"Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
— Кто это был? — оглянувшись, поинтересовался я, — КГБ?
— Нет, — медленно отозвался отец, — не думаю…
Глава 5
Квартирный вопрос
— Да кто ж знал-то… — шумно вздыхает широколицый, простоватого вида парень в замасленной, не отстирывающейся одежде сельского механизатора, щурясь от солнца, неистово светящего через открытые ворота ангара, — ну, есть чертежи…
В поисках поддержки он просительно оглядывается на товарища, с ленцой опирающегося на полуразобранный механизм, и тот, сочувственно подёрнув широкими плечами, сплёл словесную конструкцию из мата и междометий, полностью удовлетворившую напарника. Отец на это, привычный ко всякому, только вздёрнул бровь, поощряя говорить дальше, снова уткнувшись в чертежи.
— Ну и вот… — развёл руками широколицый, со страдающим видом несправедливо обиженного человека, — оно так и всегда, но кто ж, ети их, знал?!
— Да вот оно и вот, бляха-муха! — сочувственно, и даже, пожалуй, с некоторым вызовом, согласился с ним сельский богатырь, перекинув папироску из одного угла рта в другой, — Понапридумывают херо́ту всякую, а ты голову ломай! А она, голова, у меня одна, и, бляха-муха, не для того!
— Ага! — закивал первый, неловко переминаясь с ноги на ногу, шумно вздыхая, отфыркиваясь по лошажьи и закусывая верхнюю губы вместе с обильными усами, изрядно уже пожёванными, — Нет, так-то оно так… всё правильно!
Не умея подобрать слов, он снова оглянулся на более интеллектуально одарённого товарища, и тот, сплетя воедино междометия и мат, полностью его поддержал, закончив, впрочем, почти членораздельно.
— … а главное, туды их… сейчас, а?! У нас план горит, и жопы уже к сидушкам намертво пришкварились, а они, мать их, пригнали! Нате! Пользуйтесь, туды вас… осваивайте! Ёб их… чтобы им глушаки к пердакам приварить, изобретателям херовым!
— Ага, ага… — размашисто закивал широколицый, — и председатель гавчет! Ему, значит, хвоста понакрутили и под хвостом, того… смазали скипидаром через клизму, вон он и того…
— А тут — чертежи, бляха-муха! — веско подытожил атлет, и, затянувшись глубоко, докурил папиросу, потушив её о мозолистую ладонь.
Отец, не ответив, вздохнул еле заметно, и широколицый тёзка снова затоптался, всем своим видом и поведением напоминая циркового медведя, попавшего в новую для себя обстановку, и ни черта не понимающего. Вот и стоит, растерянный, топчется и ждёт команды дрессировщика.
— Та-ак… — протянул отец, наклоняясь чуть ниже над чертежами, — вот оно что! Действительно, мудрёно…
— А я о чём! — воспарил тёзка, оглядываясь, за-ради поддержки, на прочую сельскую мазуту, возящуюся с техникой в ангаре, и с нескрываемым любопытством прислушивающуюся к беседе, отпуская специфические ядрёные комментарии, — Они, ети их, не знали, что ли, куда и кому технику делают! Понапридумывают всякого, дисиртаций и рацпредложений понаделают, а там хоть трава не расти! Ты вот, Аркадьич, не сразу разобрался, хотя на что стоумовый, а уж мне куда?!
Отец, не отвечая, покивал, и, оторвавшись от карты, полез в железные внутренности, глазами приказав мне подать нужные инструменты.
— Так это… — переглянувшись с товарищем, неуверенно спросил широколицый, — Аркадьич, ты того… скажи председателю, а? А то ведь сгноит, сука такая! Он ведь, падел шерстяной, злопамятный! За нами, если что, не заржавеет, ты не думай!
Зачем-то подмигнув мне, он выразительно щёлкнул себя по горлу и осклабился.
Он, кажется, хотел сказать что-то ещё… но длинный гудок подъехавшего ГАЗика сорвал резьбу с мыслей сельского механизатора.
— Да чтоб его… — оглянувшись и нешуточно перекосившись широким лицом, тёзка суеверно сплюнул на бетонный пол ангара, — помяни чёрта!
Председатель, упитанный агрессивный колобок, задыхающимся астматичным мячиком влетел в ангар, сходу облаяв подчинённых, стукнул мясистым кулаком по животу моего широколицего тёзки, пообещав ему и всем его родственникам, а также домашним животным, обширную и разнообразную сексуальную практику.
