Владимир Корн - Страж Либерилля
— Винсенте навещу, давно уже не был.
Предстояло наконец отдать деньги за занятия: сколько можно тянуть? И еще я приглядел ему подарок, который, надеюсь, ему понравится.
— Ты вовремя, Крис, проходи, присаживайся. Выпьешь со мной? — предложил Винсенте, не обращая никакого внимания на коробку в красивой упаковке, обвязанную яркими ленточками, которую я ему протягивал.
За все годы нашего знакомства мне ни разу не довелось увидеть его не то чтобы пьяным, но даже подшофе, и тут — на тебе.
— Выпью, — кивнул я больше от неожиданности.
— Ну вот и отлично! — почему-то обрадовался он. — Есть у меня несколько бутылочек отличного джина, не того дерьма, что продается в винных лавках, несколько лет уже пылятся без дела. Ну а чтобы время не пропало даром, ведь занятий все равно у нас сегодня не будет, расскажу я тебе пару вещиц, знание которых само по себе является оружием в нужный момент.
Я уселся в его крохотной гостиной, слушая, как он чем-то гремит на кухне, и разглядывая помещение, как будто находился в нем впервые.
«К Сесилии сегодня уже не пойду, потому что джин — это не шампанское, вино или даже ликер. Припереться к ней пьяным? Нет, это недопустимо».
Винсенте не солгал: бутылки действительно оказались в пыли. По крайней мере, на пунте,[7] когда он наклонил одну из них, чтобы наполнить бокалы, ее хватало.
— Что это? — показал он взглядом на те несколько купюр, которые я положил на стол.
— Моя плата.
— Плата, говоришь? Настоящее искусство не продается, его можно только передать.
Странно слышать такие слова от человека, который берет за свое обучение достаточно дорого. Не представляю, что выдало мои мысли, но Винсенте добавил:
— Те деньги, которые ты приносил, — это не оплата, это знак того, что мои занятия тебе действительно нужны. То, что получаешь бесплатно, не ценишь никогда. Хочешь, забери их назад. Вон они лежат, в среднем ящике, все до единой марки. — И он указал подбородком на секретер.
Могу себе представить, сколько их там накопилось за те несколько лет, что я ходил сюда на тренировки.
Глава 14
— О-о-о! — прошептала, почти простонала Сесилия.
Если кто-нибудь решил, что я в очередной раз был бесподобен, он глубоко заблуждается: Сесилия рассматривала картину Слайна. Мой или, вернее, наш с ним подарок ей. Вообще-то картину и заказывал, и оплачивал я, но Слайн вложил в нее столько души, что такая мысль напрашивалась сама собой. Правда, и от денег за свою работу этот изограф не отказался. Любуясь натюрмортом, Сесилия выглядела так, что в любой момент я готов был от нее услышать: «Да! Да! Да!» А это, признаюсь, всегда меня очень заводит.
— Великолепно! И чья это работа?
Не понимаю ее восторгов. Выполнено, конечно, неплохо, но весь это сюрреализм — такая чушь! Если прибегнуть к аналогии с музыкой — почти какофония, в которой едва-едва можно уловить мелодию. Правда, нечто подобное говорят и о моем любимом джазе, но вот тут они совершенно не правы!
Отвечая, мне едва удалось сдержаться, чтобы не заявить: «Да так, намалевал на досуге». Представив, как вытянулось бы лицо Слайна, присутствуй он при этой сцене, я едва не рассмеялся.
— Одного моего друга, очень талантливого художника Слайна Леднинга. Он, кстати, и натуру замечательно пишет, — ляпнул зачем-то я, а потом подумал, что, если Сесилии вдруг захочется свой портрет, прибью обоих. Этот маляр только с виду скромен, но когда надо — ужасно красноречив. А там недолго и до того, что он уговорит ее позировать для него обнаженной. Обошлось.
— Кристиан, ты готов? — отвлеклась наконец Сесилия от созерцания того, что стало бы великолепным натюрмортом, если бы автор писал его трезвым, в глазах у него не расплывалось, руки не тряслись, а сам он избавился бы от дальтонизма и перестал путать краски. Словом, отрекся бы от сюрреализма.
— Как видишь. — Раскинув руки в стороны, я повертелся перед нею. Наконец-то она обратила внимание и на меня, и на мой наряд.
— Мм, — произнесла она, прикусив нижнюю губу зубками так эротично, что я обязательно уволок бы ее в спальню, случись у нас хоть сколько-нибудь времени. — А что, неплохо. Только зря ты, наверное, усы решил отпустить. Может быть, все-таки сбреешь? Они тебе не очень идут.
