АЛЕКСАНДР АБЕРДИН - ХРОНОСПЕЦНАЗ-1
Профессор фон-Клозе внимательно выслушал подробный, обстоятельный доклад своего племянника и приказал ему не отходить от аппарата высокочастотной связи, после чего немедленно связался с самим рейхсфюрером СС Гиммлером и уже гораздо короче рассказал о том, что в секретной лаборатории НКВД создали суперсолдата и его племянник сумел взять монстра в плен, хотя тот и покрошил целую кучу народа, расстреляв с полуторакилометровой дистанции сначала двигатели немецких бронемашин "Пехотная Штука", затем грузовиков, после чего принялся поражать с этой дистанции личный состав. Генрих Гиммлер, услышав об этом неприятном известии, аж вспотел и приказал срочно доставить меня в Берлин, после чего поехал на доклад к Гитлеру. Рейхсканцлер Германии и её Верховный главнокомандующий уже знал о провале операции "Киндерягд" и был весьма расстроен этим неприятным известием, но не считал это событие даже просто неприятностью. Гиммлера он, неожиданно для себя, принял сразу и когда узнал, что НКВД создало суперсолдата, зябко поёжился, пристально посмотрел на Гиммлера и приказал:
- Я хочу увидеть этого русского монстра. Пошлите на Северный Кавказ самолёт и срочно доставьте сюда вместе с тем героем, который сумел захватить его в плен. О том, что произошло в горах никто не должен знать. Распорядитесь срочно вывезти из того ущелья всю уничтоженную русским технику и прикажите оставшимся в живых солдатам молчать. Это ни в коем случае не должно стать предметом слухов, спекуляций и тем более серьёзных разговоров.
Гиммлер встал, вежливо поклонился и успокоил Гитлера:
- Мой фюрер, оберштурмфюрер Фрайтаг уже позаботился о неразглашении строжайшей военной тайны Третьего Рейха и взял подписку с каждого выжившего, включая тяжелораненых. Тела убитых были немедленно загружены в автомобили, они, к счастью, за исключением разбитых двигателей, уцелели, и вывезены из Клухорского ущелья на буксире. Я предлагаю всех выживших солдат сначала отправить в Германию, а затем разместить подальше друг от друга.
Гитлер внимательно выслушал его и кивнул:
- Штурмбанфюрер Фрайтаг, Генрих. Идите.
Гиммлер поднял руку в нацистском приветствии, щёлкнул каблуками и вышел из кабинета фюрера. Сегодняшний день оказался богат на новости, причём как на плохие, так и на хорошие. Плохая, разумеется, заключалась в том, что в НКВД создали суперсолдата, то что я покрошил столько народа в Клухорском ущелье, Гиммлера вообще не волновало. Хорошая опять-таки была связана со мной - я находился в руках гитлеровцев и теперь рейхсфюрер СС думал только об одном, как бы ему заграбастать меня в свои лапы и сдать в руки экзекутора фон-Клозе. Между прочим, Гитлер тоже думал о том же самом, так как был знаком с профессором уже не первый год. Эсэсовский главарь уже через несколько минут сделал все распоряжения относительно меня и Дитриха. Сам Французу он, естественно звонить не стал, слишком велика бы была честь, но позвонил его куда более родовитому дяде и порадовал новостями, заодно приказав срочно приехать в Берлин, чтобы быть у него под рукой.
Так начались раскручиваться шестерёнки следующей моей хронооперации "Молох". Первую мы назвали "Киндерягд", но в том смысле, что это была детская охота для меня. Почему вторая называлась "Молох", я и сам толком не знал. Брякнул не особо задумываясь и название всем почему-то понравилось, хотя если честно, то каким это боком это зловещее семитское божество имело хоть какую-то связь с уничтожением Замка Смерти, я и сам не понял. В нём я ведь должен буду уничтожить отнюдь не невинных детишек и причины на то у нас были очень серьёзные. Профессор фон-Клозе искренне верил в то, что путём воздействия на человеческий организм различными химическими препаратами можно в десятки раз повысить боеспособность солдат вермахта. Это не было бредом, но покончить с патологическим садистом и его лабораторией следовало не поэтому. Куда ближе к искомому подобралась младшая сестра Дитриха - Грета, ассистент дяди лишь в некоторых его самых невинных экспериментах, которая была куда более серьёзным учёным в области молекулярной генетики. Вот она действительно была близка к успеху.
