Александр Марков - Локальный конфликт
Обстрел мог продолжаться несколько часов. Времени не спеша попить кофе и съесть сухой паек вполне хватит. Егеря потянулись обратно в палатки, словно то, что творилось снаружи, их уже не интересовало.
Кудимов вскипятил на спиртовке чайник, заварил кофе — у егерей в запасе еще осталось немного нерастворимого бразильского. Когда по палатке растекся сладковатый аромат, Кудимов стал разливать варево в протянутые ему кружки. Получив свою порцию, егеря бросали в кружки куски сахара. Но дрожь земли передалась рукам, они так гудели, точно накануне пришлось сильно потрудиться. Завтрак превратился в настоящее испытание. Легко можно было облиться горячим кофе. С таким диагнозом в госпитале засмеют.
— Из-за этого тумана мы не увидим, как боевики сосредоточиваются на окраине села и готовятся к прорыву, — проворчал Кудимов.
— Лучше слушать тихую музыку, — сказал Голубев.
— Особенно если уши тампонами заложены, — согласился молчаливый Евсеев.
— Я знаю — ты эстет. Любишь классику. Но согласись, что от такой канонады на душе становится приятно. Гораздо приятнее, чем когда тишина.
— Не то слово.
Повар не появлялся. Испугался, наверное, артподготовки. Ведь не могут же у него закончиться продукты, и он сейчас, наверное, думает, из чего ему приготовить завтрак. Голод пришлось утолять оставшимися с вечера галетами, размачивая их в кофе. Так егеря отбивали привкус плесени. Несмотря на то, что галеты были упакованы в полиэтилен, они немного подмокли, начали плесневеть. Этот привкус могли оценить только гурманы, а таковых среди егерей не было. Егеря по-братски разделили галеты. На каждого пришлось по пять штук. Пища эта не очень вкусная и малокалорийная, но отказываться от нее никто не стал. Напротив, ели с завидным аппетитом, как в других случаях не стали бы уписывать и молочного поросенка.
Свежий воздух хорошо влияет на аппетит. Надо только выглянуть из палатки, вдохнуть пару раз, чтобы почувствовать зверский голод, и — съешь все, что угодно, и каша, от которой в казарме воротишь нос, покажется райским угощением.
— Батюшки, у меня колбаса осталась, — удивился Луцкий, который зачем-то полез в вещь-мешок.
Эту его реплику встретили дружным гиканьем.
Остатками горячей воды умылись, распарили кожу на подбородках и щеках, а потом прошлись по ним бритвами, соскребая под корень щетину, будто поросль вредных сорняков. Егерям был чужд суеверный страх хоккеистов из НХЛ, которые в период розыгрыша кубка Стэнли вообще не брились. У тех, кто добирался до финала, отрастали внушительные бороды, прямо как у ваххабитов. Окажись они в таком виде на улицах российских городов, всех бы тут же забрали в отделение милиции до выяснения личностей.
Темнело здесь быстро. Солнце ретиво закатывалось за горы, а утром не спешило снова появляться. Медлило. Когда же проходили все сроки и казалось, что стряслась глобальная катастрофа и солнышко кто-то украл, по горизонту начинали растекаться потоки крови, как будто там — на другой стороне Земли — шла страшная битва, которая затопит весь мир. Солнце принималось лениво и сонно карабкаться на небеса. Из темноты появлялся тусклый мир. Постепенно он становился все прозрачнее, обретая ясные очертания, и глаза убеждались, что ничего в нем за ночь не изменилось.
Канонада утихла неожиданно. Никто и предположить не мог, что у артиллеристов так быстро закончатся снаряды. Или они решили побастовать, потребовать под шумок у начальства давным-давно обещанные премиальные и командировочные?
Но тишина в этот мир так и не вернулась. В барабанные перепонки въелся гул, будто ты поднес ухо к морской раковине, а она что-то начинает тебе рассказывать, и отголоски этого рассказа ты слышишь даже тогда, когда раковину давно уже выбросил, зарыл в песок или привез домой, закрыл ее в шкафу, а сам отправился на службу. Если заткнуть уши руками, эффект будет обратный. Рассказ станет звучать громче.
Завыла сирена — сродни пожарной.
— На работу пора. Выметайтесь из палатки! — громко сказал Кондратьев.
Егеря, похватав «игрушки», стали строиться возле палатки. Мягкая дверь при этом с минуту оставалась открытой. В проем выпорхнуло все тепло и весь нехитрый уют, а вместо них в палатку забрался холод. Там его и закрыли, как в ловушке. Ему долго придется в одиночестве просидеть. Несколько часов. А он-то думал поживиться. Единственное занятие, которое он сможет придумать, — это, пожалуй, заморозить недопитое кофе в кружках. Тогда получится шоколад по-татарски. Вкусно…
Артиллеристы с невозмутимым видом, как и раньше, восседали на ящиках, на пустых уже, правда, любовались на суету в лагере, улыбались чему-то.