Тут она, безусловно, права, мне и самому это было понятно. Отец носил усы, да и дед. Как, впрочем, и все мужчины как по маминой, так и по отцовской линии. По крайней мере, те, чьи портреты или фотографии мне довелось видеть. У меня же не усы, а сплошное разочарование. Тяжело вздохнув, я отправился в ванную, где на отдельной полочке давно лежали мои предметы гигиены, в том числе и бритва с помазком.
Относительно своего наряда, в котором заявлюсь во дворец президента, я раздумывал недолго. Он не должен быть откровенно дешевым, меня попросту не поймут. Но и не слишком дорогим. На приеме соберутся богатейшие люди Ангвальда, и пытаться их перещеголять — мысль изначально глупая. К тому же и не получится: количество денег у человека написано на его лице, будь он одет хоть в чем. Если, конечно, тот не нувориш,[8] ведь письмена проявляются не сразу, для этого требуются многие годы, а то и поколения.
То, что я неспроста оказался в компании Сесилии и ее музыкантов и что я личность тоже творческая, можно обозначить несколькими аксессуарами. Ну и яркий шелковый платок вместо галстука должен был завершить мой образ. Судя по реакции Сесилии, задумка мне удалась.
Что касается самой Сесилии, выбору своего платья она отдала столько страсти, что я не на шутку был ею обделен. Бедную модистку она задергала настолько, что та начала в ее присутствии бледнеть и заикаться. Но и получилось в итоге нечто.
Когда Сесилия, примерив готовое платье, покрутилась передо мною и поинтересовалась: «Ну и как тебе?» — некоторое время я озадаченно молчал. Потому что не мог понять, как ей это удалось. Платье было ярким, но не кричащим, откровенным и почти ничего не скрывающим, но не вульгарным. И фасон интересный. С одной стороны подол спускался чуть ли не до пят, но с другой он открывал стройную ножку почти до середины бедра.
— Конфетка, — наконец выдавил я. И не удержался от шпильки: — Не забывай поворачиваться левым боком к тем, кому желаешь понравиться.
Еще бы: там и подол короткий, и плечо полностью обнажено. Впрочем, как и часть спины. А от лифа у этого платья вообще одно только название.
— Не беспокойся, не забуду, — не осталась в долгу она. — Ты только веди себя прилично: не вздумай приревновать и устроить скандал.
— Еще чего!
Я действительно не думал ревновать: если что-то случится, ревнуй не ревнуй, абсолютно ничего не изменится.
— А вот это ты зря!
И как прикажете это понимать?
Присланный за нами автомобиль был большим, даже огромным, и все мы — Сесилия, я и ее музыканты Руди, Томми, Джо, Пол и Бикс — легко там уместились. Отличные, кстати, парни, с которыми я легко нашел общий язык. Конечно, разгильдяи они еще те, но профессионалы высшей пробы, тут им не откажешь. Было заметно, что все они немного влюблены в Сесилию. А может, и много. По крайней мере, пианист Бикс. Он поглядывал на нее так, что и без слов все было понятно. Возможно, что и проблемы, связанные с ним, возникли у нее именно из-за этого.
Мы расположились с ней на заднем сиденье, и Сесилия зябко куталась в накидку, которая должна была скрывать ее наряд от посторонних глаз до самого выхода на сцену. Еще одно платье, бальное, она везла с собой: помимо всего прочего, на приеме будут еще и танцы, и не станет же она вальсировать в своем сценическом наряде?
— Волнуешься? — видя ее состояние, поинтересовался я.
— Очень, — не стала отрицать Сесилия.
— Ну и зря.
— Ты чего, Крис?! Как мне не волноваться? Там соберутся люди, которые управляют нашей страной! А если разобраться, и не только нашей. Столько гостей отовсюду!
— И что?
— Как это «что»? Ты сам подумай: президент, министры, прочие. Да там одни миллионеры. И вдруг я! Я же тебе рассказывала, в какой заднице прошло мое детство. В такой дыре, что даже трудно себе представить, как там вообще могут жить люди! И вдруг — президентский дворец. А еще это…
То, что она подразумевала под словом «это», заключалось в следующем. Прежде, ни тогда, когда дворец был резиденцией императора Ангвальда, ни тогда, когда он стал президентским, в нем не выступали артисты, подобные ей. Оперные дивы, всякие всемирно признанные басы и теноры, знаменитые скрипачи и балерины, но не эстрадные певички. Если смотреть в корень, Сесилия создавала прецедент. И неизвестно, как отреагируют на ее выступление. Будь праздник посвящен самому президенту, вряд ли бы ее туда пригласили. Но все-таки виновник торжества не он. Это, впрочем, совсем не означало, что ее не ждет холодный прием. Возможно, открыто свое неудовольствие выражать никто не станет, но существует множество других способов.
