Алекс Орлов - Особый курьер
Официанты ушли, и гости принялись за угощение. Тот, кого Энрике принял за помощника посла, протянул руку к порции аперитива и… Энрике даже пот прошиб – из-под манжеты рубашки тускло блеснул корпус золотых часов.
– Спокойно, Рико. Спокойно, – скомандовал он себе.
– Чего ты сказал? – не поняла Лоретта.
– Это я не тебе.
– А кому же? – удивилась девушка.
«Может, эти часы только похожи, ведь я видел их одну секунду. Да и освещение здесь слабоватое». Энрике пытался себя успокоить, но что-то говорило ему, что он увидел именно те часы.
Он стал присматриваться к соседям более внимательно.
Вот посол – он аккуратно пьет из рюмочки. Палочкой берет фрукты и с достоинством кушает.
А вот его помощник. Он держится слишком напряженно – спина прямая, смокинг топорщится, словно под ним пара пистолетов.
Наконец к столику Энрике подошел официант, принеся аперитив и стойкий запах хвойного лосьона. Расставив вазочки и бокалы, официант поклонился, и в полуметре от себя Энрике увидел волосы, разделенные безупречным пробором. В нос снова шибанул запах хвои.
«Купается он в лосьоне, что ли?» – удивился он.
– Ой, какая горькая штука, – скривилась Лоретта. – И какие-то веревки.
– Это не пьют, крошка. Это лавой – масло такое, а веревка – это фитиль. Его зажигают, и получается как свечка.
– Глупости какие. Хоть бы предупреждали, – негодовала Лоретта и внезапно, без перехода спросила: – А ты правда скучал по мне, Рико?
– Конечно. А ты по мне не очень…
– Это потому, что ты грубый.
– А Хэнкс, значит, нежный?
– Да что ты все Хэнкс да Хэнкс, – махнула рукой Лоретта. – Очень он мне нужен. Ой, смотри, представление начинается.
Лоретта все свое внимание переключила на сцену, а Энрике на соседей. Свет стал медленно гаснуть, и вскоре в зале уже ничего нельзя было рассмотреть.
Представление было совсем никудышное, однако Лоретте нравилось. Когда появился фокусник, она даже захлопала в ладоши, привлекая внимание клубной публики.
Прибежал официант и принес основной заказ. Блюда выглядели очень аппетитно, но Энрике совершенно не хотелось есть. Теперь он думал только о часах.
Фокусник ушел, унося с собой пилу, которой он распиливал свою ассистентку. Лоретта долго аплодировала ему вслед, а затем дали свет, и на сцену выскочили полуголые девицы.
Между тем соседи Энрике начали вести себя более раскованно, поскольку успели выпить весь аперитив. Возле них постоянно роились официанты, и Энрике невольно прикидывал стоимость их заказа. Получалось больше десяти тысяч.
Посол о чем-то спросил своего помощника, и тот, отдернув рукав, взглянул на часы. Энрике как током ударило – часы были очень похожи! Но мало ли похожих часов? Энрике так впился глазами в помощника посла, что тот обернулся и посмотрел на него.
Всего секунду они глядели в глаза друг другу, а затем Энрике повернулся к Лоретте.
– Ну как тебе тарталетки?
– А? – не поняла девушка.
– Ты тарталетки пробовала?
– Спасибо, очень вкусно.
– А чего ты смотришь на этих девок? Неужели тебе интересно? Я понимаю, если бы по сцене скакали молодые мужики.
– Я хочу рассмотреть, что у них за туфли, – пояснила Лоретта. – Представляешь, так танцевать – никакие каблуки не выдержат. А у них ничего. Может, они железные?
– Туфли, что ли? – не понял Энрике.
– Да нет, каблуки. А ты почему ничего не ешь, Рико?
– Да что-то не хочется, – пожал плечами Энрике, однако наколол на вилку маслину и прожевал ее, не ощутив никакого вкуса.
К соседнему столику подошел официант. Он принес счет, и посол достал свою кредитную карточку. Официант что-то сказал, и на лице посла появилось недоумение. Потом подошел метрдотель, посол начал что-то объяснять, но как Энрике ни напрягался, ничего услышать так и не сумел – играла музыка, и со сцены доносился стук железных каблуков. Девушки все еще танцевали.
А у соседей разгорался скандал. И хотя метрдотель по-прежнему улыбался, его улыбка становилась все более натянутой – было очевидно, что разговор шел о деньгах.
В музыкальном сопровождении наступила пауза, и до Энрике донесся слащавый голос метрдотеля:
– …член клуба «Трайдент» должен гордиться своим положением в обществе.
Услышанная Энрике фраза полностью подтверждала его подозрения.
