Александр Шакилов - Война зомби
— Понял, спасибо. — Дану стало не по себе от бешеного взгляда капитана. У того однозначно мания величия — бог он, понимаете ли. Ну да не мудрено за столько лет под водой мозгами двинуться.
И тут капитан улыбнулся — устало так, по-мужски, — и безумие его сгинуло без следа. Данила даже засомневался, было ли оно вообще.
— Лед, кстати, сошел пару дней как. Завтра вы не застали бы нас. Так что вы, ребятки, везунчики еще те.
Дан покачал головой. Как же, везунчики. То Орда с Братством, то лысые в черном, то зомбаки, то еще какая напасть с погибелью…
Но ведь живы! А значит, на судьбу жаловаться нечего.
Глава 8
СТАЛЬНЫЕ ГЛАЗА
Очки главы Братства покрылись пылью дорог — толстым-толстым слоем пыли. Как он видел хоть что-то? Это озадачило бы любого человека, окажись он рядом.
Но не ордынцев.
Слишком привыкли они подчиняться командирам — не раздумывая, без колебаний. Замешкался — и лютой кары не избежать. А уж к Большому Брату боялись не то что приближаться, но даже смотреть в его сторону. Да и подскачи дикари на своих лошадках, не заметили бы в глазницах его, за линзами, шевеление самых прекрасных существ на планете. Существ, подаривших ему власть над самой человеческой природой. И не только человеческой.
Потому, что пыль толстым слоем.
Ему не нужно было напрягать зрачки, чтобы следить за обстановкой. Для этого вполне хватало младших братьев, командующих батальонами, ротами и взводами, — пси-связь между ними и главой Братства нерушима, от расстояния не зависит. Окрестности же Большой Брат обозревал гноящимися очами гнедого зомбоскакуна, на котором восседал. Более послушного жеребца не было во всей разношерстной Орде. Высокий, крупнее низкорослых ордынских лошадок раза в полтора, он подвергся значительным изменениями посредством слизня. На лбу у него вздулся длинный костяной рог, запросто протыкающий людскую плоть. Обычные лошадиные зубы выпали, вместо них выросли клыки, которым позавидовал бы амурский тигр. С тех пор жеребец брезговал овсом и свежей травой, предпочитая забивать желудок мясом хомо сапиенсов — и обязательно с кровью! Грива и хвост у него осыпались вместе с волосом с тела. Кожа покрылась крупными пластинчатыми чешуями — отличной броней, выдерживающей автоматный огонь с полусотни метров. Конечно, столь радикальные изменения не под силу обычному слизню. Пришлось помочь — закачать в него нужную программу трансформаций, и это притом, что Большой Брат брезговал касаться уродливого нароста на черепе жеребца…
Чуя кровь, много крови, жеребец нервно всхрапнул, ноздри его затрепетали. Сдерживая зомбака не столько поводьями, сколько своей силой, Большой Брат медленно въехал в створ проломленных ворот.
Итак, еще один острог — Ярославский на сей раз — пал.
Белые стены Толгского монастыря обагрились, дымы пожарищ измазали их копотью — все люди, обитающие в Ярославле, ютились за этими стенами…
После Кунгура сапиенсам больше не предлагали сдаться. Много чести.
Сломив сопротивление защитников острога, ордынцы первым делом обезглавили всех мужчин от мала до велика — монастырь-то хоть и был женским, но порядки здесь серьезно изменились после Псидемии.
Обезумев от крови и безнаказанности, ордынцы рубили деревья и гадили на могилы монастырского кладбища. Забавы ради вешали ярославских детей на веревках из волоса с хвоста яка. В пруду, берега которого крепились камнями, топили монашек, возраст которых и внешность не возбудили захватчиков. А тех невест Господних, что пришлись по нраву, сначала пользовали на войлочных матрасах и потниках из овечьей шерсти, а затем все равно топили. Вдоволь натешившись, уставшие, разомлевшие, пили из бурдюков мутно-зеленый хурэмгэ,[16] типа утоляли жажду. И для зубов, говорят, полезно. И хлебали тарасун,[17] небось полезный для печени. Причем заливались не только опытные мужчины, но и мальчишки лет одиннадцати-двенадцати, впервые попавшие на войну, — эти пили с разрешения отцов, в поощрение за то, что наравне со взрослыми резали непокорных, жгли слабых и насиловали красивых.
