Бен Бова - Колония
Но вместо этого он спросил ее.
— Почему же пока нет?
— Я не уехала после… после нашей первой совместной ночи потому что начала осознавать, что ты реальная личность, живой человек, с чувствами и… — Она снова потянулась за виски, коснулась стакана, но не подняла его. — Ну я поборолась из-за тебя со своей совестью, и совесть победила. Это знаешь ли, случается не часто.
— Что это значит? — осторожно спросил Дэвид.
Она подняла стакан и сделала большой глоток.
— Это значит, что я решила, что смогу найти другой материал пока я здесь. Материал никак не связанный с тобой.
— А если б ты не нашла другой материал, ты уже можешь взять с собой на землю мой.
— Но я же нашла другой материал, Дэвид.
— Да?
— Цилиндр Б! — она возбужденно нагнулась вперед. — Это цветущий тропический рай, но там никого нет! Даже птиц и насекомых!
Дэвид покачал головой.
— Для поддержания среды джунглей без птиц и насекомых не обойтись. Ты их просто не заметила.
— Но где же люди? Почему он пуст? Что делает Кобб со всем этим пустым пространством? Там можно с легкостью поселить миллион народу. Два миллиона! А может и больше.
— И превратить рай в трущобы.
— Почему он пуст? — стояла на своем Эвелин.
— Не знаю.
— Но ты можешь помочь мне выяснить.
Он откинулся на спинку стула и уставился застывшим взглядом на свое нетронутое вино.
— Теперь я понимаю. Если я помогу тебе раскрыть эту тайну, то у тебя будет материал об «Острове номер 1» поважнее материала о младенце из пробирки. Верно?
— Я уверена в этом! — взволнованно кивнула она.
— А если я не помогу тебе, у тебя все еще будет материал про меня. Ты сможешь вернуться на землю и продать материал обо мне своим боссам.
Лоб ее избороздила злосчастная нахмуренность.
— Я не хочу этого делать, Дэвид.
— Но сделаешь, если понадобится.
— Если понадобится… я не знаю, что я сделаю.
Но я-то знаю, сказал себе Дэвид.
Совет никогда не сходился в одном месте. Пять его членов никогда не собирались под одной крышей. Но они регулярно виделись друг с другом, и по меньшей мере раз в месяц проводили свои заседания даже хотя оставались при этом на разных континентах.
Их связывала электроника. Трехмерные голографические видеофоны позволяли им встречаться лицом к лицу так словно они все находились в одной комнате. Пятеро самых богатых людей в мире посылали свои голографические изображения лазерными лучами к спутникам связи, принадлежавшим лично им и используемым только ими. Это был дорогой способ общаться, но он гарантировал полную келейность, абсолютную безопасность. И даже при этом он все-таки был в тысячу раз дешевле любого другого вида личного путешествия. И бесконечно быстрее.
Т. Хантер Гаррисон сидел в своем моторизованном кресле-каталке в углу пентхауза наверху небоскреба: «Башня Гаррисона» в Хьюстоне. Некогда, шесть десятилетий назад он сыграл роль Эбенезера Скруджа в театральной постановке общинного колледжа. Теперь он выглядел так как полагалось по ней: редкие седые волосы окаймляющие лысую макушку, узкоглазое, ястребиное лицо с узкими глазами, с кожей, похожей на сильно измятый пергамент, покрытые красновато-коричневыми пятнышками руки, которые скрючил бы артрит, не обладай они таким большими деньгами и властью.
Верхний этаж его Башни был для Гаррисона кабинетом, игровой площадкой, домом. Он редко покидал его. У него редко возникала для этого надобность. Мир шел к нему сам.
Теперь он сидел откинувшись на мотокаталке и глядел на угол из зеркал, смотревший на него в ответ с кривой, знающей улыбкой. Он коснулся встроенной в подлокотник кресла клавиши и стены казалось растаяли, растворились в изображении других комнат, других мест.
Хидеки Танака явно находился в своем летнем поместье, далеко от забитого толпами Токио. Он был человеком прямым, щедрым, любившим часто улыбаться и смеяться. Но глаза его оставались такими же холодными как у профессионального убийцы. Танака сидел под открытым небом на изящно вырезанной деревянной скамейке. Гаррисон видел позади промышленника грациозные тонкие деревья и тщательно ухоженный песчаный сад. Вдали висела захватывающая дух симметрия покрытой снегом Фудзиямы, дрожащая в голубом мареве.
Танака склонил голову в вежливом поклоне и сделал несколько поэтических замечаний о красоте близящегося лета. Гаррисон предоставил ему болтать о том о сем пока на других зеркалах появлялись трехмерные сцены. Они появились еще на трех экранах, но последний упрямо оставался плоским и отражательным.
