Филип Рив - Золото хищников
Но поскорее поесть не удалось. Формальный обед тянулся размеренно и неторопливо. Смью в костюме лакея вносил очередное блюдо, после чего мчался на кухню, нахлобучивал поварской колпак и принимался готовить следующее или спускался в винный погреб за бутылкой отменного красного вина из города виноградников Бордо-Мобиль. Отведав несколько блюд, Том вдруг обнаружил, что ему совсем не хочется придумывать какие-то предлоги и брести в метель. Фрейя была такая приветливая, с нею было очень приятно. Сегодня она вся как будто светилась, словно, пригласив Тома к обеду, совершила нечто невероятно дерзкое и смелое. Сегодня она более непринужденно, чем обычно, рассказывала о своей семье, об истории Анкориджа, вплоть до ее древней прародительницы Долли Расмуссен, девчонки-старшеклассницы, которая увидела в пророческом видении начало Шестидесятиминутной войны и успела вывести небольшую группу своих последователей из первого Анкориджа прежде, чем город превратился в пар.
Пока Фрейя рассказывала, Том смотрел на нее и заметил, что она попыталась покрасивее причесать волосы и надела самое блестящее из своих платьев, наименее пострадавшее от моли. Неужели она так старалась ради него? Эта мысль взволновала Тома. Он почувствовал себя виноватым, отвел глаза и натолкнулся на неодобрительный взгляд Смью, убиравшего посуду после десерта и разливавшего кофе.
— Что-нибудь еще, ваше сиятельство?
Фрейя отпила кофе, глядя на Тома поверх своей чашки.
— Нет, спасибо, Смью. Можешь закончить работу на сегодня. Мы с Томом, пожалуй, заглянем в Вундеркамеру.
— Как будет угодно вашему сиятельству. Я буду вас сопровождать.
Фрейя гневно глянула на него:
— В этом нет необходимости, Смью. Ты можешь идти.
Том почувствовал, что слуга встревожен. Ему и самому было немного не по себе, но, возможно, это от вина? Он сказал:
— Ну, может быть, в другой раз…
— Нет, Том. — Фрейя протянула руку, коснулась его руки кончиками пальцев. — Сегодня. Сейчас. Слышишь, буря кончилась. В Вундеркамере будет так красиво при лунном свете…
Вундеркамера была действительно красива в лунном свете, но Фрейя была еще красивее. Когда они вошли в маленький музей, Том вдруг понял, почему жители Анкориджа любят свою маркграфиню и следуют за нею. Если бы Эстер была хоть немножко на нее похожа! В последнее время Том постоянно ловил себя на том, что ищет оправдания для Эстер, пытается доказать, что она такая только из-за того страшного, что ей пришлось пережить. Но ведь в жизни Фрейи тоже было много страшного, и все-таки она не озлобилась, не ожесточилась.
Луна заглядывала в комнату сквозь заснеженное стекло, и в ее свете знакомые экспонаты волшебно преображались. Лист фольги мерцал в витрине, словно окошко в другой мир, а когда Фрейя в бледном отраженном свете повернулась к нему лицом, Том понял — она хочет, чтобы он ее поцеловал. Словно какая-то неизвестная сила потянула их друг к другу, и, когда губы их встретились, Фрейя издала тихий, довольный звук. Она теснее прижалась к нему, и его руки сами собой обняли ее, независимо от его воли. От нее шел слабый запах пота, немытого тела. Поначалу это казалось странным, а потом — очень приятным. Ее платье зашуршало под руками Тома, вкус ее губ напоминал корицу.
И вдруг что-то ее отвлекло — какой-то тихий звук у двери, дуновение холодного воздуха из коридора… Фрейя оглянулась, и Том, сделав над собой усилие, очень мягко отодвинул ее от себя.
— Что это было? — прошептала Фрейя. — Мне показалось, что там кто-то есть…
Радуясь предлогу отойти от ее тепла, от ее манящего запаха, Том попятился к двери.
— Никого. Наверное, это просто отопление. В трубах постоянно что-то скребется.
— Да, я знаю, это ужасно неприятно. Никогда такого не было, пока мы не вышли на Высокий лед… — Она снова подошла ближе, протягивая руки. — Том…
— Мне надо идти, — сказал он. — Уже поздно. Извини. Спасибо.
Он бегом взлетел по лестнице в свою комнату, стараясь думать об Эстер и не вспоминать теплый коричный вкус Фрейи на своих губах. Бедная Эт! У нее был такой грустный голос, когда они говорили по телефону. Надо пойти к ней. Он только совсем чуть-чуть полежит, соберется с мыслями, а потом натянет теплую одежду и пойдет в гавань. Постель такая мягкая! Он закрыл глаза и почувствовал, что комната вращается вокруг него. Слишком много вина. Только из-за вина он поцеловал Фрейю. Ведь он любит Эстер. Так почему же он не может не думать о Фрейе?
