Алексей Гравицкий - Путь домой
Открыл глаза. Внутри похолодело. За спиной светилась стена света. Вокруг был песок. Жарило солнце. Мы не вернулись.
А ведь тот безумный тайский чувак, пришедший из места, где духи, говорил, что те, кто уходят в свет, назад не возвращаются.
Не возвращаются! Черт! И почему я такой умный и наблюдательный задним умом?
Я огляделся, чувствуя, как внутри поднимает хвост паника. Взгляд зацепился за крохотные фигурки, медленно двигающиеся по дальнему бархану.
— Сережа! — Звездочка тоже заметила их.
Караван! Верблюды, люди. Я с облегчением выдохнул и поспешил туда, где с обстоятельной неспешностью плыло сквозь пустыню наше спасение.
Бежать по песку было неудобно.
— Эй! Подождите! — заорал я, не надеясь, что меня поймут, просто чтобы привлечь внимание. — Мы здесь! Подождите нас!
Караван задрожал и с той же великолепной неспешностью растаял в воздухе.
Мираж. Я упал на обжигающий песок. Всё, крышка!
Подошла Звездочка, опустилась рядом на колени. Я повернулся.
— Надо-надо, — передразнил я ее зло. — Зачем ты за мной поперлась? Осталась бы там, была бы жива.
«Стоп, — резко оборвал я сам себя. — Прекратить истерику. Если есть вход, значит должен быть и выход. Надо только найти. Пусть даже для этого придется сутками ходить сквозь стену. Должен быть выход».
Я решительно поднялся и пошел обратно к свету.
— Идем, — позвал я Звезду, которая и без того шла следом.
Должен быть выход.
Именно тогда мне в голову пришла идея: нащупывать точки перехода, гуляя шаг за шагом по периметру стены.
Это потом, много времени спустя, я узнал, что червоточины чаще всего многослойны. Что за одной стеной, будет другая, а иногда и не одна. Как матрешки. Или круги на воде, расходящиеся от брошенного камешка.
А тогда я решил для себя две вещи. Во-первых, всегда есть выход. Во-вторых, всё, что внутри света — иллюзия. Игра воображения.
Я поверил в это.
Я повторял это, как молитву. Повторял, когда поймал тепловой удар. Твердил, когда кончилась вода. Когда перед глазами плыли круги, а губы растрескались в кровь. Когда уже не было сил сделать очередной шаг. Когда внутри бушевала паника, рвалась истерикой наружу. Когда казалось, что пустыня не выпустит нас уже никогда…
Тогда кто-то там наверху сжалился над нами, и мы перепрыгнули.
Нет, мы не вернулись в Таиланд. Мы попали в другое место. И там были люди, которые не хотели нам добра. А потом было еще много прыжков, мест и людей. Много жестокости и мало человечности. Но мы вырвались из лап песчаной смерти. И я на всю жизнь запомнил две вещи: всегда есть выход, и за светом все иллюзорно — реальна только точка перехода.
«На всю жизнь» закончилось сегодня, когда червоточина совсем не понарошку убила Вольфганга Штаммбергера…
Лопаты с трудом вгрызались в мерзлую землю. На непривычных к подобному труду ладонях вздулись пузыри. Несмотря на холодрыгу, я взмок от тяжелой работы. Отложил лопату, расстегнул куртку.
— Запахнись, не то простынешь.
Митрофаныч работал спокойно, размеренно и неторопливо. Как экскаватор. Я поначалу взял шустрый темп, но быстро выдохся. Приютивший нас селянин не торопился и силы рассчитывал. К тому времени, когда у меня вовсю ныли мышцы, и рубаха взмокла от пота, он, кажется, ничуть не устал и темпа не снизил. Махал лопатой, как заведенный.
Я послушно застегнулся и снова взял в руки орудие пролетариата. О содранных мозолях, саднящих ладонях и ноющих мышцах старался не думать.
Митрофанычу я рассказал все. Со дня пробуждения и до того момента, как постучал в его дверь. Он слушал внимательно и даже переживал. Честно сказать, я побаивался реакции на половые завихрения Звездочки, но Митрофаныч отнесся к ним с пониманием. «Несчастная баба», — сказал он.
После этой фразы у меня сложилось впечатление, что он чего-то недопонял, но конкретизировать я не стал. От греха подальше.
Лопатами мы махали вдвоем. Звездочку и Яну Митрофаныч оставил у себя. Велел им отдыхать, а меня, разомлевшего после стакана самогона на пустой желудок да с устатку, затащил в сарай, снарядил шанцевым инструментом и погнал через поле исполнять долг перед покойником.
— Хорош, — махнул Митрофаныч лопатой и выбрался из вырытой могилы.
Я последовал его примеру.
Немца завернули в рогожу. Мертвый Вольфганг оказался невероятно легким. Мы опустили старика в яму. И стали закидывать мерзлой землей свидетельство моего преступления.
Закапывать оказалось в разы легче. Вскоре над могилой вырос заиндевевший холмик.