Соседи расписались в какой-то бумажке, и ресторанные хищники от них отвязались. Помощник посла снова обернулся, и Энрике наконец вспомнил, где видел и этого парня, и черного «посла».
Эти ребята работали в почтовой фирме «Доу-Форс». Той самой, у проходной которой Энрике провел целых две недели, надеясь найти потерянные часы.
«Значит, все сходится», – боясь поверить удаче, подумал Энрике и, повернувшись к Лоретте, неожиданно для самого себя сказал:
– Знаешь, крошка, если выгорит еще одно дельце, получишь на шмотки пять штук кредитов.
– Правда?
– Правда, крошка.
– О Рико! Я тебя обожаю!
26
Владелец «Доу-Форс» Дэниел Глосберг сидел в своем кабинете и уныло смотрел в стену. Прямо напротив его стола на обоях красовалось прямоугольное светлое пятно. Раньше на этом месте висел портрет его жены – Виктории Глосберг, урожденной Ван дер Хааген, но теперь его там не было.
В офисе уже был один портрет Виктории – небольшая фотография в рамочке. Она стояла между коробкой с сигарами и старым папье-маше. Однако этого ей показалось мало, и она заставила Дэниела повесить еще один – на стену напротив письменного стола. Она будто знала, что муж регулярно изменяет ей со своей секретаршей, причем именно на письменном столе, и строгий взгляд Виктории должен был удерживать вероломного супруга от дальнейших измен.
Как ни странно, портрет жены действительно стал оказывать на Дэниела отрицательное воздействие. У него перестало получаться.
Секретарша одевалась и с нагловатой улыбочкой покидала босса, а Глосбергу приходилось пить пиво – только так он возвращал себе чувство прежней уверенности.
В конце концов он не выдержал и решился убрать портрет Виктории на шкаф. Теперь, если жене приходила мысль посетить офис мужа, Дэниел вешал портрет на место, а после ухода супруги снова забрасывал его наверх.
Новое ощущение свободы настолько понравилось Глосбергу, что он убрал и фотографию в рамочке, а в промежуток между сигарным ящиком и папье-маше поставил фигурку «Писающий мальчик» работы неизвестного художника.
Сейчас, когда Глосберг появился в офисе после двухдневного перерыва, на столе накопилось множество бумаг. Все они требовали его личного внимания. Тут лежали и предписания экологических служб, и взносы по взятым кредитам, и счета за ремонт судов, и прошения о повышении жалованья.
Дэниелу очень хотелось взять эти бумаги и забросить в измельчитель. Но это были текущие дела его собственной фирмы, и решать проблемы с помощью измельчителя было, увы, невозможно.
«Доу-Форс» едва давал четыре процента прибыли, и это стало отражаться на уровне жизни семьи Глосберга. Пришлось отказаться от нового дома в горах и забросить подальше элитные каталоги «Лайф». Виктория стала ворчать и вернулась к своей излюбленной теме – она требовала, чтобы Дэниел работал под началом ее папочки. Глосберг ненавидел эти разговоры и обычно восклицал:
– Что, торговать куриными ногами?
– Не ногами, а окорочками, – поправляла его Виктория.
И вот теперь наконец появилась возможность поправить свои дела. Сельскохозяйственная корпорация «Бати» предложила выгодное дело. Требовалось перебросить в новые колонии пятьсот килограммов семян масличного ореха анунга. Казалось бы, стоило радоваться, ведь за такой пустяк «Бати» предлагала пять миллионов кредитов, к тому же брала на себя страховку груза. Однако существовал еще «Маркос» – конкурент «Бати», который продвигал в новых колониях свой масличный орех – кетонг.
И теперь Глосберг оказался меж двух огней. Если он возьмется доставить семена, станет врагом «Маркоса», если откажется – навлечет на себя гнев «Бати».
«Что же делать?» – думал Дэниел, сжимая голову руками. До прихода представителя «Бати» оставалось чуть более получаса, и тревожное ожидание было мучительным. Чтобы как-то отвлечься, Дэниел нажал на кнопку вызова секретарши.
Пришлось звонить не менее четырех раз, прежде чем Мэри Келли вошла в кабинет.
– Слушаю, босс, – сказала она и покачалась на своих длинных ногах.
– Подойди сюда.
– Мне сегодня нельзя.
– Я говорю, подойди сюда. На прошлой неделе ты говорила мне то же самое.
Секретарша пожала плечами и подошла к креслу босса. Тот погладил ее ноги, но ничего, кроме здорового эстетического чувства, не испытал. Мэри Келли была по-прежнему красива, но больше не излучала той силы, которая когда-то так легко заводила Дэниела Глосберга.
