение я ощутил растерянность. Если фильм делал не этот тип, то кто же, черт возьми?!
Я шагнул к пленнику.
— Что за люди играют против меня, Поэль? Давай, колись облегчи душу! Кто-то из центровых?
Он замотал головой, и я неторопливо достал из кобуры пистолет.
— Последний шанс, Поэль! Честно признаюсь, не люблю долгие допросы. А отправлять тебя к Хасану — это, согласись, в какой-то степени свинство. Все ж таки не шпынь какой-нибудь уголовный. И вместе какое-то время работали.
— Поверь, Ящер! Я, правда, ничего не знаю. В «Харбине» я тоже чужак. Может, из-за меди на тебя там и дуются, но это же всем известно! Медью занимались Стэк с Микитой. Может быть, еще Дракула, а мы у них канал перебили. В субэкспортеры пролезли. Так они и на меня тянут по той же самой причине. Гараж взламывали, по офису стреляли.
— Не гони, парнишка, — я устало качнул стволом «Беретты». — Вчера мы следили за твоей машиной, и ты определенно заезжал в гаражи «Харбина».
— Что? Какой «Харбин»?
— Тот самый, Поэль, не прикидывайся. Разговор с чужаком мы тоже слышали. Твой там голосок, не сомневайся. Сказать по правде, не слишком мне и требуется твое признание. Улики, как говорится, налицо. С «Харбином» мы тоже разберемся. Возможно, даже сегодня. Но для начала нужно закончить с тобой. Могилка, как видишь, уже готова. Так что извини.
— Ящер! Не надо!.. — Поэль рыдал уже в голос. Я отвернулся, пряча пистолет. Тошно в таких стрелять. Никакого азарта. Одним глазом я подмигнул своему начальнику охраны, и Ганс с бедра ударил из автомата по дереву. Рыдания оборвались. Обернувшись, я увидел обвисшего на веревках Поэля.
— Вот и ладненько, — пробормотал я, хотя ладненько вовсе не было. Не сказал нам этот паршивец ничего. Не раскололся, партизан этакий! И означало это одно: держали его на крючке крепко — куда крепче, чем мы могли предположить. Может, судьбой семьи запугали, может, чем-нибудь еще. Имей мы время, покопались бы основательнее, но в том-то и заключалась закавыка, что с противником мы, по всей видимости, столкнулись серьезным, стало быть, и медлить не имели ни малейшей возможности. На великанов нападают первыми. Иначе они наступают и давят. Голыми пятками.
Я обернулся к Гансу.
— Автоматик пусть Флоп оставит этим, а Поэлю в карманчик аккуратненько засунь пушку, что передал наш золотопогонный друг.
Ганс с готовностью кивнул. Его парни уже сбрасывали в яму тела. Поэля мы намеревались оставить у дерева. Пунктов намеченного сценария следовало придерживаться по возможности строго.
— И пусть поглядят вокруг внимательно. Чтоб никаких следов! Если кто покурил или помочился, заставь скушать все со снегом.
О подобных вещах Ганс тоже прекрасно знал. Мы, конечно, не Европа, однако и у нас, если захотят, запросто сумеют припереть к стенке каким-нибудь молекулярным анализом. Отпечатки пальчиков, микрочастицы и все такое…
Направляясь к машине, я видел, как парни в масках волокут подобие широких граблей. Сцена была сыграна, улики тщательно заметались.
* * *Закат алел слева, а справа, мглистые, с проплешинами снежных островков, проносились пашни. Голые пучки кустов, курганы из строительного хлама, деревья, на таковые уже мало похожие, вызывающие чувство вроде той жалостливой брезгливости, что испытывают прохожие к оккупировавшим улицы попрошайкам.
Один из наших голландских партнеров как-то признался, что Россия воспринимается им, как страна двухцветная. Тогда он имел в виду тот неласковый факт, что наше цветовосприятие даже у детей на порядок ниже, чем у европейских киндеров. Выросшие среди серых катакомб, истинной палитры мы, дескать, не ведали и не ведаем. Только позднее я додумался, что мы и по духу близки к этой чертовой двухцветности. Верим в белое и ненавидим черное. Потому и христианство наше куда более суровое, нежели гибкое и щадящее католичество. Другое дело, что никто с уверенностью не скажет, плохо это или хорошо. Сложно про мир однозначно высказываться. Скверный ли, не очень, но он, этот мир, существует, и с фактом этим надо либо считаться, либо экстренно сходить с ума. Впрочем, имеются и промежуточные варианты, потому как можно еще стать прожженным циником, можно зажить жизнью глухаря или страуса, а можно стать Ящером…
