Максим Хорсун - Смерть пришельцам. Южный фронт
– Вряд ли эти триста героев затеяли бы раскол в трудное для страны время, – ответил Степан. Ему всем сердцем хотелось избежать этого разговора, не было ни моральных, ни физических сил на споры. К тому же медали времен Великой Отечественной говорили, что атаман – свой, и, соответственно, ему можно было доверить секрет. Но в то же время ему нельзя было доверять, потому что атаман – чужой, враг советской власти. Противоречие разрывало Степана изнутри, причиненная им мука отражалась на бледном, покрытом испариной лице. – Да и есть ли смысл что-то мудрить на пепелище, когда пришлые загнали нас обратно в каменный век? – договорил он через силу.
– Молод ты еще, чтобы такими словами разбрасываться. – Атаман спрятал награды в стол, движения его стали резкими, нервными. – Но если тебе доведется встретиться с председателем Трофимовым, спроси его, любезного, чем он занимался, когда все наши мужики били фрицев?
Степан внезапно понял, что ему стало тяжело смотреть в сторону атамана. Над головой Ермакова возник нимб, сияющий ослепительно-белым светом, от которого резало в глазах. Сначала Степка подумал, будто это – галлюцинация, но уже в следующий миг до него дошло, что свет льется из окна. Что-то полыхало снаружи, оживляя тягостные воспоминания о минувшей ночи.
Пожар? Снова пришлые?
Мысли одна другой тревожнее подстегнули его, словно кнутом, наполнив адреналином кровь.
– Атаман! – Степан вскочил, указал на окно, но Ермаков уже и сам был на ногах, одного взгляда атаману хватило, чтобы понять, что дело неладно.
Хозяйственный двор затопило светом, ничего нельзя было разглядеть сквозь жемчужное сияние, зато слышалось, как встревоженно ржут лошади и как нарастает озадаченный людской гомон.
– Егорка! – закричал атаман во всю глотку, при этом на лице его появилась болезненная гримаса.
Распахнулась дверь, в проеме сверкнули огненно-рыжие усы денщика.
– Батька?
– Что – батька? – прорычал атаман. – Тревогу объявляй! Радиационную!
– Какую-какую? – не понял Егорка.
– Ах, сволочи! Ох, сволочи! – застонал за спиной денщика святой Алексейка.
– Глаза разуй! – прикрикнул атаман, затем снова повернулся к окну. Свечение уже пошло на спад, красно-черная туча взбугрилась над горизонтом. Явление немного походило на хмурый закат, если бы таковой мог случиться вскоре после полудня.
– Ростов… – озадаченно пробормотал Ермаков. – Они ударили по Ростову…
– Кто – они? – всполошился Степан. Он ничего не понимал. Вспомнились слова деда Бурячка, что у пришлых в Ростове теперь центр переделки людей. И туда, по его предположению, могли забрать родичей из Каменской общины. Соответственно, Ростов разбомбили не пришлые: зачем им было громить собственную базу? Да и не пользовались прилетенцы ядерным оружием, им вроде энергетических пушек хватало.
– Кто-кто… Конь в пальто! – Атаман подтолкнул Степана к выходу. – Друзья твои, очевидно, ударили. Сначала на луну ракету запустили, идиоты, раздразнили пришлых, а теперь собственные земли утюжат, – быстро и с обидой в голосе проговорил Ермаков, а затем снова заорал: – Гражданских – в убежище! Скотину – в убежище! И пошевеливайтесь – пока нас не накрыло зараженным облаком.
Снаружи уже кто-то колотил железным прутом по подвешенному рельсу. Станицу охватила суета, хозяйственный двор наполнился испуганными людьми. Казаки, сами еще не до конца опомнившись, занялись организацией эвакуации. А потом все звуки заглушил раскатистый грохот. Это был гром среди ясного неба, услышав который хотелось волей-неволей броситься на землю и закрыть голову руками. С потолков посыпалась труха, бабы испуганно запричитали, псы завыли, скотина заметалась по двору.
– А что за бомба-то? – Денщик с опаской выглянул в окно приемной, но обзор был заслонен боком худой коровы. – До нас достанет?
– А то! – Атаман открыл окно. – Лучко! – позвал он, навалившись на подоконник. – Лучко!
Степан же стоял, словно контуженный. Про респиратор в суматохе он забыл, маска болталась под подбородком. Когда дед Бурячок впервые сказал, что за пределами их полудикой степи мог сохраниться СССР – пусть не в том виде, к которому они привыкли за годы советской власти, – эта мысль ввергла Степана в трепет. Слишком уж было обнадеживающим предположение, чтоб в него поверить. Теперь же он своими глазами увидел доказательство того, что за краем вольных общин по-прежнему существует некая могущественная сила. Сила, способная дать пришлым прикурить. Впрочем, и это тоже было догадкой, поскольку никто не мог сейчас сказать, что на самом деле произошло у горизонта.
