Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 1. Полет валькирий
Так на хрена нам этот крест? России как таковой и «Братству» в частности.
Так он и спросил Дмитрия Сергеевича. В принципе, зная ответ, просто для душевного успокоения.
Тот смотрел на полковника внимательно, постукивая чашкой трубки по ладони.
— Не слышал такой стих? Впрочем, откуда? У вас этот поэт не состоялся.
«Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но всё-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растёр рукою:
Забытая, а всё-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей…
— Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!»[37]
— Доходчиво? Насчёт «заржавленных пушек», конечно, под горячую руку сказано, такого в армии не бывает, а остальное — сам суди. С самого первого дня нашей эпопеи выбора не было ни у кого, ни разу. Да хоть свой личный опыт возьми. Начиная с перевала имелась у тебя в жизни достойная альтернатива? Вот сейчас, ты думаешь, она появилась…
Вадим удивился, как точно просчитал Воронцов его настроение.
— Ничего не появилось. И не появится. Сей крест мы на себя возложили добровольно, раз и навсегда. Поздно молиться: «Да минует меня чаша сия». Христа не миновала, нас — тем более.
Воронцов снова несколько раз сильно потянул трубку, запыхал, разжигая почти погасший огонь.
— Таким образом — в любом варианте незачем без толку дёргаться. Что будет — то и будет. Сам понимаешь — я тебя не гоню. Живи, сколько душа просит. Любому солдату нужен отпуск с фронта. Мы с тобой ещё многое успеем обсудить. А уж потом… Если согласишься — вернёшься в Москву, и начнём работу. Как я её вижу — сейчас не скажу. Сам, надеюсь, догадаешься. Нет, я тебя не брошу, — счёл нужным уточнить он, когда дым из «Петерсена» пошёл, как надо. — Просто — взрослеть пора…
Слова эти в первый момент показались Вадиму странными. Куда уж, казалось бы? Столько он успел пережить, увидеть, повоевать. Потом сам, без подсказки, сообразил. Взрослеть — не стать старше на год или два. Перейти в иное качество. Из куколки — в имаго.[38] Сначала был обычным, ничем не примечательным человеком. Каким-то образом оказался причислен к послушникам, кандидатам в рыцари «Братства». А теперь — или (когда командиров рядом не осталось) сам первый выскакивай на бруствер с винтовкой наперевес, или…
— Я всё понял, Дмитрий Сергеевич, — ответил Ляхов. — Желающего судьба ведёт, нежелающего — тащит, как говорили древние. Но давайте сегодня на этом закончим. Я тоже хочу принять участие в общем веселье.
— Как водится. Не смею препятствовать. Только последнее — чтобы было о чём подумать на досуге. Александр Иванович — наставник и рекомендатель твоего брата Фёста. Если хочешь — я буду твоим. Для баланса. Ловушка, чем бы она ни была — явление неразумное. И когда карты хорошо перетасованы, шестёрки объявлены тузами и наоборот — связность системы вполне способна выйти за пределы механического анализа.
— Не совсем понял, — осторожно ответил Вадим, хотя уже начал догадываться.
— Разочаровываешь. Тогда совсем просто. Фёст будет жить и действовать по логике и в стиле Шульгина. Ты — по своей, с учётом манеры Воронцова. В итоге выйдет трудно алгоритмируемый коктейль. Как тебе?
— Гениально, Дмитрий Сергеевич, — без тени лести ответил Ляхов. — При таком раскладе сам чёрт ногу сломит, не говоря о какой-то Ловушке…
— Вот и ладно. А теперь, как на старом флоте принято: «Команде песни петь и веселиться».
Ляхов думал, что состоявшийся у него с Дмитрием Сергеевичем разговор и был тем «серьёзным», что Воронцов подразумевал. Но нет. Серьёзный начался гораздо позже.
Сначала к вываленному на правый борт «Валгаллы» парадному трапу подошёл командирский катер с «Изумруда». Из открытой задней каретки с достоинством поднялись девять лейтенантов и мичманов во главе с кавторангом Белли. Все в белых кителях, брюках и туфлях, при золотых погонах и кортиках на чёрных муаровых лентах. По традиции кают-компании крейсера — в тёмно-красных шёлковых носках и с того же цвета платочками, уголком торчавшими из карманов кителей.
Взошли на палубу, дружно отдали честь встретившему их на шканцах Воронцову, но смотрели поверх и правее адмиральской головы. Уж больно неожиданным было зрелище.
Что адмирал приглашает всю кают-компанию (за исключением трёх неудачников четвёртой вахты) на ужин, командир сообщил, но о том, зачем и почему вдруг — не обмолвился.