В голове этой симпатичной рыжеватой блондинки уже крутились мысли и образы, ведущие в верном направлении. Если её не остановить сейчас, то уже через полтора года она сможет создать такой генетический препарат, который придаст человеку силу гориллы. Она не была склонна к идеализации фашизма, но относилась к числу тех учёных, которые были готовы не то что пересечь красную черту, но и пойти в своих исследованиях гораздо дальше. Остановить ее можно было двумя способами - убить или перевербовать, так как влюблять её в себя я не собирался. Для перевербовки же она была слишком тяжелый субъект только по той причине, что являлась горчим патриотом Германии и ей было все равно, кто находится у власти, лишь бы процветала страна, а она пока что процветала, хотя её уже неоднократно бомбили. Поскольку фройляйн Гретхен находилась ещё очень далеко, я переключился на более близкие предметы.
Меня уже осмотрели куда более опытные военные хирурги, чем два санитара, перевязавшие мне раны и пришли чуть ли не в благоговейный ужас, когда, срезав с меня бинты, намотанные поверх тельняшки, увидели под некоторыми семь пуль. Все мои раны к тому времени были "заткнуты" тампонами из запекшейся крови и когда они перекладывали с носилок на смотровой стол я даже не застонал. Они проверили реакцию глазного дна, она отсутствовала. Точнее это я её "отсутствовал", но при этом дышал глубоко и ровно, пульс у меня был, как во сне, сорок восемь ударов в минуту, с хорошим наполнением и по моей физиономии не было видно, что я тяжелораненый, так ведь я и не был им. В общем они решили не оперировать меня, а вскоре и вовсе к ним прибежал посыльный, который сказал, что меня нужно оставить таким, какой я есть в данный момент.
Через час с небольшим прибежал братец фройляйн Гретхен, которого я не мог назвать иначе, как великовозрастным дурнем, мечтавшим быть похожим на Зигфрида. Вот он как раз пока что не был ни садистом, ни убийцей и прибыл на Северный Кавказ всего две недели назад прямиком из Парижа с заездом Лилиендорф, крохотный городишко родом из которого он был. В СС его определил дядюшка и он же пробил ему тёплое местечко в Париже, а также непыльную работёнку - потрошить французские исторические архивы на предмет поиска в них оккультного наследия тамплиеров. Погорел же Француз, так его прозвали "коллеги" в России, на том, что за три года прислал дяде-профессору штук четыреста древних книг по алхимии, в которые даже и не заглядывал. Последней каплей стала совсем уж старая, рукописная книжица чуть ли не времён Проторенессанса, причём с весьма пикантными иллюстрациями - "Золотой осёл" Апулея и тогда дядя Вернер решил примерно наказать осла-племянника.
Отправляя Дитриха на Восточный фронт, дядя сказал, что до тех пор, пока он не сослужит хорошую службу фатерлянду, в Германию не вернётся. Так что со мной этот недоделанный рыцарь и попутно гестаповец без малейших способностей к такого рода службе, зато щёголь и франт, рассматривал меня, как самый ценный трофей и потому потребовал дать ему вооруженное сопровождение и немедленно выехал на ночь глядя в Невинномысск. Там меня уже ждал санитарный трёхмоторный самолёт "Юнкерс Ю-52", из которого выгрузили ради этого раненых фашистов. Врачи между тем высказали мнение, что я могу в любой момент очнуться и настучать всем, кто окажется рядом, по голове. Вообще-то это в мои планы не входило, но фашисты мне бы всё равно не поверили. Поэтому меня мало того, что заковали в стальные гестаповские кандалы, причём надели на меня их двое, так ещё и привязали к стальной госпитальной каталке для тяжелораненых серьёзными на вид цепями, сложили её стойки-пантографы и загрузили в санитарную "Пехотную Штуку" с брезентовым верхом.
В бронетраспортёр влезло четверо эсэсовцев и Француз, после чего в сопровождении десятка бронетранспортёров и опять двух танков меня повезли Невинномысск. Уже совсем стемнело, но немцы включили электрический фонарь и в бронетранспортёре было довольно светло. Спать никто из моих конвоиров явно не собирался. Дитрих сидел у меня в головах и внимательно изучал мою физиономию. От него слегка попахивало коньком. В бронетранспортёре помимо этого пахло хлоркой, ещё какой-то медициной и гуталином от пяти пар начищенных хромовых сапог. Немного подумав и прочитав мысли не только всех пятерых эсэсовцев сидевших рядом, но водителя, рядом с которым сидел ещё один, шестой эсэсовец, а все они, кроме Дитриха думали каждый о своём, я решил прийти в сознание и, ворочаясь, немного погремел цепями, открыл глаза и ухмыльнулся. Четверо эсэсовцев встрепенулись, а свежеиспечённый штурмбанфюрер облегчённо вздохнул и широко заулыбался, на что я буркнул по-немецки:
- Что щеришься, фашист?
