Владимир Березин - Путевые знаки
Рассказал он и о том, что недавно возникла в Питере группировка "северных ниндзя", что они обчистили Кунсткамеру и пытались драться с автоматчиками кировской бригады с помощью антикварных мечей. Ниндзя тут же выкосили, но мечи, которыми все заинтересовались, пропали бесследно. Война с кировскими разгоралась. В какой-то момент они решились на наступление. Кировские договорились с военными с секретных объектов под заводом. Военных я понимал, кировские у них были под боком и вполне предсказуемы, а летуны мешали всем. Поэтому военные, обдумав ситуацию, вошли с рабочими бригадами в альянс и пропустили кировских через свою территорию.
Днём раньше я был в этом заложенном тупике и обратил внимание, что между камнями кладки там отсутствует цемент. Но я был никто, да и бандитов особенно не считал своими. Только имя отца держало меня здесь, а не товарищеские чувства. И ни с кем я не поделился сомнениями. И вот ночью кировские аккуратно разобрали кладку и пошли вперёд. После короткого боя нас прижали к границе станций, и даже мне, человеку стороннему, пришлось взять в руки оружие. Я с моим обострившимся слухом мгновенно оглох бы от выстрелов, если бы не беруши. И про себя я сказал спасибо Кролику, улестил.
Вокруг грохотало и визжало железо – это был нерабочий тоннель, в котором не было ничего, кроме мусора и мотовоза с платформой. Прикрываясь этим мотовозом, кировские пошли на нас в атаку. Там стояли старые самодельные гермоворота, запертые каким-то предателем. Кролик было попытался их открыть, но механизм заело. Кабели тут давно сгнили, да и вряд ли электропривод был напитан. Кролик начал крутить баранку ручного привода, но тут-то его и достали. Я стоял совсем рядом и увидел, как разрывается его лётная куртка на спине, будто изнутри кто-то хочет пролезть наружу через коричневую кожу. Только потом мне в глаза плеснуло кровью, а в ноздри дало горелым. Кролика мне не очень было жаль, но всё же он был одним из немногих, с кем я мог говорить о чём-то, кроме жратвы и быта. И теперь стало ясно, что в чёрную тьму тоннеля пролез маленький для всего человечества, но огромный для всех для нас пушной зверёк и, поводя носом, выбирает, с кого из нас он начнёт. Пришло время убивать, и мне нужно собраться. Я лёг за стопку каменной плитки и выделил медленно идущих к нам победителей.
Вот как я изменился с момента начала путешествия. Плавно, как меня учили, я подвёл мушку к шее идущего вторым. Именно вторым, потому что первый обязательно обернётся на звук.
Так и вышло, и вторая пуля была для него. Но тут я немного не рассчитал, и она вошла чуть ниже, чем я хотел.
Вот я и убил человека, даже двух. Я думал, что буду долго прислушиваться к этим ощущениям внутри себя, к тому, как изменяется сознание после того, как впервые убиваешь. Но ничего я не почувствовал, кроме удовлетворения от точного попадания. Так я радовался, когда точно попадал в цель из рогатки. И тут то же самое, это были враги, мы сошлись в бою, и я их положил. А сейчас, может быть, положат меня и потом меня съедят тоннельные крысы, у которых не будет на шее розовой ленточки.
Я попал, попал, попал! И два тела создали помеху для наступающих, а это нам и было нужно. Вот только летуны, может, когда-то и поднимались в воздух, во что я не верил, но стреляли они отвратительно.
Стрелять в тоннелях всегда очень страшно пули рикошетируют от ячеистых тюбингов, совершенно невозможно понять, откуда стреляют. И летуны били очередями, особенно не целясь. Воздух наполнился свистом пуль и треском крошащейся тюбинговой крепи. Страшно представить, что было бы, если бы тюбинги были чугунными.
Вот кировские были куда более страшными бойцами хуже вооружёнными, отвратительно подготовленными, но удивительно бесстрашными. Летуны стреляли куда меньше, сразу распределив цели, но кировских всё же было куда больше.
Нормальный такой Сталинград происходил вокруг меня, и бойцы той стороны были в таких же коротких ватниках, что я видел на картинках в старых книгах. На правильной ли я стороне? И вообще, есть ли тут правильная сторона, вот это мне было совершенно непонятно. Ясно только одно: нужно увидеть отца, а там всё станет понятно.
Потом они двинули вперёд мотовоз, откуда в нашу сторону сразу же забил короткими очередями пулемёт. Тут, понятное дело, всё стало просто: кто кого подсветит первый, тот и выиграл. Яркий свет фар слепит, и ты превращаешься в жалкого зверька, мечущегося в луче прожектора. Двум летунам, что выбежали вперёд, тут же разнесли их бестолковые головы. Я впервые видел, как разлетается человеческая голова. Как мяч с водой, который лопнул при ударе. Тут кто-то из более или менее хладнокровных летунов остановил мотовоз очередью по фарам. А я пока прятался.