Потому как сам не знал. Воронцов любил делать подчинённым сюрпризы. Предпочтительно — приятные. Жаль, не всегда получалось. Зато сейчас получилось в полной мере.
Вот вам, господа офицеры, «пенители морей», подарочек. Тремя палубами выше, вдоль планширя выстроились девять девушек. Невообразимой прелести. Красивые лица, роскошные волосы, открытые платья… Жаль, что фальшборт скрывает то, что ниже пояса. Но ведь ненадолго?
Откуда это чудное виденье?
— Господа, — звучно обратился адмирал к бело-золотому строю. — Направление вашего внимания мне очевидно и понятно. Но прошу уделить толику и мне.
Офицеры вытянулись, согласно уставу, «поедая начальство глазами», а Белли из-за спины всем сразу показал кулак.
— К нам прибыли гости, точнее — гостьи. Для отдыха и доступных развлечений. В течение сегодняшнего вечера я прошу уделить им настоящее флотское внимание. Ужин, танцы, приятные беседы и всё такое. Время мероприятия как такового не ограничено. Соблюдение распорядка службы оставляю за капитаном Белли.
Ясное дело, адмирал не смог обойтись без очередной иезуитской выходки. То есть предоставил Владимиру решать — позволить прибывшим на «Валгаллу» офицерам гулять «до упора» или в положенное время обеспечить смену вахт. Только, значит, у кого-то (у троих подвахтенных) завяжутся интересные отношения — и извольте. Катер у борта, пожалуйте вниз. Четыре часа кукуйте на мостике, занося в журнал положение крейсера относительно якорной цепи, и любуйтесь в бинокли на палубу такого близкого парохода. Смотрите, как отстоявшие своё товарищи обнимают девушек, только что обнимавших вас. И нет гарантий, что завтра получится то, что начало получаться сегодня.
Неразрешимая антиномия: «Что лучше — ждать и не дождаться или иметь и потерять?»
Казалось, раз плюнуть Воронцову приказать «Изумруду» пришвартоваться борт к борту — и никаких проблем.
А вот нет! Служба мёдом казаться не должна. Даже в этом странном мире. Или — именно в нём.
— Есть, ваше превосходительство! — чётко ответил Белли, мгновенно прокрутивший в голове все вышеназванные варианты.
— Приятно слышать, — сделал совсем простецкое лицо Воронцов. — В таком случае — вольно. На меня внимания разрешаю больше не обращать. Я даже китель сейчас сниму. Если вдруг потребуется обратиться — Дмитрий Сергеевич, и никак иначе. А лучше бы и не потребовалось. Моя супруга сейчас всех друг другу представит — и отдыхайте.
Всё ещё скованные дисциплиной и неясностью обстановки офицеры двинулись к трапу. Однако — многозначительно переглядываясь. С понятным всем нормальным мужчинам намёком: если я на какую глаз положил, ты уж не мешай, пожалуйста. Только когда явно подальше пошлёт — тогда твоя очередь.
Наталья, перед тем как начать процедуру знакомства, указала, куда сложить кортики. Для непринуждённого общения, тем более танцев — атрибут явно лишний.
Воронцов выбрал для уединения с Вадимом весьма удобную точку — кормовой выступ балкона Солнечной палубы. Снизу их заметить очень трудно, особенно в наступающей ночной тьме, а ярко освещённая площадка Шлюпочной, на которую открывались двери предназначенного для вечеринки салона — как на ладони. И видно и слышно.
— Дмитрий Сергеевич, — спросил Ляхов перед тем, как Воронцов начнёт свою тему, — зачем вы пригласили девять офицеров, а не семь?
— Неужто взревновал, полковник? — Дмитрий поднял руку и неизвестно откуда возникший вестовой наполнил бокалы терпким хересом. — Вроде врач, психолог, командир-единоначальник, — оценка прозвучала скорее разочарованно, чем иронически. — Как-то вас в вашем мире… недоучивают, что ли? Куда уж проще? Семь мичманов и лейтенантов перессориться должны, что ли? Они у нас ребята воспитанные. В танцах и прочих беседах две дамы постоянно остаются лишними. Из вежливости пригласишь, а в это время товарищ перехватит ту, что тебе больше других интересна. И так далее. Затем — вашей Татьяне терапия нужна? Пусть ею для начала бравый мичманец займётся. А твоя Майя чем хуже? Была такая песня в моей молодости: «Стоят девчонки, стоят в сторонке. Платочки в руках теребят. Потому что на десять девчонок по статистике восемь ребят…» Или девять, не помню точно. От тебя так и так не убудет, а ей — молодость вспомнится…
