"Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"

— А чего? — не понял парень, чуть даже обидевшись, — Работаешь, как мужик… А-а, всё-то у вас, городских, не как у людей! Я вот с десяти лет работаю в колхозе, и значит, наравне со всеми стакан в обед! А как иначе-то?

— Да уж… — вздохнул отец, — иначе никак!

— Вот и я говорю! — обрадовался было доброхот, но отец, потушив бычок, уже показал мне глазами на нужные инструменты и полез в железное нутро. В конце концов, у нас сдельщина, и чем раньше мы закроем договор с колхозом, тем быстрее сможем уехать из, чёрт бы её побрал, Вологодчины…

Глубоко вздохнув, втягиваю воздух, пахнущий солярой, бензином и смазкой, раскалённым металлом и старым выкрошенным бетоном, разнотравьем с полей и водкой пополам с потом от вусмерть усталых мужиков, и, выкинув к чёрту посторонние мысли, подхватываю инструменты и лезу помогать отцу.

После того памятного разговора, когда старый друг бабушки…

… или быть может, человек, представившийся так, но ведущий собственную Игру.

… сказал нам на время уехать из Москвы, обещая решить вопрос, прошло почти три недели, и лето уверенно катится к августу.

Оглядываясь назад, я не могу поверить, что столько событий уместилось в эти несколько недель, и едва ли каждый день заполнен событиями, эмоциями, новыми локациями и людьми так, что ещё чуть, и лопнет, рассыпавшись на тысячи крохотных хроноворотов! Каждая минута осязаема и ощутима, и сколько же, чёрт подери, произошло всего!

Здесь, в колхозе, работая с отцом по четырнадцать часов в день, я успел несколько раз подраться со сверстниками и парнями постарше, помириться, выпить, съездить в кузове грузовика в соседнее село в толпе таких же хмельных подростков с дрекольем, полный злым, предвкушающим азартом, лишиться (снова!) девственности с одной из молодок…

… а сколько всего было передумано и проговорено! Сколько странных, горячечных мыслей о себе и родителях, бабушках и дедушках, их связях в Коминтерне, и может быть…

… может быть — всё!

Это человек из тех времён, когда работали на несколько разведок разом, вели собственную Игру, и, в конце концов, сами запутывались, на кого же они работают! Я не удивлюсь… или вернее, не слишком удивлюсь — ни-че-му…

Да, вернее всего, это осколок Коминтерна, или может быть, представитель полумифического Партийного Контроля, но… идиш? Это открывает ряд вопросов…

А если вспомнить, что мой дедушка немец…

… хотя это — совсем уж вряд ли! Но всё же, всё же…

Но самое паршивое, что, как ни крути, мы в этой партии не игроки, а пешки, разменные фигуры. Нами играют, и это невозможно контролировать, как и невозможно понять — кто?! МОССАД, КГБ, Четвёртый Интернационал [65], или может быть, человек из спецслужб, давно вышедший на пенсию, действительно помогает нам по старой памяти, просто потому, что был когда-то давно влюблён в бабушку.

Отказаться, пойти в КГБ… лучше не будет! Мы говорили об этом с родителями, и вскрылось, чёрт подери, такое… Странное, подчас страшное, и часто — то, во что невозможно поверить нормальному обывателю. А вернее — не хочется верить…

Это какой-то странный и сюрреалистический политический детектив в стиле нуар, где мы не главные и даже не второстепенные, а вернее всего — эпизодические персонажи. Догадок много, и даже слишком!

Вернее всего, нам помогают не просто так, а надеясь, с нашей помощью, выйти на какие-то архивы…

… но, сука, какие?! Родители отца были хорошо знакомы с доброй половиной опальных советских вождей, и могли принято что-то на сохранение, а могли и сами вести какие-то записи.

Да и отец мамы тоже мог хранить какие-то тайны… и гадать можно бесконечно! Одни только намёки и догадки, на которые наложились фантазии, и теперь сам чёрт не распутает этот клубок.

Вероятнее всего…

… во всяком случае, я очень на это надеюсь!

… неведомый доброхот, оказав поддержку, просто исчезнет из нашей жизни, и всем наши страхи, все фантазии, с течением времени просто истлеют.