— Дурак! — сказал он вслух.
Над головой, в трубе отопления что-то задребезжало, как будто соглашаясь с ним, но Том ничего не заметил — он уже крепко спал.
Поцелуй Тома и Фрейи видела не только Эстер. Пока Вертел и Гаргл занимались грабежами, Коул сидел один в носовой каюте своей пиявки и рассеянно переключал каналы шпионской телесети, как вдруг зрелище обнявшейся парочки заставило его остановиться.
— Том, вот дурень-то, — прошептал Коул.
Том нравился Коулу главным образом своей добротой. В Гримсби доброту не ставили ни во что. Там только приветствовалось, когда старшие мальчики издевались над младшими, а те, в свою очередь, подрастали и начинали издеваться над новым пополнением.
— Это им пригодится в жизни, — говорил Дядюшка. — В этом мире их ждут одни только колотушки!
Может быть, Дядюшка просто не встречал таких людей, как Том, который всегда был добр к другим и не ожидал в ответ ничего, кроме доброты. Только очень добрый человек мог выбрать себе в подружки Эстер Шоу, сделать так, чтобы эта некрасивая, никому не нужная девушка почувствовала себя любимой и желанной. Коулу Том казался почти святым. Было ужасно видеть, как он целует Фрейю, предает Эстер, предает самого себя, видеть, что он вот-вот все погубит.
А может, Коул еще и чуточку ревновал.
Вдруг он заметил бледное размытое пятно лица возле открытой двери, торопливо увеличил изображение и только успел узнать Эстер, как она повернулась и убежала. Когда изображение вернулось в прежнее состояние, те двое уже отступили друг от друга. Они неуверенно смотрели в сторону двери, их голоса звучали тихо и смущенно. «Уже поздно. Я должен идти».
— Ах, Эстер!
Коул начал лихорадочно переключать каналы, отыскивая ее. Он сам не знал, почему так расстроился из-за того, что ей больно. Может быть, и тут отчасти была ревность, сознание, что, если она сделает какую-нибудь глупость, Том и Фрейя в конце концов будут вместе. Что бы там ни было, руки у него дрожали, пока он возился с переключателями.
На других телекамерах дворца ее не было видно. Коул вывел запасную камеру на крышу, повернул объектив, осматривая прилегающие к дворцу улицы. Торопливые ноги Эстер оставили след — длинную неразборчивую строку на белой странице Расмуссен-проспекта. Коул подался вперед к экрану и, потея, принялся манипулировать телекамерами, расставляя их в разных точках гавани. Да где же она?!
Глава 16. НОЧНОЙ ПОЛЕТ
Аакъюки еще спали. Эстер тихонько пробралась к себе в комнату, вытащила из тайника под матрасом деньги, которые Пеннироял дал ей на борту Воздушной Гавани, и направилась прямо в ангар, где стояла «Дженни». Разгребла снег, который намело во время бурана, и с трудом открыла дверь. Зажгла рабочие фонари. Красный корпус «Дженни Ганивер» возвышался у нее над головой. У наполовину окрашенных цилиндров двигателей стояли стремянки. Заплаты, прикрывающие пробоины гондолы, были похожи на едва затянувшиеся раны. Эстер поднялась на борт и включила горелки. Оставив корабль прогреваться, она снова вышла наружу, пробираясь через сугробы к топливным бакам.
Высоко вверху, под куполом ангара, что-то мелко дребезжало и звякало.
Нетрудно было догадаться, что она задумала. Коул стукнул кулаком по приборной доске и застонал:
— Эстер, не надо! Он был пьяный! Это ничего не значит!
Он скорчился на краешке сиденья, словно бессильный бог, который все видит, но ничего не может изменить.
Только вот… Кое-что изменить он все-таки может! Если бы Том знал, что происходит, наверняка он сразу побежал бы в гавань, поговорил бы с Эстер, объяснил ей все, попросил прощения. Коул уже видел раньше, как мирятся влюбленные, и был уверен, что это дурацкое недоразумение еще можно поправить… Если бы только Том знал!
Но рассказать ему об этом не может никто, кроме Коула.
— Не дури, — сказал он сам себе очень сердито, отдернув руки от переключателей. — Что тебе эти двое сухопутников? Тебе до них и дела нет! Незачем рисковать из-за них «Винтовым червем». Нельзя нарушать Дядюшкины приказы.
Он снова потянулся к переключателям. Ничего не поделаешь. У него есть долг.
Он вывел на экран изображение с телекамеры, установленной в спальне Тома во дворце. Дал команду камере, заставляя ее потопать своими металлическими ногами по внутренней поверхности трубы, в которой она пряталась. Но Том лежал себе и спал, глупо разинув рот и понятия не имея, что его жизнь рушится.