— Покойся с миром, немчура, — благожелательно выдал Митрофаныч.
Я ничего не сказал. Мне бы хотелось поговорить со Штаммбергером, пусть даже и мертвым, но только без свидетелей. Без свидетелей не получалось.
Мы постояли молча над могильным холмиком с минуту.
— Идем, что ли? — спросил Митрофаныч, выждав время. И, не дожидаясь ответа, потопал через поле в обратную сторону.
Я зашагал следом.
Мысли о похороненном немце навевали тоску. Надо было переключиться.
— Что дальше будешь делать? — выдернул меня из объятий грусть-печали Митрофаныч.
— А что тут сделаешь?
— Ну, как… можно уйти, можно остаться.
— Где остаться?
— У нас. Место здесь хорошее, Серега. Ни убийств, ни грабежей, ни драк. Поселок покоя.
— Так не бывает.
— Бывает, — не согласился Митрофаныч. — Просто ты городом испорчен, потому и не веришь.
— Как будто по деревням меньше пьют и морды таранят.
— По-разному. Но когда все на виду, все друг друга знают, отношения между людьми иначе ладятся. А вообще, конечно, всё от людей зависит. Здесь хорошие люди живут.
Я остановился и опустил лопату, посмотрел на Митрофаныча.
— Знаешь, до спячки хорошие люди везде жили. А потом с ними чего-то не так стало. То ли не выспались, то ли не с той ноги встали, а только кругом все больше нехороших людей.
Митрофаныч пожал плечами:
— Так я и говорю, оставайтесь. Места на всех хватит. Пока у меня поживете, а там придумаем что-нибудь.
Я замялся, не понимая, в чем подвох. Хотя до сих пор никаких подвохов не было. Все было просто, честно и душевно. По-человечески как-то.
— Я не настаиваю, дело твое, — продолжил Митрофаныч. — Но ты подумай логически, куда вам идти? Немец твой помер. Дороги в Москву вы не знаете. Да и что там, в той Москве? А на дворе зима почти. Ноябрь идет вовсю.
— Как… ноябрь? — опешил я.
По моим прикидкам сейчас был конец сентября. Больше не получалось ни при каких обстоятельствах. То, что спячка кончилась в начале августа, я слышал от разных людей, дошедших до понимания этого разными путями. С момента пробуждения я календарь не вел, но примерно дни посчитывал. И больше двух месяцев с того времени, как я проснулся возле «Тиффани» посреди Паттайи, пройти не могло никак.
Но… ноябрь объяснял, почему после теплого Великого Новгорода мы оказались в неожиданно холодной Свердловской области. И ставил новый вопрос: как?!
— Ты не путаешь?
— Тут не спутаешь. У нас знатоки нашлись, все считают. По науке. И дату вычислили, когда проснулись. И сколько мы дрыхли подсчитали. И дням счет ведут. Сегодня четырнадцатое ноября. Ну, плюс-минус пара дней.
Не найдя приличных слов, я тихо выругался себе под нос.
— Вот я и говорю, не та погода, чтобы прыгать в неизвестность. А тут и жилье есть, и одежа, и запас по осени какой-никакой собрали. Коровки опять же. Молоко-мясо.
— Коровы-то откуда?
— Говорю ж, Коровий брод, — непонятно объяснил Митрофаныч. — Короче, не пропадем. Так что решай.
— И чем я буду обязан?
— Тю! Дурак ты, Серега. Это у вас в Москве все на деньги считается, потому и веры в тебе нет. Люди должны помогать друг другу просто так. Как в той сказке: «Делай добро и бросай его в воду». Сегодня ты поможешь, завтра — тебе. Это по-людски. А иначе человек человеку волк получается.
Все было как-то слишком гладко. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. С другой стороны, Митрофаныч не юлил, не давил и не шантажировал. И выглядел вполне искренним.
Да и прав он, как ни крути: по такой погоде не слишком-то попрыгаешь. Чтобы точку найти, порой может не один день понадобиться. А зимой в наших широтах на земле не заночуешь.
— Не знаю, что мои спутницы скажут.
— Бабское дело — мужика слушать, — отрезал Митрофаныч. — Хотел бы я демократии устраивать, спросил бы у них, а не у тебя. Ты мужик, твое решение.
Он посмотрел на меня, выжидая. И под его взглядом рухнули последние колебания.
— Мы останемся, — решил я.
— Вот и ладно, — кивнул Митрофаныч, будто ничего и не произошло. — Идем, Серега, перекусим и подумаем, как вас обустроить.
Новость о том, что мы остаемся в поселке, мои спутницы приняли по-разному. Звездочка спокойно, как само собой разумеющееся. Яна, напротив, напряглась. Ходила недовольная, смотрела исподлобья. На вопрос «что случилось?» бросила только тихое: «Ты же мне Москву обещал». Разумные доводы в пользу того, что идти в Москву сейчас не лучшее решение, особенного эффекта не возымели.