— Ладно, — прервал Гаррисон бессодержательную болтовню Танаки, — что насчет переворота в Аргентине? Как вышло так, что мы не знали о нем заранее?
— Освободитель стал силой с которой приходиться считаться раньше чем мы ожидали, — ответил Танака. — Он хорошо использовал нашу помощь к своей выгоде.
— Но он такой праведный, чирей на заднице, — пробурчал Вильбур Сент-Джордж, австралийский член совета. Он как обычно сидел за письменным столом в Сиднее, деловито нахмурившись, с зажатой в зубах незажженной трубкой. Окно позади него выходило на сиднейский порт, с его величественным оперным театром и высокоарочным стальным мостом.
— Он — полезный чирей на заднице, — парировал Гаррисон.
Курт Моргенштерн, в Кельне, покачал головой. Он был маленьким человеком с осторожным взглядом, одутловатым лицом и мягкотелым на вид. Но он контролировал большую часть промышленной мощи центральной Европы.
— Он не примет наших предложений, — сказал Моргенштерн. — Мои люди попытались было… э… направлять его. Но он отказывается прислушиваться.
— Да защитят нас боги от людей знающих, что они правы, — усмехнулся Танака.
— Тоже самое рассказывали и мне, — уведомил их Сент-Джордж. — Он чертов фанатик-революционер. К разумным доводам не прислушается. Доверять ему нельзя.
Растворилось последнее зеркало, показав аль-Хашими, развалившегося на подушках в личном купе великолепного и роскошного туристского автофургона. Несмотря на ленивую позу, лицо его было бледным от напряжения.
— Сожалею, что опоздал на совещание, — извинился он. — Мне потребовалось заняться одним неотложным личным делом.
— Мы говорим об этом типе, Освободителе, — уведомил его Гаррисон, давая своему дребезжащему голосу соскользнуть на техасский акцент его молодости. — Как по вашему, мы можем более прямо использовать его для своих целей?
Аль-Хашими пожал плечами.
— Может это и получится, но я в этом сомневаюсь. У него безусловно есть много последователей среди этих молодежных революционных групп…
— Подпольной Революционной Организации Народа, — уточнил с явным отвращением Моргенштерн.
— Они энергичны и близоруки, — заметил аль-Хашими. — Но они ухватились за мысль, что Всемирное Правительство должно быть сброшено.
— Что делает их идеальными для нас, — заключил Гаррисон.
— Но они опасные фанатики, — предупредил Танака. — ПРОН ненавидит нас — корпорации — так же сильно как и Всемирное Правительство.
— Так же как и Освободитель, — указал Сент-Джордж.
— Все равно я думаю, что все они могут быть полезными для нас, — настаивал Гаррисон. — Ладно, пусть Освободитель упрямый идеалист, думающий, что ему суждено изменить мир. Ненавидит нас до позеленения. Все равно он берет от нас деньги и снаряжение — независимо от того, знает он это или нет, принимает это или нет. Пока он дерет Всемирное Правительство он на нашей стороне, и нам следует помогать ему всем чем можем.
Остальные кивнули.
Аль-Хашими добавил:
— С ПРОН дело обстоит во многом точно также. Я добился некоторого успеха в обращении их местной группы здесь в Ираке на службу нашим собственным целям. Один из их вождей принимает от меня деньги. И советы.
— А в один прекрасный день он перережет тебе глотку, — пробурчал Сент-Джордж.
Аль-Хашими холодно улыбнулся.
— Обещаю вам, так долго он не проживет.
— Ну тогда, — сказал Гаррисон, — я предлагаю нам продолжать поддерживать Освободителя. Сифонить ему денежки. Поручить нашим мальчикам ведающим погодой организовать такие условия в окружающих его странах, чтоб сотрясли местные правительства и сделать их народы недовольными Всемирным Правительством.
Моргенштерн печально покачал головой.
— Какие же мы вызовем несчастья. Каждый раз, когда мы делаем что-нибудь в этом роде, я задумываюсь… люди же умирают из-за нас! Так ли это необходимо? Должны ли мы вызывать наводнения и засухи? Посмотрите на эпидемии тифа, катящиеся сейчас по Индии и Пакистану.
— С этим ничего нельзя поделать, — сказал Сент-Джордж.
— Но вызвали-то это мы!
— Только косвенно. Будь у этих проклятых макак приличное медицинское обслуживание…
— И хоть какой-то контроль над приростом населения, — добавил аль-Хашими.
