Герман Романов - Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
– И все закончится крушением вашей страны. Нет, я не буду идти походом в Анатолию – то ваша турецкая земля, зачем мне она! А вот вооружить арабов, от Алжира до Египта, да бедуинов Аравии я смогу, дам им золота, у меня его много, и они сами с превеликой охотой начнут войну с османами за свою независимость! Да и европейцы не отстанут в сим увлекательном занятии – Австрия проглотит Боснию и Эпир, найдут что откусить от вас французы, англичане и прочие охотники до чужого добра. В этом они великие мастера. И вы это собственными глазами увидите! И скоро, очень скоро…
Петр рассмеялся, глядя на расширившиеся от удивления глаза султана. По-доброму прозвучал смех, первый раз за долгие годы постоянной вражды с южной империей.
– Я вас отпущу в Анатолию, брат мой. По моему приказу собрали тысячу ваших воинов, одели и вооружили – они станут вашей охраной. Корабли ждут, и завтра утром вас со свитой переправят на восточный берег моря. Так что вы свободны, брат мой! Да пребудет над вами милость Аллаха. Мне искренне жаль, что придется снова лить кровь ваших храбрых солдат.
– Что вы хотите, почтеннейший брат мой? – после некоторого молчания тихо спросил султан.
Петр напрягся – обращение было многозначительным. Так обращаются к старшим по возрасту, но тут иное признание. И одно неосторожное слово, и хрупкий мостик первых слов будет раздавлен.
– Мне нужны только православные земли на западном берегу, включая Константинополь. Османов там и десятой доли не будет. Всех ваших подданных единоверцев я переселю через Проливы в Анатолию, или куда они захотят, и щедро награжу за утерянное. Исключение только округа Смирны, вы именуете его Измиром, и понтийских греков у Трапезунда или Трабзона. Там православных большинство, а потому они мои. Это касается и грузин с армянами. И Кипра, куда уже отправлен флот Ушак-паши.
Петр говорил тихо и медленно, видя, как вытягивается лицо султана. И стал подслащивать «пилюлю», ибо пить только «горькое лекарство» султан откажется.
– Сегодня я отправил на запад Топал-пашу с армией. Там и войска Кутуз-паши. Они до осени займут все ваши земли. Они это могут, вы их хорошо знаете.
От таких слов лицо султана чуточку скривилось – с обоими полководцами он уже встречался в столице. В мирное время, конечно.
– Как только австрийцы попытаются занять Боснию и Эпир, где большую часть населения составляют мусульмане, то мои войска их вышибут. Эти провинции на вечные времена останутся за Оттоманской Портой, и любую попытку их завоевания кем-нибудь я и мои потомки будут рассматривать как войну. И Россия окажет немедленную помощь – от солдат и кораблей до золота. Это большие территории, никак не меньше двух греческих округов в Анатолии и совсем небольшого куска османской Армении. Кроме того, я обещаю, что если на остальные владения Оттоманской Порты покусится какая-нибудь держава, то Россия будет хранить либо дружественный нейтралитет, либо, если мы с вами, брат мой, заключим «вечный мир и союз», то военную поддержку.
– Что подразумевается под «вечным миром и союзом», почтеннейший брат мой?
– То и подразумевается, и своим сыновьям с внуками и потомками закажу накрепко. Перед вступлением на престол они присягу в том давать будут. Но и ваши потомки тоже. Тут взаимосвязано. Зачем нам теперь воевать? Мне уже ничего не нужно, вы ничего вернуть не сможете. Да и не османские это земли, лишь три века назад вы смогли назвать Константинополь своим, хотя две тысячи лет он был греческим. Давайте жить мирно, торговать беспошлинно. Проход вашим кораблям через проливы будет открыт, торговать мне есть чем, от древесины и хлеба до оружия. И ваши товары известны и ценны. Езжайте и подумайте, у вас есть месяц. Неволить не буду – все в ваших руках. Война так война, мир так мир.
– Воевать с вами, почтеннейший брат мой, очень трудно. Хотел бы я иметь таких полководцев, как Топал-паша и Кутуз-паша…
Ново-Архангельск
– Что задумался, брат, порой ночной!
Насмешливый голос Федора разбудил задремавшего в кресле Алехана. Он сразу же пришел в себя ото сна и требовательно посмотрел на младшего брата, такого же кряжистого и сильного.
Орловская порода! Недаром, когда дед нынешнего императора их прадеду голову рубить вознамерился за бунт, то удивился храбрости стрельца, что заявил с улыбкой: «Отойди, государь, от плахи, тут мое место, не твое». Петр Алексеевич пощадил храбреца, помиловал – хотя в тот день немало голов стрелецких было срублено…
– И как?
– Воркуют наши голубки в саду зимнем, не оторвешь их друг от друга. Целуются…
– Я не про то.
– Николай Петрович уже со своим дружком Ремезовым сговорился. Тот венчание обещался устроить. У отца Василия. – Федор усмехнулся и, предвосхищая вопрос, уточнил: – Я с батюшкой уже переговорил, а владыко извещен. Вот только, мыслю, в столице и Синоде недовольны будут.
– Наплевать. – Алехан потянулся, как сытый и довольный кот, обожравшийся чужой сметаны. – Меня не было, тебя тоже, как и коменданта с адмиралом, владыка на Аляске. Взятки гладки.
– Отец Василий крайним будет. Синод за это венчание его по голове не погладит…
– Плевать. Архиепископ на него епитимью наложит, как вернется. И я накажу своею властью. В Форт Росс отправлю, в ссылку – пусть тамошние приходы создает. И управление над ними берет.
– Суров ты с ним, – усмехнулся младший брат, – прям как с капитаном, которого чином полковника наказали.
Братья раскатисто рассмеялись, искренне, но негромко. Треть века они были истинными властителями Русской Америки, знали тут чуть ли не каждого как облупленного, так просто их все министры, вместе взятые, сковырнуть не могли. Кроме одного человека, и Федор сразу коснулся этого.
– А как отнесется Петр Федорович?
– Приличия соблюдены, мы тут ни при чем. А вот Николай в своем титуле «императорской» приставки лишится. И это самое большее. Мыслю я, брат, что зять мой так и так на престоле никогда бы не утвердился, у Александра все права. Вот потому-то он сюда и отправлен. Меня сменить со временем…
– Даже так? И ты…
– А я ему всю власть с удовольствием передам – потому что своим в нашей семье будет. Или мы в его, что ничего не меняет. И государь мне о том намекнул, прислав княжескую грамоту. Теперь никакого неравенства в браке не будет. Вот так-то!
– Все равно в уши напеть могут!
– И что?! Пусть поют, а мы свою песню затянем, более звонкую. Отдадим Петру Федоровичу все золотишко, что трудами нашей семьи нажито, за Машенькой в приданое. Вот и перепоем!
– А много там у нас?
Федор спросил ради интереса, алчностью братья не отличались, хотя деньгами не сорили, в дела употребляли с полезностью немалой, ибо с Петербурга золото не возили ни разу, только наоборот. Та же золотая и серебряная монета здесь же, в Ново-Архангельске, чеканилась.
