Василий Головачев - Особый контроль
– Где это ты был? – спросил его конструктор вместо приветствия. – Я тебя ищу уже вторую неделю.
– Работа, – пожал плечами Станислав. – Я был там, куда не достает связь через личный видео.
– Снова тайны…
– Завидуешь? – Томах вынул из окна доставки на кухне бокал с дымящимся соком, принес в гостиную и стал не торопясь пить мелкими глотками. – Я был у пограничников, на периферии. Если хочешь, переходи к нам на работу, у тебя тоже появятся тайны.
– Кем? – невесело засмеялся Филипп. – Экспертом?
– Можешь и экспертом, но лучше инспектором на оперативную работу отдела.
Филипп перестал улыбаться и недоверчиво посмотрел в карие, спокойные глаза Томаха, в которых время от времени мелькали иронические или насмешливые огоньки.
– Шутишь?
– Абсолютно серьезно.
Филипп подумал, отобрал пустой бокал у друга и сел напротив, расставив ноги.
– Выкладывай, что у вас там случилось.
Томах испытующе посмотрел на него.
– Разве по мне заметно, что у нас что-то случилось?
– В общем-то, нет… нет, но я…чувствую.
Томах слегка нахмурился, все еще рассматривая Филиппа, потом отвернулся и пошел на кухню за следующим бокалом.
– Ты мне не ответил на предложение, – сказал он оттуда.
– Ты тоже – на мой вопрос.
Томах появился в проеме двери, на ходу прихлебывая тоник из запотевшего бокала.
– Умер эфаналитик Василий Богданов, брат Никиты.
– Брат Богда… Как умер?
– От умственного и нервного перенапряжения. Работал в паре с Умником, вот как ты со своим вычислителем, решал какую-то футур-задачу… Через два часа его нашли мертвым с эмканом на голове. А Умник ничего не помнит. Такой вот фокус. Но это наши заботы. – Томах сделал ударение на слове «наши». – Хотя в скором времени они могут стать и твоими. Я понимаю, мое предложение для тебя неожиданно, поэтому не торопись с ответом. Все взвесь и проанализируй. Позволю заметить, что не каждого приглашают работать в управление, а тем более в отдел безопасности. И еще: УАСС – это организация, для работы в которой необходимо иметь призвание, а работа требует столько сил, что упаси тебя Бог согласиться и не выдержать! Не помню, кто сказал, что работа без нравственного оправдания – бессмыслица или, того хуже, жестокая необходимость, но знаю, что сказано это о спасателях и безопасниках. Если хочешь, для меня работа безопасника – призвание. Вот когда ты сможешь так сказать про свою – не важно, будешь ли ты конструктором или спортивным деятелем, – тогда я возьму свое предложение назад. А пока думай. Согласен?
Филипп качнул головой.
– А что мне остается? Ты прав, в последнее время я не нахожу удовлетворения в своей конструкторской работе, только едва ли когда-нибудь…
Томах протестующе поднял руку.
– Я же сказал, не спеши, время покажет.
Филипп задумался, вертя в руках пустой бокал. Томах принялся разглядывать комнату, отмечая новые штрихи в интерьере, появившиеся с тех пор, как он был здесь с последний раз. Он встал с дивана, прошел к панели домашнего координатора и в нише под стенным виомом увидел миниатюрный видеопласт: горы, язык ледника, снежное поле и в черной пасти пещеры женщина в сияющем белом платье. Аларика.
Станислав некоторое время рассматривал лицо женщины и вернулся к дивану.
– Откуда это у тебя?
– Что?.. Она мне сама подарила.
– Вот как? Интересно!
Филипп остановился напротив друга и через силу, не глядя на него, спросил:
– Ты знал Сергея Реброва?
– Кто же его не знал?
– А почему не сказал мне, что он погиб?
– Зачем? Разве это что-нибудь изменило?
Филипп угрюмо посмотрел в глаза Станислава.
– Думаю, изменило.
– Ну а я так не думаю. И коль уж зашел разговор, ответь мне: ты что же, всерьез решил наверстать упущенное? Не поздно?
Филипп вспыхнул, уловив в словах инспектора скрытый и неприятный подтекст. Но сдержался.
– Не надо так, Слава, ты же не знаешь…
– Э-э, брат, шалишь! Я все о тебе знаю, даже то, чего ты сам не подозреваешь. Что касается Аларики… Зря ты все это затеял. Слишком хорошо я знаю их жизнь. И любовь. Но зная тебя так, как знаю, я бы подумал, что у тебя взыграло самолюбие, но не могло же оно молчать столько лет? Ты же абсолютно ничего не знал об Аларике, так? И не пытался узнать, хотя меня это всегда поражало. Что же изменилось? Случайная встреча всколыхнула омут былых чувств? А смерть Сергея развязала руки?
