Самурай Врангель - Бертолетова соль агентуры глубокого укрытия [СИ]
— И что? В чём выразился этот негатив?
— Ммм… Капрал, командир патруля, выстрелил в людей с Подола. И не попал.
— Ну?
— А те попали. Подчёркиваю, это была самооборона в своём классическом виде.
— Видеозапись есть?
— Нет.
— Почему?
— Технический сбой, камера вела запись чуть левее событий. Звук есть, картинки нет.
— Понятно. Продолжайте. После этих событий граждане Подола были вынуждены попытаться скрыться от возможных репрессий. За ними организовали погоню, используя тяжелую бронетехнику. Танки "Абрамс" на Крещатике стреляют в русскоязычное население — это нам показалось достаточно необычным явлением. Мы решили, что это нарушение паритетного договора и предприняли ответные, и подчеркну — абсолютно адекватные меры. Группировка "Абрамс" уничтожена.
— Где она базировалась?
— На Софиевской площади.
— Мда… Собор хоть цел?
— Кирпичик не упал.
— А памятник?
— У нас применялось высокоточное оружие. Не пострадал ни один человек из гражданского населения. Мусора, правда, много осталось.
— Генерал, шестнадцать сбитых самолётов какое имеют отношение к Подолу?
— Прямое. Авиация альянса пыталась уничтожить группу наших штурмовиков.
— Да, логично. Хотя достаточно двойственно. На Балканах идёт реальная война, а в Киеве, вроде бы де-юре мир.
— Положение де-факто, как вы видите, имеет отличия.
— Да, генерал. Имеет. Хорошо, оставим дело как есть. Насколько я понял, у нашей авиации потерь нет?
— Потерь нет.
— Подумайте, как наш отряд МиГ-37 перебросить из Прилук на Балканы. Срок аренды базы в Прилуках скоро заканчивается, а что впереди — не совсем ясно. И активизируйте действия в районе Дубровника. Вот это и есть наша главная цель. Сербы должны вернуть себе свой статус. У них его отобрали силой, придётся силой и возвращать. А Киев дергать, особо не стоит.
В тени густых деревьев, на побережье живописной морской лагуны, в чёрных очках, чёрных шортах, чёрных бейсболах, глядя на морскую гладь, молча и сосредоточенно пили пиво семь человек. Один из них, — женщина, — сказал:
— И долго мы ещё будем здесь париться? Я устала, у меня нет сил, у меня накапливается гиперстресс, мне срочно необходим курс релаксации, я хочу домой! — Замолчала. Закурила. Ей ответили:
— Леся, не трави душу. Не тебе одной тошно. У меня дома жена, тёща, тесть, дети; племянники, двоюродные сестры и братья; их тёщи, тести, свекрухи и свёкры; мать и отец; и все меня ждут, а я, — обрати внимание, — молчу.
— Ну и дурак.
Снова под южными деревьями повисла тишина. Жужжали мухи и пчёлы, летали толстые шмели, планировали бабочки, и лился благоуханный запах орхидей на фоне пения средиземноморских удодов.
— Маринин, — сказал молодому парню мужчина по подпольному имени Седой. — Не трогай женщину. У неё, как, кстати, и у меня, — кратковременная депрессия.
— Кратковременная? — приподнялась Леся. — Если это кратковременность, тогда что такое вечность? Ты, Вова, говорил, что тебе должны позвонить, когда изготовят документы.
— Они давно готовы.
— Тогда почему мы не плывём в Киев?
— Нет команды.
— Чьей команды?
— Командира.
— Какого командира?
— У Седого зазвонил мобильный телефон.
Тот ответил:
— Я слушаю.
— Это Дубина. У вас всё в порядке?
— Нет, полковник, не всё. Поголовный депрессивно-неврастенический синдром.
— Это хорошо. Значит, вам необходима перемена образа жизни.
— Еще даже как.
— Вы её получите. Сегодня вечером, — в 19.01, в бухте Клеопатры будет сброшена капсула с документами. Не упустите, рассортируйте, изучите, войдите в роль легенды и срочно отплывайте в Киев. Здесь есть серьезное дело. Давай, Вова! — отключился. Седой повертел в руках телефон, кинул его в траву. Сказал:
— Ну, Леся. Ты просила, просила… И допросилась. Завтра утром отплываем в Киев. Но не на блины. Мы теперь все подчинённые полковника Дубины. А он парень, — как бы это сказать — тот, который умеет запрячь лошадей.
— Я не лошадь, — сказал Маринин.
— Естественно. Ты конь.
Вечером на берегу бухты Клеопатры дежурили, ожидая посылки, Седой и Маринин. Остальные остались в лагере и готовили катер к отплытию. Маринин посмотрел на часы.
— Восемнадцать пятьдесят восемь, — сказал.
— У тебя точное время?
— Каждый день проверяю по джи-пи-эс.
— Значит, осталось три минуты. Меньше.
Молча смотрели на море. Легкий бриз шевелил волну. Вдалеке играла парочка дельфинов. Солнце клонилось к горизонту.