"Спокойно, ещё спокойнее, я, конечно, уже не тот мальчик, что бредил об отсутствующем отце, но всё же это ваша кровавая бойня, а не моя кровавая бойня. Ну, бойня, но не надо уж увлекаться. "Всякая критика должна быть в меру", как сказал начальник станции "Сокол" на Встрече со свинарями", – уговаривал я сам себя.
Но всё кончилось довольно быстро летуны, наконец, застрелили машиниста чужого мотовоза, и, падая, тот нажал на реверс. Мотовоз пошёл понемногу обратно, и кировские побежали. То есть они как бы побежали, но в тоннеле сработали заложенные накануне осколочные мины, и те, кто бежал быстрее всех, уже веря в спасение, превратились в решето. Летуны побежали по тоннелю на соединение со своими товарищами, среди которых был и мой отец, разумеется. Наконец я увидел отца издалека. Я смотрел в его спину, обтянутую форменным кителем гражданской авиации. Я узнал ею сразу. Но вот он повернулся и, увидев его в профиль, я вдруг засомневался. Зачем это всё, вдруг это не он?
Я всегда верил, что смогу найти отца. Отец был большой и красивый, так я думал о нём в детстве. Сейчас я понимаю, что он не был по-настоящему красив, рост был у него небольшой, но главное, он был очень умный. Ума ему было не занимать, и я не верил, что такой хитрый человек, как мой отец, может пропасть даже в этом аду. "Но нет, это обязательно он",– решил я, наконец.
Ведь об этом я молил несколько лет тех богов, что были под рукой. Сбылись все мои мечты, но я не был счастлив, потому что то, что началось потом, было хуже войны.
Расправа над кировскими вершилась прямо в тоннеле, в незримой демаркационной линии между станциями, превращая врагов в путевые знаки для вероятных гостей. Я так понял, что место было выбрано именно в показательных целях. Для удобства пленных поставили на колени. Лётчик сам стрелял в затылок побеждённым. Я привык, что в подземных войнах пленных не берут, но в жизни такое видел впервые. Банг! и новый пленный валился на сторону. Банг! падал другой.
Но нет, это не мог быть он! Отец был хитрым, он любил розыгрыши, но никогда не был жестоким убийцей.
Я смотрел на предводителя в синем кителе с золотыми шевронами, и узнавание понемногу покидало меня, как отступает вода в море при отливе. Теперь он сидел на передней площадке трофейного мотовоза, свесив ноги, и курил какой-то невообразимый их местный самосад.
Нет, это был не он! И счастье заполнило меня. Нет, это не отец, и поиски мои снова будут казаться бесконечными. Нет, даже наверняка я ничего не найду, да только это лучше, чем иметь отца-людоеда.
Надо было уходить, но оказалось, что это не так просто. Я бежал на север по тоннелю, но успел дойти только до знака "Граница станции". Меня поймали там, и огромный сибиряк, с которым мы только что плечом к плечу дрались с кировскими, связал мне руки за спиной. Он ухмыльнулся: "Шаг вправо, шаг влево – попытка к бегству, прыжок на контактный рельс – провокация". И меня погнали к Лётчику.
– А с этим что делать?
Лётчик недоумённо посмотрел на своего подручного.
– Ну, типа, новенький на волю хочет. Без спросу ушёл. Я объяснил, конечно, что от нас не уходят, но он…
– Пусть идёт, – и снова затянулся своей вонючей папиросой.
Нет, это был не он. Точно-точно. И я пошёл в сторону "Балтийской" без всякой надежды встретить своих. Собственно, совершенно было непонятно, кто теперь для меня "свои". Владимир Павлович наверняка свалил, а уж в том, что Математик с Мирзо уже на пути к Москве, у меня не было никаких сомнений.
Да только на деле оказалось всё по-другому.
Я увидел странный, еле угадываемый в темноте силуэт человека, выглядывавшего из сбойки. Это был Владимир Павлович, он помахал мне рукой. Математик со своим адъютантом пошли на разведку наклонного хода, а Владимир Павлович остался ждать меня в сбойке между тоннелями. Наши наниматели предложили было трогаться без меня. Я им действительно был не нужен, это Владимир Павлович был у нас железнодорожный спец, а моя лётная карьера кончилась, ни к чему я им был, разве что кинуть врагам под ноги, если нас кто-нибудь будет преследовать.
– "Вперёд! кричал наш лысый математический друг. А я ему так: "А пошёл на…", и сам себе удивился, ведь я отвык ругаться за двадцать лет. Причём я-то знаю, что ругань просто не приводит ни к какому результату.