— … и бабушку твою… — раз за разом вколачивая кулак, свирепо обещал председатель, брызгая слюной и гневом.
Отец, не обращая на это представление внимания, вылез из железных потрохов, неторопливо обтёр руки, и подошёл к председателю, разом смягчившемуся, и я бы даже сказал — очеловечившемуся. Вот только что — хтонь страшная, из русских инородных колхозных сказок, и нате — человек как человек, немолодой и усталый низкорослый толстячок с округлой, несколько бульдожьей физиономией, плешивый и бровастый.
— Здоров, Аркадьич! — колобок крепко пожал руку отцу, и, не отпуская, попытался заглянуть ему в глаза, — Ну что?
— Здоров, Александр Дмитриевич, — неторопливо отозвался отец, — Да разобрался, конечно, хотя и мудрено было.
— Уф-ф… гора с плеч! — заулыбался тот, отпуская наконец-то руку, — а то бы…
Он отчаянно махнул рукой, и я понял, что его наверху, наверное, точно так же матерят и грозятся разным нехорошим. И если даже не лупят вот так вот, то как минимум, кидаются папками и чернильницами!
— Да! — будто вспомнил отец, — Ты на своих охламонов, в самом деле, не слишком бы ругался! Техника, случаем, не экспериментальная?
— Думаешь? — налился кровью и подозрением колобок-председатель, разбухнув мало не вдвое, и вызвав у меня своеобразные непечатные ассоциации, делиться которыми я не стал, — Ах вот оно что… удружили, значит? Подкинули…
В глазах его будто проскакали туда-сюда костяшки счетов, а в зрачках, кажется, полыхнуло пламя.
«Голодные игры практически, номенклатурно-бюрократические» — ёрнически подумал я, отслеживая метания чужой души и пытаясь не показать этого мимикой и взглядом. Страшненький, на самом деле, дядька…
Власти у него — здесь, в вологодском колхозе, ох как немало! А на своём посту он, между прочим, с сорок четвёртого года, и это — характеристика! В том числе и методов руководства…
— Да, чуть не забыл… — председатель уже сильно не здесь, а где-то там — в битве на выживание с заклятыми врагами. Он уже заряжает баллисту анонимками и сигналами, строит укрепления из отписок и постановлений, набирает в войско верных вассалов и договаривается с союзной номенклатурой об ответном набеге, — Вот, тебе передать просили…
Сунув в руки отцу бумажный пакет, хищный колобок потерял к нам всякий интерес, и, мазнув напоследок взглядом, выкатился из ангара. Что-то там, снаружи, он счёл достойным своего внимания, и яростный председательский мат, прозвучавший боевым кличем варварского вождя, поднял над полем ворон.
— У тебя руки чистые, распечатай, — велел отец, усаживаясь на чурбачок и доставая из кармана папиросы.
Обтерев для верности руки, аккуратно рву пакет, видя, как дрожат у отца руки, и как спички, раз за разом, ломаются от безуспешных попыток прикурить. Внутри — казённый конверт…
… и руки теперь задрожали не только у отца. Осторожно вскрываю его, и читаю:
— … реабилитация… — а буквы, чёрт бы их подрал, расплываются и пляшут перед глазами, — … за отсутствием состава преступления…
— Д-дай! — выдохнул отец, — Не в руки! Так держи…
Он прочитал письмо, а потом ещё, и ещё…
— Ну, вот… — криво усмехнувшись, сказал он, — я теперь полноправный гражданин СССР…
В несколько затяжек докурив папиросу, он некоторое время молча сидел, глядя перед собой, и кажется, даже не мигая. А механизаторы, деликатно отошедшие, пока я вскрывал пакет и письмо, вроде и не подглядывали, но каким-то неведомым образом уже в курсе, и звякают стеклом, поглядывая в нашу сторону.
— Ну, Аркадьич… — широколицый тёзка широким жестом протянул отцу наполненный до краёв стакан, — прими!
Отец взял его, и выпил, как воду, не морщась и не закусывая.
— Ну… давай! — мозолистая пятерня тычет стакан мне в лицо, — Давай!
— Не… не любитель! — кошусь на еле заметно усмехающегося отца, малость отживевшего и закурившего по новой, — Да и так…