Командир батальона расхаживал перед строем, заложив руки за спину. Ему не хватало для большего эффекта и полноты картины гаванской сигары в зубах. Ведь Россия, в отличие от глупых американцев, не вводила эмбарго на торговлю с Кубой, а поэтому любой вполне легально мог насладиться вкусом этих сигар и не портить себе легкие суррогатом, выращенным в штате Алабама или Айдахо.
— Мы придаемся в помощь «чистильщикам», — начал комбат, оглядывая ряды своих подчиненных.
Как только его взгляд касался чьего-то лица, оно сразу каменело, десантник или егерь выпрямлялся, стараясь сделаться как можно выше, разве что на мысочки не вставал. Последствия от этого взгляда были примерно такие же, как от легкого удара током, — по телу пробегала дрожь, а глаза на миг стекленели. Майор продолжал речь.
— Наши доблестные артиллеристы, — кивок в их сторону, — обстреляли село снарядами с усыпляющим газом. Там, вот уже… — он сверился с часами, — двадцать минут, как тихий час, — улыбка, пауза, — но, в отличие от пионерского лагеря, этот тихий час продлится около суток… Молчать. Слушать меня, — резко бросил он, когда ветер донес до него шепот, пронесшийся по рядам солдат, которые делились друг с другом догадкой, отчего вчера здесь маячили офицеры химических войск, — газ впитался в кровь. В воздухе он уже рассеялся и вам стал не опасен. На противогазы не поглядывайте — они вам будут не нужны. Итак, все, что будет оказывать сопротивление, — уничтожать, не раздумывая. То, что сопротивления не оказывает, — кольцевать и вытаскивать из домов на улицу. Там их будут собирать «мусорщики». С пациентами, отдыхающими в санатории, можно не церемониться. Если кому что сломаете — припоминать не буду. Все понятно?
— Так точно, господин майор, — рявкнул строй.
— Превосходно. Выдвигаемся повзводно. Обшариваем каждый дом, чтобы ни одна крыса не прошмыгнула незамеченной. Если кто уйдет — шкуру с вас спускать буду.
Спереди солдат прикрывали БТРы, а в небе опять появились вертолеты на тот случай, если кто-либо из боевиков окажется невосприимчив к воздействию усыпляющих газов и захочет поупражняться в стрельбе по движущимся мишеням. Тогда ему быстро объяснят, что занятие это вредно для здоровья.
Накануне, уже под самый вечер, когда все, за исключением часовых, готовились отправиться на покой и смотреть сны, за неимением возможности смотреть телевизор, им раздали по связке наручников, которые теперь украшали пояса, точно добытые в бою скальпы. Толком им ничего так и не объяснили, да и загодя отравленный сновидениями мозг воспринимал информацию с трудом. Сейчас же все становилось на свои места или, скорее, становилось более понятным, нежели казалось это вчера вечером. Тогда же майор раздал им оперативно отпечатанные на компьютере карты села с отметками, где, по донесениям разведки, могли находиться опорные огневые точки.
Чтобы не мешаться и не создавать сутолоку, для каждого отряда обозначили участки. Вначале вышла небольшая заминка. Радиопередача из села продолжалась. Кто-то из руководства не сразу понял, что это магнитофонная запись, и отложил на несколько минут выдвижение из лагеря, не подозревая, что радист в эти секунды сладко спит, как и Егеев, чьи призывы транслировала рация.
Идти было трудно не только из-за того, что ноги глубоко проваливались в рыхлый снег, а выдрать их обратно было так же сложно, как и из болотной трясины. Еще надо было сложить вес бронежилета, каски и оружия, и тогда получалось, что на каждого приходилось килограммов по пятнадцать дополнительного веса. Вначале он не ощущался, но с каждым шагом становился тяжелее, словно кто-то невидимый взваливал им на плечи очередной блин для штанги, или подбрасывал в карманы булыжники, или… страшно подумать, увеличивалось гравитационное притяжение Земли.
Мучиться одышкой они еще не стали, но уже подумывали о том, что если в селе все спят, то не было никакого смысла идти туда пешком. Гораздо комфортнее и быстрее проделать этот путь на бронемашинах, которые развезли бы солдат по заранее закрепленным за ними домам, прямо как такси. Слезая с брони, солдаты бы говорили: «Эй, браток, ты меня к тому дому-то привез?» «К тому, к тому, не сомневайся, — отвечал бы водитель, — и не задерживай меня. Видишь, сколько народу еще очереди ждут», — и показывал бы на бронемашину, на которой еще десяток человек.