– Бери этого гаврика за жабры, – атаман указал прибывшему Кольке Лучко на Степана, – и тащи вместе со всеми в убежище! Глаз от него не отводи, а если что случится – отвечаешь головой. Не договорили мы с ним.
Лучко вытянулся по струнке.
– Так точно! – Он вдруг запнулся, бросил взгляд на Степана. – Виноват, батька! Никак нельзя его со всеми! Кто его знает, сколько придется сидеть в убежище, а он с каждой минутой – все заразнее.
Атаман с досадой дернул себя за бороду:
– Точно! А у меня, братцы, совсем из головы вылетело… – Он повернулся к Степке, увидел, что тот до сих пор не надел респиратор, и заорал: – Почему не в «наморднике»? Ты что, сучий потрох? Мы к тебе – по-хорошему, а ты – как последняя…
– …сво-о-лочь! – подсказал святой Алексейка.
Степан зажал трофейный противогаз под мышкой, схватил двумя руками респиратор. В этот момент дыхание перехватило, в глотке засаднило, будто он полной грудью вдохнул пыльного воздуха. Степан содрогнулся, а затем разразился кашлем, и все тогда отшатнулись от него, закрыв лица руками. Рот наполнила густая мокрота, Степан кинулся к открытому окну и, перевесившись через подоконник, сплюнул. Уставился, цепенея, на желтый комок, отчетливо просматривающийся внутри прозрачной слизи.
Приехали…
С северо-востока подул ветер, был он необычно теплым. Одинокое облако все еще висело вдали темной шапкой, во все стороны от него расползалась серая мгла из пара, дыма и пыли. Вороны беспокойно кружили над станицей, добавляя своим карканьем тревожных нот в мрачную мелодию ожидания беды.
Под холмом, на котором обосновалась казацкая станица, в Великую Отечественную фашисты построили бункер. Сооружение получилось основательным: железобетонные стены и перекрытия, противоударные ворота, коммуникации, автономные электрогенераторы. Когда фрицев прогнали поганой метлой, сильно поврежденное, выжженное изнутри строение передали колхозу. Предшественник председателя Трофимова распорядился использовать бункер в качестве склада для хранения химических удобрений, пестицидов и гербицидов. Долгое время сооружение служило именно таким образом, но сейчас уже не осталось ни мешка с ядом или иной сельскохозяйственной химией. Атаман Ермаков распорядился вернуть пустующему бункеру его прежнее назначение. Казаки помогли гражданским уйти под бетонные своды, многие селяне забрали с собой скотину и домашнюю птицу. Тесно было в подземелье и шумно. Даже на поверхности слышалась разноголосая ругань, мычание и птичьи крики.
Сам атаман, в плащ-палатке и с биноклем, стоял на площадке самой высокой сторожевой башни, глядел неотрывно в степь.
Степка и Лучко остались в опустевшей конторе. Денщик был при атамане; святого Алексейку увели в убежище, на скамье осталась только тарелка с пережеванным хлебом да измусоленная лепешка.
Лучко тоже натянул респиратор, из щели между маской и низко опущенной на лоб папахой поблескивали маленькие глаза. Он то и дело поглядывал в окно на темнеющее небо и риторически восклицал:
– Господи! Хоть бы не в нашу сторону! – А потом он переводил взгляд на икону со Спасом и принимался часто-часто креститься.
Степка сидел на полу, перегородив ногами приемную. Он вяло отщипывал от оставленной Алексейкой лепешки маленькие кусочки и отправлял их в рот. При этом он старался мобилизовать остатки сил, чтобы осмыслить ситуацию. Влажный респиратор снова болтался у него под подбородком. Степке казалось, что дышать стало тяжелее, но, может, это была лишь мнительность.
До Ростова – больше ста километров. Параметры бомбы, конечно, неизвестны, но вряд ли было применено нечто сверхтяжелое. Взрывная волна и световое излучение если и добрались до их края, то в самом ослабленном виде. Проникающая радиация из-за сильного поглощения атмосферой опасна в радиусе нескольких километров от эпицентра взрыва, поэтому появиться здесь она тоже не могла. Основную угрозу представляли тонны радиоактивной пыли, которую ветры разнесли над степью во все стороны и которая бурлила да кипела в этот момент над крышами станицы, грозя выпадением смертоносных осадков.
Вот и молился Лучко, чтоб не накрыло их черным дождем. А степные ветры, как нарочно – словно взбесились. Куда ни глянь – повсюду небо стало темным, а еще ворчал гром и молнии сверкали.