А если нет? Если придётся потом платить по счетам, и притом — с процентами!?

Высунув голову из окна, водитель ловко подъехал задом к парадной, и грузовичок, взбрыкнув, резко остановился, спугнув облезлую кошку, осторожно крадущуюся с дохлым голубем в зубах. Взмявкнув неслышно, та выронила было голубя, но тут же, подхватив его, кинулась прочь, пригибаясь к асфальту.

— Ну всё, приехали! — хрипло сообщил водитель, лихо сбивая кепку чуть на бок, и, хохотнув, добавил, изменив зачем-то голос, — Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время [66]! Гони давай трёшку, да сгружай своё барахло!

Отец рассчитался, вылез из кабины и помог супруге слезть, после чего мы быстро сгрузили наши вещи на асфальт возле подъезда. Минута, и грузовик, поддав назад и обдав нас вонючим выхлопом, укатился прочь, распугивая народ.

Поставив чемодан на асфальт, окидываю взглядом дом, в котором нам выделили комнату, и невольно присвистываю, мысленно переводя квадратные метры в центре Москвы в доллары по курсу двадцать второго года. Получается… до черта получается, откровенно говоря!

Проезд Сапунова [67] расположен аккурат между Никольской и Ильинкой, и центральней, как по мне, просто некуда! Правда, коммуналка… да и квадратные метры в настоящее время в распоряжении не граждан, а государства, что, скажем так, несколько меняет дело…

— Савеловы? — недовольно осведомилась монументальная дама из домоуправления, воздвигнутая у подъезда бетонным памятником. В пухлых руках с ядовито-алым маникюром, она, как символ власти, держит увесистую связку ключей и дерматиновую, изрядно потёртую, папку с документами.

— Савеловы, — согласился отец, выступая вперёд, и дама, смерив его липким оценивающим взглядом, бросила на маму неприязненный взгляд, сжав тонкие губы так сильно, что дрогнули многочисленные желейные подбородки и пергидрольная причёска. Не дожидаясь нас, она пошла, или вернее — поплыла к подъезду, ледоколом надвигаясь на расходящийся народ, а тощего, замешкавшегося на её пути ханыгу, она натурально смяла бюстом, добавив вслед голосом, как пароходным гудком, благих пожеланий.

— Да оставьте вы здесь пока свои вещи! — раздражённо бросила дама, заметив, что мы не спешим за ней вслед, — Это Москва! Никому здесь ваши вещи…

— А ну пошёл прочь! — тут же рявкнула она на какого-то синего товарища, взявшего противолодочный курс к нашему подъезду и на ходу расстёгивающего ширинку неверными руками, — Общественный туалет напротив! Вон там! Вон там, я сказала!

Развернув его могучей дланью в нужную сторону, дама придала начальный импульс с грацией бывалой метательницы ядра, и пьяница, семеня на подгибающихся ногах, побежал в нужном направлении.

— ГУМ рядом, — поджав губы, сообщила нам дама так, будто это что-то объясняет. Вздохнув мученически и закатив глаза, она ещё раз вздохнула и сказала наставительным тоном:

— Это Москва! Центр! Прекрасный район, и замечательный дом, а какие люди…

Дама как-то очень многозначительно и артистично оборвала фразу, что, наверное, даже прохожим стало понятно, для нас, явных провинциалов, это просто необыкновенная честь! Которой мы, разумеется, не заслуживаем.

— Давайте уж помогу, — вызвалась немолодая женщина, вышедшая из подъезда, подхватывая пару баулов, показавшихся ей полегче остальных, — А в какую квартиру? Не поймите меня неправильно, но если в третью, то на освободившую комнату претендуем мы! У нас сейчас маленький, и…

— В седьмую, — ответила за нас дама, заходя в подъезд.

— Путают, я так понимаю, часто… — негромко сказал отец, поведя носом и часто заморгав заслезившимися глазами. Действительно, в подъезде стоит тяжёлый, густой запах общественного туалета, и многажды высохшие солевые потоки, а местами и следы более плотных субстанций, многое говорят о культуре москвичей и гостей столицы [68].