Владимир Березин - Путевые знаки
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Сергей ЕсенинМеня узнала крыса. Никто меня не узнал, только крыса. Подбежав, задрала морду и стала глядеть в глаза. Потом она встала на задние лапы и положила передние мне на край высокого ботинка. Что, что скажешь? спросил я её. Крыса пискнула в ответ и вздохнула.
Чёрт, она действительно вздохнула, меня это поразило! Хотя после всех сказок о дельта-мутациях я ничему не удивляюсь.
– Что, как ты думаешь, меня ждут? – спросил я серого товарища.
Крыса опять запищала в ответ и, снова встав на четыре лапы, потрусила прочь. Но нет, она всё время оглядывалась, будто звала меня за собой. И я пошёл решительным шагом, закинув вещмешок за спину и вбивая каблуки в бетон, будто заколачивал в него гвозди. В жилой зоне, среди ячеек, где сидели швеи, я отыскал место, где жила Катя. Но там на меня из-за двери знакомого пенала посмотрела какая-то совсем незнакомая женщина. Она смотрела на меня со страхом, будто на выходца с того света. Да я, собственно, им и был, пришёл с другого света. Просто пришёл со света, там, где свет естественен.
Крыса вела меня дальше и дальше, пока я не вошёл в тупичок. Зашуршала пластиковая занавеска, и я увидел знакомую спину. Но тут, признаться, я замер. Я смотрел не на Катю, что стояла, не видя ещё меня, а на другое лицо, выглядывавшее у нее из-за спины. Два тёмных глаза смотрели на меня внимательно и спокойно, не меняя своего выражения. Катя держала на руках годовалого ребёнка, который всматривался в неизвестного ему человека.
Наконец она повернулась, и мы ещё несколько мгновений стояли молча. Я шагнул вперёд, и мы обнялись. Это были странные объятия втроём. Мы прижимались друг к другу, одновременно боясь сделать больно ребёнку.
Я сразу всё понял, в общем-то не прибегая ни к какой медицинской арифметике. Я всё знал из снов, из их летучего вещества, и оттого Кате не нужно было мне ничего объяснять. Я даже сразу понял, что это девочка, хотя за двадцать лет пребывания под землей видел очень мало грудных детей. Катя спокойно смотрела на меня.
– Девочка это хорошо, произнёс я где-то вычитанную фразу. Девочка это к миру.
Девочка была удивительным образом похожа на меня, гнома. Просто чудо! Она не была похожа ни на кого другого, ни на тех людей, которых я видел в разных местах, ни на монстров и уродцев, которых на моём пути тоже было немало. Но определённо это было не человеческое существо, а существо какого-то ангельского чина. То, что дочь звали Надеждой, было вполне предсказуемо. Я сразу ощутил, что её и не могли назвать по-другому.
Собственно, это был хороший мотив для того, чтобы жить и умирать.
Мы сидели рядом со спящим ребёнком и говорили очень тихо. Так с еле слышным шорохом пробираются по своим ходам подземные звери. Так журчит подземная вода в тоннелях. Вот так и перетекали между нами слова. Нам ещё много было нужно узнать друг о друге, да только это можно будет сделать потом, через дни, недели и месяцы.
Серая крыса смотрела на нас чёрными бусинками глаз, будто говоря: "Я-то всё это знала, а что не знала, то предполагала, и поэтому вмешиваться не буду…" Крыса переводила взгляд с одного говорившего на другого и в такт речам шевелила усиками.
Прошло, наверное, несколько часов, девочка проснулась, её покормили, и я сказал, что, так или иначе, мы здесь жить не будем.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Катя.
– Всё очень просто. Метро это колыбель нового человечества. Но не вечно ему жить в колыбели.
Я понимал, что ещё долго буду обдумывать эту идею, но жизнь всё равно не останется прежней. Все равно я раз за разом буду выходить наверх, чтобы потом обязательно выбраться из подземной Москвы. Надо идти на свет, вот что.
Мы с Катей лежали на узкой койке и молчали. За тонкой фанерной дверью я услышал голос бабы Томы. Она с кем-то спорила, но было слышно, как голос её постепенно мягчает. Наконец она постучала к нам в тонкую перегородку:
– Саша, Саша! Ты здесь, ты здесь? А? Помешала вам? К тебе тут пришёл человек с "Войковской", говорит, что родственник.
Фанерная дверь растворилась медленно, стукнув ручкой о стенку. Навстречу мне шагнул человек на голову ниже меня, почти старик, но державшийся прямо. Пожилой, со шрамом на лбу и морщинами вокруг глаз. Я смотрел на него, понемногу догадываясь, что к чему. Что спросить или сказать, я совершенно не знал. Лицо у него было спокойное, но я заметил, как дёргается у него какая-то мышца на шее.
Самое глупое, что я мог подумать, я и подумал: "Отчего на нём нет лётной куртки? Ведь без лётной куртки это неправильно. Никто не узнает его без лётной куртки или хотя бы фуражки, на околыше которой должны быть крылья. Я вот не сразу узнал его, а ведь готовился к этому двадцать лет". Отец сделал ещё шаг и сказал просто:
– Ну, здравствуй, Саша.