Монгольские коровы и низкорослые лошади, яки-сарлыки и хайнаки — детища яков и коров — паслись поодаль, ожидая, что их вновь погонят в путь, прицепив к ним волокуши из двух жердей, передние концы которых привяжут к вьючному седлу, а задние будут стираться потихоньку об асфальт. На бруски между жердями уложат сумки и мешки с едой, водой и оружием с боеприпасами, награбленное добро не забудут — и вперед, к следующему острогу…
Раздвоенный змеиный язык жеребца метнулся к отрубленной руке, валяющейся на земле, обвил ее и вместе с трофеем втянулся в пасть. Затрещали кости на клыках, зомбак, лишь отдаленно похожий на лошадь, плотоядно заурчал. Большой Брат развернул его и направил прочь из монастыря.
Тотчас командиры подразделений принялись выкрикивать приказы.
Орда спешно собиралась в поход.
До Питера оставалось всего ничего.
* * *Мальчишка-офицер, вспыливший из-за шутки Ашота, оказался не кем иным, как старпомом. Вот тебе и юный возраст, два вершка от горшка. Хотя, если задуматься, то все верно — лучше уж капитану самому, под боком, так сказать, воспитывать достойную замену, чем искать ее в «Ржавом якоре» или еще где на берегу. Предыдущий старпом, как ни странно, оказался невечным.
Данила вздрогнул, когда пацан рявкнул внезапно огрубевшим голосом:
— По местам стоять к погружению! Проверить прочный корпус на герметичность!
И вроде так же светились люминесцентные лампы в отсеке управления, и система кондиционирования и очистки воздуха работала без сбоев, но что-то изменилось. А что — непонятно.
— Давление упало. — Не только Данила почувствовал странное, но и Гурбан.
— Совершенно верно, — подтвердил его догадку капитан.
И вновь пацан прохрипел:
— Слушать в отсеках!
Быстро, но без суеты и лишних движений, матросы принялись задраивать переборочные двери и делать еще что-то, непонятное Дану.
— Проверить нижние запоры!
Настала очередь командиров боевых частей и начальников служб докладывать старпому о готовности своих подразделений к походу, после чего старпом отчитался перед капитаном и сделал соответствующую запись в вахтенном журнале. Последнее особенно впечатлило Данилу Сташева. На хрена писать-то? Все свои, начальство — вот оно, и другого больше нет и не будет. Но контора все равно чернила портит который год. Дисциплина? Дать себе поблажку в мелочах, а потом и на большее плюнуть? И сойти с ума от безысходности, и пустить себе торпеду в лоб?.. Или того круче — использовать-таки радиоактивный груз по назначению?
— Как сказал Юрий Гагарин: «Поехали!»
И они поехали, как могли, то есть поплыли.
Гостей лодки разместили в почти что роскошных апартаментах. Пройдя по узенькому коридору, где с одной стороны были двери, а с другой — вентили, трубки, пучки проводов и кабелей, они попали в отсек для отдыха экипажа. Овальный столик со стеклянной столешницей, кожаные кресла, библиотека в три десятка томов в солидных переплетах, полиэтиленовая картинка-наклейка с пальмами и песочком тропического пляжа на дверце шкафа…
— Кучеряво, — оценил обстановку Ашот и шмыгнул носом.
Матрос, которому доверили сопровождать гостей, поддакнул и завел пространный монолог об устройстве лодки. Ашот пару раз пытался его перебить, интересуясь насчет обеда или хотя бы завтрака, можно полдника, но матрос уподобился глухарю на току — впал в раж и никого и ничего вокруг не замечал.
Вот так Данила и его боевые товарищи узнали, что корпус атомной подводной лодки состоит из семи водонепроницаемых отсеков: первый — торпедный, аккумуляторный и жилой; во втором центральный пост; третий отсек — реакторный; четвертый — турбинный; далее — электротехнический, потом жилой и дизель-генераторный; и последний — рулевой, там гребные электродвигатели и камбуз.
Услышав заветное слово, загрустивший было Ашот встрепенулся и заявил, что ему надо срочно отлучиться по делу.
— По большому? — ехидно поинтересовалась Мариша.
— По очень большому, — не моргнув, ответил толстяк.
Через полчаса, когда матрос выдохся и оставил «варягов» в покое, Данила отправился на поиски однокашника. Обнаружился Ашот, конечно, на камбузе, сверкающем хромом и пахнущем самым прекрасным ароматом на свете — ароматом борща. Уже познакомившись с щекастым коком, бренчащим на гитаре, и его худосочным помощником, кашляющим в кулак скорее по привычке, чем по болезни, Ашот слащаво улыбался и вовсю подпевал мореманам:
Прощайте, красотки! Прощай, небосвод!
Подводная лодка уходит под лед…
Подводная лодка — морская гроза!
Под черной пилоткой — стальные глаза.[18]
— О! Братишка мой! Пацаны, это мой брат Даня! Вот такой мужик! — Толстяк заметил появление четвертого лишнего и отрекомендовал его.