Филипп потемнел, сжимая кулаки. Станислав с любопытством смотрел на него снизу вверх, сплетя пальцы на животе.
– Не нравится? Что ж, иначе не могу. Мне было больно за вас обоих пять лет назад, хотя я уже тогда знал Сергея Реброва. Но не причиняй новой боли Аларике, она этого не заслужила.
– Постараюсь, – глухо ответил Филипп. – Ты со мной так никогда раньше не разговаривал.
– Потому что, по-моему, ты был счастлив. Ну, или будем говорить иначе, был уверен в правильности твоей линии жизни.
– А сейчас не уверен?
– Сейчас нет. Это меня и пугает, и радует. И если все объясняется только влиянием Аларики – это плохо.
– Разве? – Филипп опустился на диван. – Хотя ты прав, плохо. В последнее время со мной что-то непонятное творится. Понимаешь… и Ребров отмечает… и сам я чувствую, иногда словно срываюсь, будто не срабатывает что-то внутри, какой-то выключатель в нервной системе. И тогда я либо теряюсь в обстановке: затормаживаются реакции, уходит точность движений – в игре это особенно заметно, – или, наоборот, переоцениваю свои возможности, бываю грубым и злым… а это уже, сам понимаешь, явный перебор.
– Еще какой, – согласился Томах. – Один мудрец говорил: «Недобор ближе к умеренности, чем перебор. Второй оправдывается гораздо труднее»[17]. Тебе надо поменять режим работы, хотя бы на время, можно также пройти курс гипноиндукционного внушения, хотя гипнопрофилактика и терапия прописываются обычно слабонервным натурам. Кстати, у меня появилась идея: ты бывал когда-нибудь на СПАСах?
– СПАС? А-а… эти – станции аварийных… – пробормотал Филипп, гадая, кого Станислав подразумевает под «слабонервными натурами».
– СПАС – это станция приема аварийных сигналов.
– Не приходилось.
– Я тебе устрою экскурсию, не пожалеешь.
– Ты думаешь, мне это необходимо?
– Уверен – для смены впечатлений и проверки собственного терпения. Начну знакомить тебя со спецификой работы спасателей. Тем более что тебе придется поработать у нас.
По лицу Филиппа скользнула тень.
– Это называется вербовкой.
Томах тихо засмеялся.
– А это и есть вербовка. Удивительно, что ты помнишь смысл столь древнего термина. Наш шеф дал тебе очень лестную характеристику и просил меня провести «среди тебя» работу по выяснению твоего отношения к аварийно-спасательной службе вообще и к отделу безопасности в частности. Если серьезно, Керри предлагает тебе прикинуть свои возможности в поединке с Умником в режиме «один на один» и участвовать в операции «Наблюдатель», которую ты уже начал, будучи экспертом. Кстати, у меня ощущение, что операция эта небезопасна.
Филипп стал молча переодеваться в выданный сумматором моды костюм: обтягивающие бедра и прямые внизу брюки, белые у пояса и чернеющие к краям штанин, и обтягивающую тело рубашку, также белую у плеч и чернеющую к поясу.
– Я не понял, при чем тут Умник.
– Богданов работал с ним именно в режиме «один на один».
– Ясно. А если я не соглашусь?
– Согласишься, – ответил Томах уверенно. – Иначе я переквалифицируюсь в… управдомы не управдомы, но в конструкторы одежды точно.
Когг скользнул мимо исполинского «уха» антенны станции и воткнулся в одну из причальных ниш стыковочным узлом рядом с таким же полосатым шлюпом дежурной смены.
– Давно собираются установить на СПАСах метро, – буркнул Томах, отстегиваясь от кресла, – да все никак не соберутся. Вот и приходится колупаться на когге битых полчаса.
Он первым ступил на эстакаду, и движущаяся дорожка вынесла их в кольцевой коридор станции, опоясывающий ее «мозг» – зал управления и автоматики.
– У них как раз сейчас пересменка, – посмотрел на часы Томах, ступая бесшумно и мягко по матово-белому, словно фарфоровому, полу коридора. – Мы не помешаем. А стажироваться тебе все равно надо, не вздыхай.
Зал оказался не круглым и не таким уж большим, как ожидалось, судя по радиусу изгиба коридора; он был треугольным. Все три стены служили панорамными виомами, пульт управления помещался в тупом углу треугольника, и над ним была врезана в стены наклонная черная плита экрана пеленгатора с крестом визира по центру. У пульта стояли три кресла, два из них занимали старший дежурный смены и его помощник, третье было запасным.
При входе в зал слабо звякнул предупреждающий звонок, и мужчины у пульта, одетые в серо-голубые комбинезоны спасателей пространственной службы, оглянулись. Филипп с удивлением узнал в старшем смены… Леона Хрусталева, напарника по сборной! В свою очередь тот тоже удивился не меньше, только реагировал менее доброжелательно.