— Ага, что-то летит, — сказал Седой. На горизонте показалась быстро приближающаяся точка, и вскоре над бухтой с грохотом промчался самолёт с треугольными крыльями и летящий на высоте десяти метров, не более. Маленький парашют стал медленно опускаться в воду.
— Саша, быстро плыви, а то утонет.
Маринин разделся и кинулся в воду. Через пять минут, тяжело дыша, выбрался на берег, держа в руках мокрый парашют и длинную, пластмассовую капсулу.
— Уффф… — отряхнулся. — Чего они так низко летают? Как он вообще этой посылкой в бухту попал?
— Этот не промахнётся. Я его знаю. По самолёту определил. Его собственная разработка. На авиазаводе переделан из списанного АН-2. Поставили турбореактивный двигатель, переварили крылья, — между прочим, по секретной технологии Патона, его внук и варить помогал, — прогнали в трубе, воткнули японскую электронику, — хорошая рабочая лошадка получилась.
Говорят, тысяча двести идёт. А так низко — чтобы радары не засекли. Он взлетает с Кольцевой дороги, там и садится. Самолёт в трейлер и в кусты.
— Да, хорошая летающая тачка, — задумчиво сказал Маринин, глядя на горизонт. Надо же — так быстро и так точно.
— Это чепуха. Он, — Бруклин, по-моему, его зовут, — на спор, ночью пролетел под всеми шестью мостами Киева! Побил рекорд Чкалова. Ночью, на радаре, под всеми мостами. Представляешь?
— Нет, не представляю. Это давно было?
— Месяц назад.
— Да? А янки?
— А что янки? Пока они тупорыло врубались в чём дело, пока докладывали по инстанции, пока "быстро" реагировали отряды быстрого реагирования — Бруклин слинял на Кольцевую. Погрузил самолет в трейлер, и домой. Его до сих пор ищут. У Дубины голова болит от этого Бруклина. Башка, говорит, сбита у этого пилота. Но, Маринин, у кого она не сбита? А этот ещё и лётчик.
— Верно, Вова.
— Я бы, честно говоря, с этим водилой в одну машину не сел. Но ему фартит. Что не вытворяет — никаких проблем. Чистый самоубийца — под всеми мостами пролететь. Там, говорят, от детонации оглушенная рыба всплыла. А ему всё до лампочки. Нет башни — нет проблем. Зазвонил телефон. Седой ответил:
— Я слушаю.
— Это Дубина. Так, Вова, ситуация изменилась. Морские патрули блокируют все входы. Полетите воздухом. Бруклин вас подбросит. Мы сегодня приварим к самолёту поплавки для посадки на воду. Утром он будет. Все ясно?
— Ммм… Полковник, может мы всё же катером?.. Оно как-то надёжнее…
— Тебе что, не понятно? Патрули! Всё, не морочь мне голову. Я перезвоню. — Кинул трубку.
— Твою лохматую бабку мать, — тихо сказал Седой. Попали. Летим с Бруклином. Ещё и садиться придётся на воду. А парашюты он принципиально не берёт. Пойдём, Саша, я сообщу эту радостную новость Лесе. Она хорошо знает этого летающего придурка. Вот обрадуется предстоящей релаксации!
— Тебе не кажется, что мы похожи на идиотов?
— А может, так оно и есть?
Седой и Маринин сидели на Крещатике в подземном переходе, называемом в народе "труба". Оба были в потрёпанной одежде. У Маринина на голове поблёскивала узорами восточная тюбетейка, и лохматились приклеенные усы. Глаза глядели через неоптические, круглые как пенсне, очки. В руках он держал балалайку. Седой сидел на корточках и перебирал струны обшарпанной гитары. На голове его желтым снопом обвисала соломенная шляпа, глаза скрывались под чёрными очками. Мохнатая борода торчала лопатой вперёд и упиралась в гитару, мешая играть.
Они исполняли роль нищих музыкантов с юга Украины. И оба были в розыске Интерпола. "Самый лучший способ спрятать что-либо, — это положить его на самом видном месте", — философски говорил полковник, отправляя их в "трубу".
По поддельным документам они являлись родственниками. Седой — отец. Маринин — сын.
— Ну, поехали, нечего сидеть, — мрачно предложил Седой, и оба заунывно стали перебирать струны. Седой владел гитарой с юности, Маринин в детстве учился в музыкальной школе по классу балалайки. Это и определило их имидж. Музыкальный строй они более-менее держали.
— Беса ме-е-е… Беса ме мучо-о-о… — хрипло завыл Седой.
— Чёртов Дубина, — пробормотал себе под нос Моня.
Они являлись связными. К ним должен был подойти один очень серьёзный человек и передать контактную весточку — так сказал Дубина, а Маринин — поверил. Теперь бесился и не знал, что делать. Они торчали в "трубе " уже пятый час. Заработали кучу копеечных монеток — у Седого оказался талант привлечения капитала завываниями, — но никакого "контакта" не было, кроме жалостливых взглядов пожилых киевлянок бросавших в шляпу монетки по десять копеек.
